свободным воздухом, побегать по сосновому бору, напомнила Акулетте по-
ру детства, дачу в Удельной - снимали родители, как раз для дитя -
кусты ежевики близ забора, пиявок в реке Пехорке, пробирающихся туда
из пиявочного питомника огороженного зеленым штакетником. Маленькая
Акулетта, напуганная мамой, всегда боялась, что пиявка незаметно при-
сосется и выпьет всю кровь до капельки; может тот стародавний испуг и
выбелил Акулетту на всю жизнь бледностью потомственной аристократки.
Мишка возрадовался, что долго уговаривать Акулетту не пришлось. Звонил
с Арбата, выскочив из "Риони", где мясники обедали; Володька Ремиз
брезгливо взирал, как убого потчуют обычный люд; ни трав, ни достойных
закусок, а сациви сплошь крахмал. Шашлык Шурфа и Ремиза отличался от
шашлыков за соседними столами, как ущербный месяц от полной луны. Ре-
миз жил за Ботаническим садом, знал многих северян. Ключевые люди из
"Космоса" отоваривались у Володьки, причем, сам мясник завозил коро-
левские шматки вырезки по дороге; понятно, что в "Космосе" Ремиза об-
ласкивали жарче, чем любого шейха в пустынных песках затерянных эмира-
тов. Пропуск на конкурс красоты, причислявший Ремиза, как и Фердуеву,
к особам, передвигающимися на машинах с серией СМД на красном номере,
у Володьки уже имелся, как и два других для друзей, счастливчиков Во-
лодька еще не определил, несколько раз оглядывал Шурфа, будто видел
впервые, решая, оделить Мишку двумя пропусками или повременить.
Шурф неожиданно проявил интерес сам:
- Вов, у тебя хорошие концы в "Космосе".
Ремиз подивился проницательности Шурфа, будто подслушал мысли, именно
теперь Ремиз, как раз усомнился, одарить ли Мишку или поощрить других.
Отношения с Мишкой складывались непросто: Шурф не посвящал Ремиза в
многообразные и тайные свои дела, вел себя дружески, но незаметно да-
вая понять, что между ним и Ремизом пропасть, переступить которую Вов-
ке не под силу; Ремиза корежило еще и от отчетливого понимания, что
пропасть действительно существует и вовсе не выдумка глумливого под-
кольщика Мишки. Можно б выделить пропуска Пачкуну, пусть выгуляет На-
ташку, выведет в люди, а то девка, кроме выручки и побелки потолка в
снятой доном Агильяром хате, ничегошеньки не видит; но Мишка тут же
прознает, как же так, Ремиз предпочел начальника другу по разрубочной?
И тогда пиши - пропало, съест Шурф с потрохами, как только он один
умеет, изведет подколками и смешками - накалять отношения не хотелось.
Шурф и впрямь, будто читал чужие мысли, пригнул Вовку к себе, шепнул
на ухо:
- Вов, тебе небось, обломился пропуск на конкурс красавиц, ты ж глав-
ный в "Космосе", оберкосмонавт.
- Обломился,- сознался Ремиз.
Мишка темпа не терял.
- А мне, Вов, не обломился случаем?
Ремиз вспотел: Мишка пройдоха, никогда не знаешь в курсе он или берет
на понт, два лишних пропуска жгли, финтить с Мишкой опасно, Шурф при
показной доброте парень мстительный, подставит, когда ты и думать за-
будешь, а бухнешься в ножки помощи просить, усмехнется, мол, выпуты-
вайся сам, паря, раз ты такой умник.
- Вов, заснул что-ли? - напирал Шурф,- мне, говорю, с дамой, не обло-
мились пропуска?
Ремиз треснул, упираться бессмысленно, Шурф все одно дожмет, а если
утаить и потом вылезет наружу - лишняя морока, отдувайся, дрожи и при-
кидывай, когда Мишка засадит тебя в ж . или простит, или что еще
взбредет ему в башку.
- Обломились! - Ремиз тоже хотел продать товар, то бишь одолжение, по-
дороже, извлек глянцевые пропуска.- Я о тебе, Миш, завсегда забочусь,
а ты обо мне, ек!
Мишка выхватил пропуска, повертел перед носом.
- Разобиделся, дурачок! Я за тебя горой. Пачкуну талдычу по сто раз на
дню: Ремиз наш мужик, не продаст, хоть на части режь и про скромность
твою ему заправляю себе в ущерб, мол, я - ясное дело только налево и
живу, а Вовка двух-трех левых клиентов кормит и больше ни-ни.
Ремиз макнул кусок мяса в соус.
- Так он и поверил.
- Его хлопоты, верит не верит, а со мной считается. Факт.- Шурф упря-
тал приглашения, потер ладони.- А, Вов! На девок попялимся, все разно-
образие. Отобедаем, ставлю стол.- На чело Мишки легла тенью озабочен-
ности.- Вов, за пропуска отстегивал? Свои люди. я ж не халявщик, давай
покрою неустойку. Ну-у. Не хочешь? Твое дело, а стол я ставлю, тут моя
привилегия.- Шурф скатал листики кинзы в комок, разжевал, запил густым
томатным соком, ткнул вилкой в заливные потрошки, таких в шашлычной
миллион лет не видывали, но для почетных гостей.
Ремиз досадовал, что выдал приглашения обыденно, не набив цену, а ведь
билеты по двадцатнику пойдут, а хорошие места по четвертному, еще поди
достань, вроде по организациям билеты раскидают, а когда Ремиз для
смеха поинтересовался, по каким организациям, устроители только усмеш-
ками расцвели, ушляки.
После обеда вернулись в "двадцатку", в магазине давали сосиски, только
что завезли: бледнорозовые гирлянды громоздились на мраморной плите.
Касса трещала без умолку, мрачные мужики понуро выстроились за пивом в
противоположном от сосисочного прилавка углу, в конце торгового зала.
Жадные глаза щупали ящики с янтарно отсвечивающими бутылками. Маруська
Галоша заслоняла этажерки ящиков, раскинув руки, будто герой грудью
вражеский дзот. Ремиз и Шурф спустились в разрубочную. Мишка вскрыл
ящик чешского пива, по-простецки сорвал пробки о железные полосы по
краям скамьи, протянул бутылку Ремизу.
- Жалко людей,- Мишка отпил пиво,- они ж не виноваты.
Ремиз жадно заливал обильный обед, опорожнив бутылку, спохватился,
будто именно от него Шурф ждал непременного подтверждения невеселым
размышлениям:
- Жалко,- подумал и добавил.- Давай еще по одной.
- А что? - оживился Мишка,- народец, конечно, жалко, но. себя любимого
жальчее! А, Вов?
Пачкун заглянул, как раз когда мясники прикончили по второй бутылке.
Дон Агильяр пребывал в скверном расположении духа, только что потрево-
жил лично Дурасников, предупредил, что Апраксин зашел далеко - спраши-
вал прилюдно Фердуеву; интересовать ополоумевшего справедливца мог
только Пачкун и только в связи с Дурасниковым, говорили сумбурно, Пач-
кун пытался свести все к шутке, зампред смешки отмел, перебрасывались
словами нервно, не слушая один другого, как случается, когда в переп-
лет попадают два труса, и каждый печется единственно о себе. Дурасни-
ков требовал от Пачкуна неведомое, страх затуманил и без того не хрус-
тальной ясности мозг зампреда. Порешили, что настала пора ответных
действий. Пачкун попытался распространиться про мщение. Дурасников
прикрикнул на дона Агильяра, мол, не по телефону же об этом, и швырнул
трубку.
Начмаг, ворвавшись в разрубочную, как случалось часто, перемалывал
прошедший разговор, удивляясь как же не ввернул то-то и то-то, нас-
только напрашивались пришедшие в голову только сейчас объяснения. Ду-
расникова вряд-ли удалось бы пронять продуманными ответами, но себя
Пачкун корил за внезапную растерянность - утерял твердость, дрогнул,
считай пропал, присутствие духа в их деле штука первостепенной важнос-
ти.
Мясники не привыкли к бессловесному Пачкуну, оба встали, Мишка отшвыр-
нул ладонью бутылки в зев набитого обрывками бумаги картонного ящика,
приготовился к отпору: молниеносно подобрал оправдания, припомнил све-
жий анекдот и телефон человека, обещавшего поменять Пачкуну его старый
"розенлев" на новый с морозильником под бычью тушу.
Пачкун ухватил ляжку новозеландского барана с синим штемпелем на бело-
ватожелтом жире, повертел над головой, как палицей, будто уже сейчас
намеревался столь странным оружием снести голову Апраксину, зло зырк-
нул на обалдевших мясников и, не проронив ни слова, исчез.
Мишка Шурф с листа читал настроения начмага, выходило, в волнении Пач-
кун и немалом, выходило, сгустились тучи, пугала не опасность, грозив-
шая Пачкуну, а очевидные последствия: прохудись зонт над седой головой
Пачкуна, всех зальет, затопит по горлышко, а то и выше, глянь и зах-
лебнешься вмиг.
Ремиз тронул просительно кусок баранины, только что вооруживший Пачку-
на, похоже рассчитывая, что бессловесная мясина подскажет, что же тер-
зало начальника.
Троллейбус подвез Апраксина к скверу, засыпанному снегом, из-под коло-
дезных люков валил пар, по отогретому, сухому вокруг литых железяк ас-
фальту, выгуливали вороны, обогреваясь в выбивающихся поверх земли
тепловых потоках. Голые клумбы чернели, присыпанным летом ломким пе-
регноем, уцелевшие клочья травы неожиданно сохранившейся зеленью напо-
минали о солнце и небесной сини. Девять вечера. в отдалении лай обезу-
мевших от домашнего заточения, выведенных на прогулку псов.
Навстречу Апраксину шли двое в черных дубленых тулупах, в валенках с
галошами.
Не сладкая работенка, Апраксин поднял воротник, холод обдал ноги, по-
завидовал милицейским валенкам.
Вдали взвыла пожарная сирена, и красный автомобиль, рассыпая по сторо-
нам отсверки мигалок, умчался в переулки, спускающиеся к реке. Милици-
онеры замерли. Апраксина от двоих в тулупах отделял метр-полтора, уди-
вило, что оба шагали прямо, не собираясь уступать дорогу. Наверное,
рассчитывают, что я уступлю. Власть. Апраксин сделал шаг в сторону и
услышал: "Ваши документы!"
Как назло документов у Апраксина не было, именно сейчас, обыкновенно
таскал, а тут выложил на стол, перетряхивая пиджак, и забыл снова су-
нуть во внутренний карман.
- Ищите особо опасного преступника? - попытался шутить.
- Ваши документы.- Повторил без угрозы милиционер пониже, а другой,
повыше, огляделся по сторонам; в центральной аллее и на ближайших до-
рожках пусто, фонари чернели разбитыми лампочками, лица милиционеров
угадывались смутно.
Чего верзила вертит головой? - Машинально отметил Апраксин, прежде чем
милиционер пониже нанес отработанный, короткий и мощный удар. Били не-
долго, но слаженно. Два раза в руках высокого мелькнула резиновая ду-
бинка, удары по шее и плечам твердой резиной отличались от кулачных
ударов. Высокий швырнул Апраксина лицом в сугроб, коренастый предосте-
рег прерывающимся от задышки голосом:
- Оставь Пачкуна, сучий потрох!
Апраксин впервые в жизни слышал эту фамилию. Его интересовала только
Фердуева и ее дверь, но люди Филиппа перепутали - не зря же так тря-
сется Дурасников - у наружников не вызывало сомнений, что сев на хвост
Фердуевой, объект пасет Пачкуна. Апраксин не знал о связях владелицы
квартиры за бронированной дверью с Пачкуном и компанией. Случайно по-
пал в переплет, сунулся в перекрестие прицела, совпадение скверное, не
в его пользу.
Снег таял под разгоряченным побоями лицом, ледяными струйками стекал
за ворот, обжигал кожу. Апраксин с трудом сел. Мимо пробежали три жен-
щины, брезгливо сверкнув глазами при виде мужчины в крови.
По аллее от троллейбусной остановки медленно, вырастая из темени,
приближались двое в милицейских одеждах, на сей раз совершенно одного
роста, подошли - Апраксин вытирал кровь платком, один милиционер нак-
лонился, приблизил лицо и второй. Другие, пронеслось в голове. Помощь!
Эти поддержат, протянут руку, охранят, парни издалека, сразу видно, с
жарких южных окраин.
- Меня избили,- попытался объяснить потерпевший, медленно поднимаясь.
- Кто? - голос с акцентом, глаза черные, смешливые и жестокие.
- Люди в милицейской форме, двое, тоже вроде шли, как вы, а потом.
- Думай, что несешь, пьянь! - от возмущения акцент стал более резким.
- Насосался, свинья, в дым. Плетет-завирается, здесь, кроме нас, никто
не дежурит.
Апраксин стянул перчатки, растер заледеневшие кисти:
- В вытрезвитель его, что ль? - уточнил один у другого.
- Я не пьян,- тихо, поражаясь слабости собственного голоса и сухости
во рту, выдавил Апраксин.
В глазах милиционеров плясали бешенные искры. Апраксин вмиг прозрел:
