толковых людей, хирургов там всяких, дельных физиков, тех же компози-
торов, художников, творцов одним словом. Вообще, творец от торгаша ры-
ло воротит, но жена-то ему плешь грызет ежевечерне: вокруг творцов
околачивается народу пруд-пруди, а мяском никто не побалует. Хочу мяса
человеческого! - Шурф хохотнул.- Не извольте беспокоиться, не чело-
вечьего, а то получилось нескладно, каламбур.- Мишка разлил коньяк,
приподнял рюмку.- Дак и забыл, господа, о чем это бишь я растекался
словом по древу. Эклер! Склероз! Старость подбирается по-пластунски, а
потом, сразу хвать! И вскочит на закорки.
Фердуевой надоело.
- Миш, ты про чудо бухтел.
Шурф сразу ухватил нить предшествующего разговора.
- Выпьем, господа, за чудо. Без чуда, доложу я вам, никакого понта нет
небо коптить, а с чудом - с превеликим плезиром,- опрокинул рюмку,
крякнул, вонзил крепкие, напоминающие зерна кукурузы к низу початка
зубы в истекающий соком кус баранины.
Фердуева отставила рюмку: бухать зачастила в последние дни, надо тор-
мознуть, самочувствие не то, да и настроение муторное.
Вторжение! Не отпускала тревога. Вторжение! Им что, жрут, пьют, хозяй-
ка озаботится, у нее в запасе всегда есть отходные варианты, связи,
люди. все образуется, и раньше случались лихие времена да придирки
дурных людей, где они все, недоброжелатели? Кто коротает несладкие го-
ды на химии, кто смирился, урвав на воле не жирную, но верную пайку,
кого Бог призвал не в силах терпеть более издевательств отдельных ин-
дивидов над собственными организмами, прокуренными и пропитыми до дыр
в шкуре.
Фердуева вяло ковыряла мясо, рассматривала девицу: молодая, веселится,
не смекает, что изнанку-то жизни еще не видела, не нюхнула.
Шурф убоялся, что Ремиз или Помреж ненароком перехватят мисс Кривой
Рог, принялся опаивать южную даму, изредка прижимая, поцеловывая
по-братски, то в волосы над ухом, то в розовую мочку. Смущается, крас-
неет, отменный признак, не лярва, еще мужики не отковали стальную нес-
гибаемость, не приучили царствовать в любых застольях при таких-то но-
гах.
Фердуева склонилась к Шурфу, глаза бритвенно сощурились.
- В субботу в баню поедешь?
Мишка приобнял мисс Кривой Рог, давая понять, что вот властелительница
его дум все решит.
- Я сегодня вечером улетаю,- девушка смутилась, будто обильный обед
напрочь исключал возможность внезапного отлета. Шурф показно погруст-
нел: и слава Богу, что улетаешь, крошка, не то возись с тобой, показы-
вай столицу, обхаживай, лепечи умильное, утомительно, вот те крест.
- В баню поедешь? - Фердуева различила на шее Помрежа предательские
подтеки красноты от неуемных целований, злость на всех мужиков шибану-
ла разом, захватила до задышки, прилила теплом, жарко проступив ка-
пельками пота у корней волос.
Шурф мгновенно оценивал перепады настроений хозяйки, посерьезнел, от-
ложил вилку.
- Поеду.
- С кем? - Фердуева в упор расстреливала провинциалку: думаешь, пре-
лесть моя, ему париться не с кем? Такие мужики в простое не застрева-
ют, в осадок не выпадают. Мясо! Слыхала? Мясо есть чудо, чудо есть мя-
со, а связующее звено меж чудом и мясом Мишка Шурф и дружок Володька
Ремиз. Что ж по-твоему, такими редкостными представителями мужской по-
роды некому заинтересоваться?
- С Акулеттой,- Мишка не таился, все свои.
- Напомни еще раз Светке Приманке, чтоб штуку привезла не дачу. Закис
ее должок, плесенью покрылся, как полагаешь?
- Так и полагаю.- подтвердил Шурф и, ничего особенного не подразуме-
вая, сболтнул,- Надо б наказать Приманку, пугануть в назидание.
И тут Фердуеву осенило. Наказать Приманку. Вот оно, спасение от втор-
жения.
Дурасников возлежал в ванной, погруженный в теплые ласки вод по самый
кадык, млел, скрестив руки, на сглаженном толщей жидкости брюхе. Вечер
отдохновения - пятница. Слава Богу сумел себя поставить, отбоярился от
субботних бдений, начальство не брезговало поиграть в сверхзагружен-
ность; к тому же в субботу работалось всласть - никого лишних в здании
исполкома, непривычная тишина, субботние служения, хлопоты шестого дня
недели никак не походили на заботы предшествующих пяти дней. Начальни-
ки свободно переплывали из кабинета в кабинет, именно в субботу нала-
живались связи, велись задушевные - не в общепринятом представлении -
а особенные, аппаратно задушенные беседы, притирались контакты, возни-
кало ощущение общности нерасторжимой, пусть иногда и тяжкой, и доводя-
щей до безумия, но такой же непреодолимой, как житие бок о бок матро-
сов, отправленных в кругосветное плавание под парусами: общие невзгоды
- бури, зной, болезни, жажда. и добыча на неизвестных берегах, если
Бог пошлет.
Жена заносила зампреду закуски на тарелках, не в силах противостоять
обжорству Дурасников отщипывал куски и прикрикивал на супругу, мол,
зачем вводишь в искушение, но жрал небезрадостно, хотя и мучался угры-
зениями: слабак, никак не укротит утробу, не сбросит лишних пяток ки-
ло, чтоб подсушить тучность, обуздать, разгладить бока, покрытые гар-
мошками беловато-розовых складок. От хлеба с икрой Дурасников отказал-
ся, слишком много калорий, но расстегай, принесенный вчера с банкета в
"Праге", и сейчас предупредительно разогретый женой, умял. Неужто
завтра сбудется? Случится увидеть возгорание в глазах подруги Наташки
Дрын. Именно возгорание, так определил для себя желаемое Дурасников:
вспышка неодолимого влечения не оттого, что ухажер на клапане, не от
его продовольственного могущества, а по велению тайных шепотов души
Светки Приманки, умудрившейся вдруг разглядеть - и без подсказки - не-
обыкновенные качества зампреда. А ведь что-то за ним водилось значи-
тельное, выделяющее из других, раз взлетел над сотнями тысяч и засел
накрепко в кресле, при том, что враги не дремали, а симпатии начальст-
ва менялись по сто раз на дню.
Зажмурился, последний кусок расстегая упал в пустоты дурасниковского
чрева, жар вод сдавил сердце, отчаянно забившееся, и перед мысленным
взором возник пустынный сквер, погашенные фонари, подручные Филиппа,
избивающие Апраксина - правоохранитель поведал мельчайшие подробности
- и в мглистой выси парящий ангелом мщения Дурасников. А если правдо-
любец умрет? Получил незаметную травму: разрывы печени или кровоизлия-
ние в мозг, и тогда. а что тогда? Скончался человек, дело обычное,
никто не видел, что его били, а если видели, то забыли, да и кому
взбредет в голову расследовать причины смерти человека, испустившего
дух в собственном доме, в разгар ночи или в рассветные часы, излюблен-
ные рождениями и смертями?
Дурасников поражался безразличию не только к другим, такое еще полбе-
ды, но в последние год-два угнездилось внутри новое - безразличие к
себе, странно сосуществовали в нем два чувства: болезненное, даже со-
сущее постоянно, будто пустой желудок, себялюбие и безразличие к само-
му себе. Несмотря на ломящийся морозильник, на немалые деньги, на
скарб, нажитый за годы властвования, немалый в нищенских условиях бы-
тия большинства, жизнь, даже по предварительным прикидкам, не удалась:
постылая жена, насквозь фальшивые, тайнозлобствующие, расцветающие чу-
жими бедами дружки-приятели, бездетность, понимание - если без обмана
- что никому Дурасников не нужен, не вызывает тяги к себе, а жена что
ж? Урожденная серая мышка, смирилась, как смиряются потерявшие конеч-
ности или самых близких.
Незаметно Трифон Кузьмич сполз в воду и захлебнулся, вода хлынула в
рот и в нос, выдавливая воздух и выдирая из глотки полуутопленника на-
катывающие одна за другой волны кашля.
Примчалась жена. Дурасников выпучил глаза, раззявил рот, колотил по
вялой, будто женской груди, таращился и тряс головой, стараясь изба-
виться от жидкости, сначала ласкавшей и вдруг покусившейся на покой, а
может и самое жизнь зампреда.
- Задремал,- буркнул Дурасников и, как всегда, в минуты несчастий,
хоть малых, хоть значительных, разозлился на жену, именно покорностью,
заранее выказанной готовностью принять любую вину, подлинную или мни-
мую, ярившую мужа до помутнения рассудка.
Скрипуче заверещал телефон, супружница в миг примчалась, продираясь
сквозь пары, клубившиеся в кафельных стенах, с аппаратом на длинном
шнуре. Едва очнувшийся Трифон Кузьмич мокрой ладонью зажал трубку и
услыхал Филиппа. Обычно Филипп домой сослуживцам не звонил по ряду
вполне понятных соображений, а тут объявился. Дурасников, еще кипевший
злобой, не сдержался и грубо хлестнул: чего надо? Филипп похоже опе-
шил, матюгнулся, швырнул трубку. Звонок Филиппа засел занозой. Дурас-
ников казнил себя за резкость, мучайся теперь предположениями, чего
вдруг объявился Филипп? Получалось хуже некуда, рыжий злопамятен и
подл, и Дурасников сорвался глупо, в ущерб себе более, чем кому. Выка-
рабкался из ванной, обтерся припахивающим несвежей сыростью полотен-
цем. Потребовал записную книжку, ткнул в домашний телефон Филиппа, пе-
резвонил. Дудки! Нет дома, взвился истеричный голосок жены Филиппа и
Дурасников, не представившись, швырнул трубку. Нет дома! Твою мать,
попал! Жена умудрилась скрыться с глаз, сняла мужнин гнев. Дурасников
и впрямь искал супругу глазами, надеясь хоть на ней отыграться. Посто-
ял в коридоре: небось поволокла мусорное ведро на площадку? Плюнул,
пнул ногой дверь в спальню, завалился на диван, тупо разглядывая тем-
ный экран переносного телевизора, достал из тумбочки коньяк, наполнил
стакан для воды, из которого жена запивала таблетки - вечно болеет -
и, только влив в себя спасательную влагу, расслабился, раскинув руки.
Черт с ними со всеми. Завтра баня! Если Светка не оттолкнет Дураснико-
ва, может и взбрыкнуть на старости лет, уйти из дома и зажить по-чело-
вечески? Сколько ему осталось куролесить? Трифон Кузьмич унесся в мыс-
лях на кладбище, где его похоронят, увидел надгробие. Что ж на нем на-
пишут? Видный деятель партии и советского государства? И не мечтай.
Чином не вышел. Крупный управленец? Вряд ли. Выходит, на граните про-
царапают только неблагозвучную фамилию и годы рождения и смерти. Па-
мятник получался скверностью, травмирующей безликостью и даже смехот-
ворностью превосходящим жизнь. А впрочем важно ли это?
зобраться. Какая память останется о Дурасникове? Может определить за-
вещанием крупную сумму на памятник, заверив нотариально последнюю во-
лю, чтоб скульптор-художник изваял из глыбы Дурасникова по пояс, в вы-
ходном костюме, с каменными медалями на пиджаке, выбитыми так смазан-
но, что и с орденами перепутаешь в два счета - хоть посмертный почет
урвать. И чтоб молодая вдова посещала кладбище в черной вуали, с цве-
тами. Смехота, разве такие, как Приманка разгуливают по кладбищам? Где
там, вернее подгонит к погосту по дороге на загородный пикник машину
вздыхателя - поразвлечься, притащит к суровому изваянию бывшего му-
женька и оба прослезятся от хохота над фамилией и над животом и круг-
лой ряшкой покойного; что в завещании не требуй, скульптор не в силах
сотворить из Дурасникова красавца никак, иначе над подписью "Дурасни-
ков" будет выситься совсем чужой человек, еще подумают, что перепутали
при установлении памятника: фамилию выбили одну, а каменный образ вод-
рузили другой.
Отзвонил Пачкун - сколько раз предупреждал, не звонить, так нет, несет
- выслушал покорно наставления зампреда, покаялся несвоевременностью
звонка и тут же оправдался, решил согласовать время заезда за Дурасни-
ковым, намекнул, что лучше выехать пораньше, чтоб захватить побольше
дня, потому как, заночует компания или вечером разбежится, заранее не
согласовали.
Разговор с Пачкуном вернул к обыденному, вселил уверенность. Практич-
ный мужик, не забивает башку лишним, все считает, прикидывает, не впа-
дает в уныние и не сомневается: с подходами, на каждого управу отыщет,
главное не лениться, обращаясь к сильным мира сего, рассыпать обожание
