и лесть пригоршнями и не скупиться промазывать, как регулярно, так и
от случая к случаю.
Пачкун взбодрил, спасибо ему. Типус тот еще, всю жизнь торгаш и ни ра-
зу - только подумать! - не горел, еще и на досках почетных висел в
черно-белом и цветном исполнениях, и президиумы украшал благородными
сединами, и речи держал, запивая нарзаном и оглядывая зал отечески
просветленным взором. Жизнестойкий субъект и трудяга, а как же, с утра
в магазине, в "двадцатке" дом родной, кормилец в голодном краю в го-
лодную пору, и при расчетах честен, никогда не даст меньше обговорен-
ного или причитающегося, чует цену услуги копейка в копейку, особенная
способность. Тринадцатое чувство! Нюх на деньги и размер воздаяния с
умыслом дон Агильяр окрестил чертовой дюжиной, не без намека.
Жена в халате прошмыгнула в спальню, юркнула под одеяло, замерла на
боку на самом краю кровати. Трифон Кузьмич неожиданно для самого себя
погладил тощую спину, крысиный хвостик бесцветных волос, пробурчал с
редкой ласковостью:
- Еще не вечер, мать! Слышь? Не вечер. Это я говорю!
Дурасников жарко обнял подушку, перевернувшись на живот и нырнул с го-
ловой в предощущения завтрашнего.
После избиения в сквере, Апраксин из дома не выбирался, разоблачитель-
ный пыл угас: получалось прав Филипп-правоохранитель, человек супротив
государства пылинка, даже того менее, особенно по российской традиции,
сначала в сырую землю вгоняют, а лет этак через полста зачнут восхи-
щаться, мол, каких воителей за правду родит народ-страдалец. Дверь
Фердуевой в представлении Апраксина, будто отделяла мир нормальных лю-
дей от повязанных накрепко бессовестностью всяко-разных выжиг и про-
хиндеев, что терзали бескрайние пространства, лишь изредка сменяя зна-
мена, то самодержавные на младобуржуазные, то буржуазные на алые, про-
питанные кровушкой борцов за справедливость. Дверь Фердуевой разраста-
лась в препятствие, протяженное и повсеместное, и о сталь полос повсю-
ду колотились лбами люди вроде б вполне осознающие, что обух плетью не
перешибешь.
Кордо - дружок Апраксина, тюрколог, благожелательный и ровный, Юлен -
юный ленинец - владел за городом по северному направлению хибарой,
иначе не назвать, на участке величиной с ладошку, и давно зазывал Ап-
раксина на выходные, подышать. Вот и вчера вызвонил с приглашениями.
Апраксин как раз осматривал синяки и сетовал, что под рукой не оказа-
лось бодяги. Синяки живописно расцветили лоб и подглазья правдолюбца,
напоминали работу умелого гримера, подготовившего актера к роли крепко
избитого персонажа.
Юлен пахуче расписал прелести загородных вечерь: керосиновая лампа на
уютной террасе; смутные блики, пляшущие по натянутым под потолком и
провисающим низкам перца, лука, чеснока; грибной суп, изготовленный
тюркологом из прошлогоднего сбора белых; запах поленьев, потрескиваю-
щих в чудом сохранившейся изразцовой печурке.
Раздражение вызывали у Апраксина зеркала: стоило узреть заплывшую мор-
ду, как настроение падало, а за городом у Кордо, по разумению Апракси-
на, зеркал не сыщешь, разве что подслеповатый осколок над умывальни-
ком, выплевывающим воду через отверстие, забитое прыгающей вверх-вниз
железякой.
С таким лицом, как сейчас, и добраться до Кордо - штука сложная, в
электричке всех перепугаешь, да и в метро, и в троллейбусе. Апраксин
отважился вызвать такси на раннее утро, заявиться сюрпризом, а раз
отправится на машине, можно и прихватить негабаритные грузы: трехлит-
ровую банку сока, венгерские корнишоны и пяток банок иноземного пива,
доставшихся по случаю: как-то в мороз предоставил убежище стародавней
знакомице с ухажером оттуда: из ящика пяток банок не добили, и Апрак-
син сберегал редкое питье к особому случаю, не совсем представляя ка-
кую именно особенность поджидает.
Заказ такси отнял всего-то полчаса, и Апраксин расценил относительную
необременительность недурным предзнаменованием.
На плите засвистел чайник, трелями наперегонки залился дверной звонок.
Апраксин отворил нехитрые запоры. На площадке, освещенной тусклой лам-
почкой, замер милиционер. Лицо мужчины с усиками знакомое, видел, тог-
да, в сквере? Но. уверенно не подтвердил бы. Мужчина в смущении тронул
верхнюю губу, уточнил номер квартиры, хотя видел не хуже Апраксина,
что позвонил в нужную - пластмассовая табличка с номером целехонька.
- Тут сигнал поступил от жильцов двумя этажами выше, будто кто-то ло-
мился в квартиру над вами. и у нас ориентировка есть. Не видели подоз-
рительного?
Апраксин сразу узрел, как милиционер запоминает его синяки, много ли
их, велика ли суровость следов, состоявшейся расправы? Похоже решил -
ничего страшного. В глазах милиционера мелькнуло успокоение.
- У вас все в порядке? - смущение овладело внезапным визитером.
- У меня? - Апраксин тронул разбитое лицо.- Все в порядке, вот пос-
кользнулся. на лестнице.
Милиционер кивнул: с кем не бывает, поощрил Апраксина добрым взглядом,
мол, молодец, мужик, жаловаться не собираешься, пустые хлопоты, а если
смолчишь, все и уляжется без лишних кривотолков.
Субботнее утро ранее прочих встретил Почуваев. День вырисовывался не-
легким, набег из столицы виделся разорительным. Эм Эм протирал бронзо-
вые ручки на дверях в бане составом для чистки солдатских ременных
пряжек. Лучи солнца сначала робко, а совладав с туманом, все яростнее
золотили надраенные поверхности. Почуваев замер! В сосновых кронах
мелькнула тень беличьего тельца или птицы, отправившейся в первый об-
лет. Отставник пересчитал гаснущие звезды в темной, еще схваченной
ночью стороне неба. Янтарные метки звезд исчезали на глазах. Заломило
затылок, годы, редко напоминающие о себе, растревоженные пьянящим чис-
тотой воздухом ожгли Почуваева многодесятилетней усталостью. Присел на
скамью, собственноручно тесаную, по ногам, забираясь все выше и выше,
роясь в теплом белье еще офицерской поры, заструился холод. Почуваев
оторвал зад от скамьи, припомнил недавнее гульбище у Помрежа: выходи-
ло, Почуваеву еще не грех поберечь детородное имущество.
Дурасников уже не спал, ворочался, наблюдал странную смену настроений:
жадно ждал загородного выезда, считал дни, а теперь одолевали сомне-
ния, запах неприятностей зампред чуял за версту, и сейчас горьковатый
привкус пепелища сгоревших стогов или подожженных дворником палых
листьев, запах тоскливый и явственно тревожный, бередил, напоминал Ду-
расникову о шаткости его положения, ненадежности достигнутого; падений
на своем веку Дурасников навидался предостаточно и влезать в шкуру по-
верженного никак себе не желал.
Светка Приманка завершала ночь перед баней в случайных объятиях двад-
цатилетнего мальца, с утра до ночи ошивающегося у комиссионного на Ша-
боловке и пользующегося расположением признанных мастеров аппаратурных
перепродаж; даже по меркам Светки мальчик отличался глупостью и напо-
ром запредельными, зато привлекал пылкостью, приверженностью ласкам и
необыкновенной свежестью белой, девичьей кожи.
Фердуева, ощутив внезапный толчок внизу живота, бросилась на кухню к
сигаретам, зажгла спичку и, будто в стену уперлась. Разглядывала кро-
хотное пламя долго, пристально пока жар не уколол пальцы. курить не
решилась, изумившись подлинности желания оставить кроху, заявившую о
себе трудно уловимым шевелением. Дым, сладко врывающийся в глотку, мог
навредить, подкосить уязвимое создание, незажженная сигарета выпала на
пол, улеглась у загнутых, расшитых золотом носков турецких тапок.
Мишка Шурф ночевал у Акулетты, чтоб не тащиться, не заезжать от себя,
а выехать уже вдвоем и пораньше.
Помреж храпел, пугаясь и вздрагивая, отбивался от приступов храпа, съ-
еживался и вертелся, терзаемый дурным сном: северные перешли от запу-
гиваний к делу, сторожевой клан Фердуевой нес урон, горели дачи, исче-
зали машины, перед парадными на голову приближенных Фердуевой рушились
- случайно, конечно же! - глыбы льда с крыш; ночные видения терзали
Помрежа особенно безжалостно под утро, и проснулся Васька в поту, в
перекрученных простынях, с привкусом полыни на задубевшем, едва воро-
чающемся языке.
Пачкун - дон Агильяр - встал ни свет-ни заря, чуть позже Почуваева и
перепроверял запакованную вчера сумку со снедью. Жена не ревновала
Пачкуна, уверилась давным-давно, что угрозы дому нет, а без гульбищ
промазочных и связецементирующих не проживешь. Наташку Дрын жена Пач-
куна втайне жалела, через руки мужа прошли десятки таких Наташек, в
глубине души надеявшихся вырвать дона Агильяра из привычного, приру-
чить, приучить к обожанию дамы сердца. Пустые хлопоты. Жена Пачкуна,
не подымаясь с кровати, крикнула, чтоб не забыл соду и красную икру в
литровой банке.
Наташка Дрын тоже спала, но в отличие от Помрежа ласковые сны щекотали
ее веки: Пачкун уходит из дома, устраивает Наташке вожделенную жизнь,
защищенную и сытую, и ловит новоявленная супружница на себе взгляды,
вспенивающиеся завистью. еще бы! Оторвать мужика пачкунской склад-
ки-закваски в голодные, нищенские времена, считай полис страховой у
судьбы вырвать на всю оставшуюся. Во сне Пачкун божился Наташке, что
через день-другой все выложит жене, как на духу, и тогда. Во дворе
взвыла бездомная псина, дико, будто погибая от живодерских рук. Наташ-
ка вскочила, так никогда и не узнав, решится Пачкун порвать с женой
или остережется.
Чорк спал глубоким сном праведника, спал один по стародавней привычке,
в четырехкомнатной квартире командующий едальным заведением близ Арба-
та оборудовал для жены и для себя две спальни, обе откупленные на аук-
ционах в творческих домах столицы. Ровное дыхание подсказало бы неос-
торожно подсматривающему, что спящий вполне спокоен, и грядущее не су-
лит ему тревог.
Предшествующий день заполнился неслучайными и важными встречами: завт-
рак, плавно переходящий в обед, с председателем исполкома, в кабинети-
ке, укрытом от нескромных глаз и даже имеющим отдельный вход со двора,
и переговоры с северянами. Председатель исполкома дружил с Чорком еще
с комсомольских времен: Господи, сколько испили горькой по молодости,
сколько учеб актива в Подмосковье отгремело невиданными загулами и ор-
гиями с участием отборных красоток, позже дороги друзей разошлись,
Чорк стал деловым человеком, будущий председатель избрал государствен-
ную стезю, но узы юности, программные воззрения, никогда не произноси-
мые вслух, но очевидно справедливые для обоих, предопределяли близость
и доверие, правда особого рода, с постоянной оглядкой и опаской; опыт
подсказывал - доверие не солнце, не луна, не смена времен года, дове-
рие не вечно и обладает скверным свойством исчезать в самый неподходя-
щий миг. Председатель исполкома кормился у Чорка, обеспечивая льготный
режим существования предпринимателю. Председатель знал, что Чорка
прикрывает далеко не он один, и Чорк понимал, что у председателя нет
ощущения незаменимости, разнузданной самоуверенности, которая так час-
то подводит, и оттого отношения этих двоих отличались ровностью и от-
лаженностью во всех проявлениях.
Разговор с северянами отнял времени больше, чем рассчитывал Чорк. Сог-
лашаясь на беседу, решил более зонтик над Фердуевой не держать, ему
показалось, что благодарность Нины Пантелеевны заставляет себя ждать.
Ждать Чорк не любил, особенно заслуженно причитающегося, однако, бро-
сить Фердуеву на растерзание, Чорк не помышлял, опытный педагог пони-
мал, что способной ученице следует преподнести лишь предметный урок,
не отбивая охоты постигать науку обогащения.
Северные настаивали на крутых мерах, крайних, по мнению Чорка, неоп-
равданно жестоких.
Слушал внимательно, поражаясь страстности северян, только приступившим
к первоначальному накопительству, трое говорили, перебивая друг-друга,
