- Карета-с ваш бродь! Подана. яти твою душу мать! - Помреж швырнул
пустой чайник на коврик у кровати и сорвал одеяло с Почуваева. Госпо-
ди! Голый, козел, а обут в резиновые сапоги. Помреж схватился за голо-
ву.
На конкурс красоты Шурф и Ремиз доехали на машине Мишки, снежное меси-
во расползалось под колесами. Мишка мастерски воткнул зад девятки в
узкий просвет меж двумя шестерками; едва вылезли, просачиваясь через
щели приоткрытых дверок. По пандусу взошли на верх, у входной двери
толпился народ: размалеванные девицы, подростки в новеньких грубошерс-
тных куртках, обвязанные яркими однотонными шарфами с длинными, при-
чудливо мотающимися концами; безнадеги - женщины хорошо за тридцать, а
то и сорок, яркостью раскраски превосходящие юных профурсеток, седов-
ласые мужички без возраста - непременные участники зрелищ трудной по-
падаемости; затрапезные субъекты, никак не вписывающиеся в общий фон
и, тем не менее, всегда присутствующие на таких сборищах; степенные
пары супругов со стажем; юркие типы с блестящими глазенками, без уста-
ли снующие в толпе и не останавливающиеся ни на минуту; трепетно ожи-
дающие кавалеров приличные девушки; юные ухажеры, назначившие свидание
вечно опаздывающим хохотушкам; хранители порядка с повязками, гроздь-
ями липнущие к входным дверям изнутри и протаскивающие своих людей в
числе, явно превышающем разумное.
Мишка млел в придверной атмосфере: суечение не потерявших надежду
прорваться, молящие взгляды не приобщенных к ритуалу прохода в завет-
ные двери; безразличие - показное! - к происходящему счастливых обла-
дателей пропусков и пригласительных; обязательные встречи одного-двух,
а то и десятка знакомых, приветствия, в спешке пересказанные анекдоты,
шутки, попытки тут же у двери решить миллионные дела, попытки негод-
ные, выдающие плохо скрытое желание покрасоваться деловитостью.
Шурф и Ремиз вгрызались в толпу медленно, будто восходили на горный
пик, сберегая силы в разреженном воздухе, расхристанные, с выбивающи-
мися шарфами, в незастегнутых дубленках, чтоб сразу видел каждый -
только что вылезли из тачки, не дай Бог заподозрят, что на метро доби-
рались. Тычки стародавних знакомых, похлопывания по плечам сыпались со
всех сторон, как и предполагал Мишка, как и должно было быть, и приоб-
щенность к заветному миру особенных людей наполняла чувством, схожим с
опьянением, только без последующих головных болей.
Фердуеву Мишка заметил первым, только хозяйка могла заставить таксиста
въехать чуть ли не в стеклянные двери; в длинном жакете из аховых чер-
нобурок, в умопомрачительных сапогах, с непокрытой головой в ореоле
густых смоляных волос, с глазами, полными огня и презрения, Нина Пан-
телеевна смотрела сквозь оробевшую толпу, а рука ее швыряла в коробку
на карданном валу купюру. Хранители порядка подтянулись, по толпе,
будто пробежал ветерок и стих. Особенное создание запахнуло полы жаке-
та и глянуло ввысь на небо, будто проверяя, висит ли межпланетный ко-
рабль, доставивший ее сюда, или предусмотрительно укрылся в облаках. В
аукционных мехах, при царской осанке, вызывающей ухоженности, стати и
плавности движений, Фердуева миновала бы контроль и безо всяких про-
пусков: хранители уже засветились приязнью, уже прилаживали к лисьим
мордочкам и квадратным харям улыбочки, но неземное существо извлекло
из сумки пригласительный и учтиво, сознавая, что скромность украшает,
протянула глянцевый прямоугольник низкорослому пропускале, тот востор-
женно оглядел Фердуеву, растопыренной пятерней плавно рассек воздух в
приглашающем жесте, изогнулся, выпятив зад, и. в этот момент глаза
Фердуевой и Мишки Шурфа встретились.
Лучшей сцены, да прямо в дверях, при всеобщем обозрении, Мишка и поже-
лать не мог. Шурф рванулся вперед, в проход, облобызал женщину, ныряя
носом в щекочущие меха, не глядя, протянул свое приглашение, и, похо-
же, внося царицу на вытянутых руках, ворвался в теплый зал с гардеро-
бом слева и столами, импровизированными буфетами, справа.
Ремиз застрял за кадром. Вовка принялся шарить по карманам, и низко-
рослый пропускала изучал его с издевкой, мол знаем-знаем, вроде найти
не можешь, а сам бочком-бочком и на протырку! Ремиз наконец отыскал
пригласительный, пропускала потускнел, у каждого свои радости. Ремиз
вошел в зал, и сразу окатило громкоголосыми мишкиными приветствиями,
будто мясник ждал друга битый час и уж отчаялся увидеть.
У гардероба возникла заминка в раздевании: женщина средних лет сомне-
валась в сохранности сиротского каракулевого манто, видавшего виды и,
кроме усмешки, ничего не вызывающего. Фердуева скинула жакет из черно-
бурок и тем сразу устыдила сомневающуюся, гардеробщица прыснула, тру-
сиха в каракуле пристыженно шмыгнула носом.
Разделись, Мишка упрятал номерки всех троих, Фердуева вышагивала в
длинном черном платье с ниткой натурального жемчуга на груди, непосвя-
щенным могло показаться, что конкурс красоты посетила прима миланской
певческой школы или любимица нью-йоркских оперных подмостков в сопро-
вождении двух импрессарио. Шурф подвел Фердуеву к последней модели
"запорожца", впервые в истории этой марки и впрямь смахивающей на ав-
томобиль, любезно пояснил, что это вторая премия, а первая - корона из
серебра, почти сотой пробы, с бриллиантами, неважно что синтетически-
ми, зато почти на двести каратов и с тремя сплавными сапфирами с голу-
биное яйцо. Шурф заранее повинился, что мог перепутать в мелочах, но
корона - штука впечатляющая.
Ремиз откололся, направился к столам, где кооператоры торговали цвета-
ми в пластиковых упаковках. Ремиз купил прозрачный цилиндр с гвоздика-
ми, перевитыми спаржей и преподнес Фердуевой.
Переиграл Вова, тихоня наш! Шурф утратил лидерство на краткий миг и
Фердуева, понимая, что произошло, не отказала себе в добивании: преу-
величенно тепло поблагодарила Ремиза и, привстав на цыпочки, поцелова-
ла в щеку.
Ползала видели этот поцелуй, Ремиз возликовал: реванш за сцену в две-
рях состоялся.
До начала представления оставалось минут двадцать, и Вовка потащил
честную компанию в бар. Позиции Ремиза в отеле отличались такой проч-
ностью, что гости Вовки расселись перед стойкой валютного бара без
содрогания. Ремиз щелкнул пальцами, моментально подбежал бармен в чер-
ном фраке с бордовой бабочкой. Ремиз спросил, кто что желает, и на
стол вмиг вспорхнули бокалы и рюмки, источающие дивные запахи. Мишка
знал, валютой Ремиз не промышляет: чем же платить? Посидели, попили,
посмеялись. Фердуева глянула на часы, без пяти двенадцать, вот-вот
начнется. Ремиз поднялся вместе со всеми, кивнул бармену, и троица
двинула в зал.
Фердуева по дороге встретила приятельницу, остановилась, Мишка и Ремиз
прошли вперед.
- А платить, граф? - уточнил Шурф, кивая на бар.
Ремиз радовался, знал, что Мишка не утерпит: два раза переиграл его, с
цветами и вот сейчас, с выпивкой на валюту.
- Фирма платит,- обронил Вовка, не желая развивать валютную тему.
Повсюду сновали озабоченные люди с аккредитационными карточками прес-
сы; фотографы, увешанные камерами, сбивались в кучи, обсуждая профес-
сиональное, телевизионщики тащили тяжелую аппаратуру, везли камеры,
расставляли освещение, тянули кабели.
Перед сценой, на первом ряду, рассадили женщин-журналисток - этакая
галантность, в центре перед первым рядом выставили стол для жюри.
Шурф, Ремиз и Фердуева сели у центрального прохода во втором ряду.
Места - лучше не придумать.
- Для менеджеров,- пояснил Ремиз.
Фердуева кивнула, и действительно, кто она, если не менеджер, человек,
который одних направляет туда, других сюда, расставляет силы, прикиды-
вает, что куда вложить и как пойдут дела при таком раскладе, а чего
ожидать при ином. Фердуева сняла пластиковую крышку с цветов, обнару-
жила меж гвоздик розу, поднесла к тонким, будто резцом высеченным
ноздрям.
Устроители конкурса, воротилы красоты, их сатрапы, мелкая сошка ко-
го-то сгоняли с лучших мест, пересаживали, выдворяли, резко предлагали
освободить не причитающиеся кресла. Троицу ревнители справедливости
обходили стороной, будто водоворот пенился вокруг скалы, торчащей пос-
реди бурного моря.
Мишка Шурф склонился к Фердуевой и что-то шептал на ухо. Ремиз тоско-
вал, прикидывая, что миги торжества скоротечны и, как ни крути, Шурф
по очкам всегда побеждает.
Нина Пантелеевна не слушала Шурфа, кивала для порядка, не боясь, что
невпопад. Накатил страх тошноты, а за ним и впрямь замутило, вынула
таблетку, хотела, чтобы Шурф не углядел - заметил-таки - пояснила: от
головной боли. Шурф вроде поверил, глотнула таблетку без воды, зажму-
рилась, а когда открыла глаза - на сцене тискал микрофон неизменный
ведущий Саша короткостриженный, прошагавший десятилетия от первых ка-
вээнов через а ну-ка девушек прямо в восьмидесятые.
- Днепропетровцы всем заправляют,- Шурф уселся поудобнее,- крутые ре-
бята. Питер уже прибрали, в Москве подавляют последние очаги сопротив-
ления.- Мишка тронул нос с горбинкой,- наш брат оттуда почти не уез-
жал, значитца мозговой центр имеется, опять-таки, родина бывшего ген-
сека - неприкосновенная зона, выходит, по совокупности обстоятельств,
родился новый Чикаго - центр силы неправедной на одной шестой суши.
Ремиз встрял в разговор, поддержал, выказывая осведомленность:
- Я тут в конце ноября прикупил бюллетень, смотался передохнуть в Юр-
малу. Межсезонье - роскошь, а не время. Куда нос ни сунь, все рады.
Полупустые кабаки, пивные, опять же не шалманы, вполне чистые, прилич-
ные заведения, даже не курят. Истребуешь себе кувшин, рыбку, курицу
копченую, сыр, палочками поструганный, ни ора, ни, упаси Бог, мордоби-
тия, чинно-благородно, душа оттаивает, распускается и на разговор тя-
нет. Кликнешь официанта, засветишь допчирик, слушать будет, хоть сутки
голоси. Народ-подносилы дошлый, в курсах всех дел, и те признавались,
есть на побережье свои костоломы-выжималы, да все известны, и чтоб
шибко - не лютуют, в межсезонье у местных отдых, а вот летом нагрянут
боевики из Днепропетровска, тут держись, шмон наведут и. укатили. Рэ-
кет, он чаще гастрольный. Ра-а-аз! Набег из чужого града, потрошение
жертвы и. свалили, ищи ветра в поле. Те, кто живут в одном городе - и
охотнички, и дичь - осторожнее, лишний раз поостерегуться кровушку
пускать, предпочитают переговорами обойтись или примутся пугать, пос-
тепенно, тут главное методичность, чтоб объект не дремал, всегда чуял:
о нем не забыли, пекутся, каждый шаг контролируют. Опека изо дня в
день ох, как досаждает, еще какие орешки трескаются, будто колуном
шваркнули.
Фердуева слушала внимательно: резоны Ремиза ее касались непосредствен-
но; северяне, из тех, что засветились, решившись на встречу с ней, по-
нимают, что Фердуевой прознать их схроны - работа не тяжелая; за неде-
лю доложат все про всех, где кооперативная квартира любовницы, а где в
коммуналке доживает старушка-мать. По ремизовской правде выходило, что
если ее начнут жать всерьез, то силами иногородними, хлопотами налет-
чиков с югов.
По левую руку от Шурфа скучала девица лет двадцати с пронзительно си-
ними глазами, красиво очерченным ртом и задорной манерой встряхивать
копной густых золотистых волос. Шурф предположил, что эту даму-зазнобу
усадил кто-то из устроителей, вон их сколько шныряет, молодцов с орли-
ным взором, будто вырезанных с журнальной картинки и оживленных чудес-
ным образом. Мишка прижал к себе локоть, похоже, встревожился, не
слишком ли единолично завладел подлокотником? Тихонько осведомился:
- Я вас не выжил? Забыл, что не один сижу.
Девица в беседу ринулась, как в море с жары нырнула, видно извелась в
бессловесности. Выяснилось, соседка Шурфа - мисс Кривой Рог, городище
почти миллионный, да вот припозднилась к отборочным просмотрам и выпа-
