о состоянии здоровья начальника; удивится же Шпындро, узнав, какая
складка на деле, но это когда еще всплывет на свет божий, а пока.
Дочь поставила в тумбочку сверток, подчеркивая особенным дрожанием
ресниц, что это не из рук матери, а ее личная передача.
- Хочешь курить?
Робости в ее голосе Филин не слышал уже с десяток лет, молчал, вцепив-
шись в край одеяла и пытаясь не взорваться - запах дорогущей парфюме-
рии наполнял палату, густея с каждой минутой.
- Хочешь курить? - повторила дочь, лязгнул замок сумки, появилась пач-
ка "Беломора".
У Филина выступили слезы, щелчок дамской зажигалки, дочь отвернулась,
терпеливо ждала, пока отец наслаждался папиросой. окурок выбросила в
форточку, тщательно проветрила, смочила вафельное полотенце, повесила
на спинку стула, пачку папирос упрятала под матрас у изголовья, изв-
лекла флакон духов и горьковатый запах забил следы дымного смрада.
Вот для чего она так надушилась, подумал Филин, и снова защипало гла-
за.
Поминки у Мордасова могли соперничать с коронацией среднего монарха:
балычок - янтарная слеза, киндзмараули грузрозлива; водка - белое вино
согласно Стручку - хоть залейся, хунгарский салями, маслины мелкие,
иссиня черные для знатоков, икряка красная и черная, лососевые от неж-
но розовых, как лепестки гладиолусов до алых с прожелтью, обилие трав,
стебли черемши с двухцветный деловой карандаш толщиной, фиолетовый
чеснок и еще закуски южного происхождения, перепавшие Колодцу после
деловых контактов с куражиными людьми.
Настурция притулилась рядом со Шпындро и грусть ее, и хлопотливое вы-
бегание на кухню никак не затушевывали очевидное: она рада Шпындро,
рада, что он рядом, и как ни прискорбно, но чужое несчастье позволило
этим двоим встретиться раньше оговоренного срока, разве не судьба.
Шпындро знал в лицо кроме Мордасова и Притыки еще Боржомчика, припом-
нив, как переломленный пополам официант метался меж столов в субботний
вечер. Собралось человек двадцать.
Официальная церемония еще не началась.
Соседи Шпындро с исступлением обсуждали, где вкуснее отобедать, назы-
вались приличествующие места, сыпались доводы и контрдоводы, со сторо-
ны казалось, эти люди никогда не ели досыта или только что пережили
голодные годы. Названия ресторанов, как кодовые слова, как особенные
пароли срывались с их уст. Недавние обеды и вновь открытые кабаки с их
плюсами и минусами обсуждались так рьяно, так пенно с выбрызгом слюны,
как не спорят творцы, отстаивающие достоинства - мнимые или подлинные
- своих детищ.
Во главе стола, раскинув руки по обтянутому скатертью торцу, будто же-
лая сжать стол, в черном пиджаке и таком же галстуке мрачно восседал
Мордасов. Глаза его перепрыгивали с блюда на блюдо с салатниц на суда-
ки с соусами, губы едва заметно шевелились, будто Мордасов проверял,
не упущено ли самое важное, время от времени ронял односложно:
- Грибы!
И Настурция вспархивала из-за стола.
- Бастурма!
И выбегала другая девица, еще более Настурции притягивающая взоры: пе-
пельноволосая, гибкая, сидевшая рядом с бесформенной толстухой с жид-
кими космами, густо крашенными хной. Шпындро не знал, что на поминках,
отложив вечерненочные промыслы, присутствовала собственной персоной
дочь квасницы, отпрыск Рыжухи бесспорно превосходила всех женщин зас-
толья во много крат.
Наконец Мордасов поднялся, воцарилась тишина. За окном тявкали псы, от
станции доносился свистящий вой электричек, детские писки и взрослые
выкрики неслись из соседних дворов. Мордасов молчал и неожиданно для
всех примолкли псы, унеслись электрички, даже дети смолкли, как по ко-
манде, и опустилась мертвая, иначе говоря, гробовая тишина, как нельзя
более подходящая моменту. Мордасов нервничал и это удивляло Шпындро:
Колодец никогда не терял выдержки, славился стальной хваткой и деньги
вышибал отовсюду, выжимал досуха, не в последнюю очередь благодаря
стойкости духа.
- Умерла Мария Игнатьевна,- Колодец обвел присутствующих взглядом и
сообразил одновременно со Шпындро, что никто никогда не знал, каковы
имя-отчество бабушки Мордасова, Колодец оценил выдержку и такт поми-
нальщиков, набрал воздуха и уточнил,- умерла моя бабуля.
Губы его скривились и, чтоб публично не разрыдаться, он вцепился в
рюмку водки и, опрокинув ее, долго не отрывал хрустальную чарку от
бескровных губ.
На комоде в цветах черно-белый портрет Марии Игнатьевны, перед фото в
багетной рамке наполненная до краев рюмка. Пальцы длинные и короткие,
ухоженные и в заусенцах, тонкие и толстые ухватили рюмки с белым вином
и ждали команды Мордасова. Колодец, в который раз переживая утрату,
соображал медленно и тогда пепельноволосая женщина, сотканная из реши-
мости, приправленной злостью лихой, с хулиганской бесшабашностью, про-
возгласила:
- Помянем добрую душу Марь Игнатьну!
Выпили, зазвенели приборы, Шпындро наклонился к Настурции, шепнул, ки-
вая на пепельноволосую:
- Кто это?
- Проститутка,- обыденно выдохнула в ответ Притыка, пользуясь голодным
оживлением.
- Как? - не понял Шпындро, хотя вовсе не считался наивным.- Какая?
- Валютная! Господи, неужто не ясно. Балыка положить? - Настурция
прильнула теплым бедром к Шпындро и тот оттаял, хотя за миг до этого
обозлился: компашка! впрочем, знал, куда шел, и стол, если по справед-
ливости, компенсировал с лихвой любой моральный урон. После первой
гости ели активно, но с налетом приличия, не забывая хранить скорбное
выражение лиц.
Мордасов рассматривал жующие физиономии с любопытством, как дитя,
впервые попавшее в зоопарк, зверей. Мордасов сам не ел, но орлиным
взором следил, чтоб всем подкладывали, и Боржомчик одновременно гость
- ровня всем - и в то же время профессионал успевал обласкать каждого,
не допуская оголения тарелок.
Сосед уронил блестящую маслину на брюки Шпындро. Игорь Иванович опус-
тил глаза и увидел черное пятно.
- Звиняйте,- весело повинился набитый названиями ресторанов сосед
Шпындро.
Шпындро кивнул, едва заметно, без приветливости. Настурция посыпала
пятно солью, Шпындро показалось, что она задержала ладонь на его ноге.
Произносили поминальные слова, из коих Шпындро узнал, как рос Морда-
сов, как покойная содержала внука, не имея средств к существованию,
как не пренебрегала любым заработком, лишь бы вывести внучка в люди.
Так и рубанул тот, что пометил брюки Шпындро пятном: вывести в люди!..
И вывела! Шпындро ел, методично уничтожая белую рыбу с ближайших блюд
и успевая приметить, что из вкусненького притаилось в отдалении.
Мордасов отодвинулся от стола, поднялся, подошел к комоду, поправил
цветы, обрамляющие портрет, замер спиной к столу, и все видели, как по
натянутой ткани пиджака пробегают, сотрясая Мордасова, волны дрожи.
Пепельноволосая взглянула на Шпындро и улыбнулась. Игорь Иванович -
единственный напоминал здесь ее клиентов - промытый, солидный, знающий
себе цену.
Проститутка? Шпындро улыбнулся в ответ. Подумаешь, не волком же на
нее, чего крысится, если не знать, вполне достойная женщина, вполне
можно увлечься. Если не знать! А если знать? Шпындро дотронулся до уз-
ла галстука. Чисто теоретически тоже можно, да и практически: одна та-
кая, другая этакая, есть отталкивающее скорее в самом слове, а если
слово спрятать, похоронить, то женщина как женщина, борется за себя,
как умеет, и держится на плаву дай бог. Если б в паспорт шлепали
штамп, а так, поди узнай, кто есть кто. Сегодня проститутка, завтра
скок замуж, а послезавтра выбирай любое амплуа: хоть на выезд - страну
представляй, хоть в депутаты, хоть пионеров холь-лелей.
Поминальная братия загомонила, зажевали активнее, руки бесцеремонно
мелькали над столом, глаза блестели, рыжее страшилище с торчащими
протравленными хной вихрами толстыми локтями вляпывалось в верхушки
салатов и громко ойкало в притворном смущении.
Мордасов исключительно пил, к еде ни-ни, маслинки в рот не забросил.
Настурция тревожилась: Колодец застольную меру большей частью соблю-
дал, но сейчас, похоже,сорвало с тормозов.
Шпындро подносил регулярно, но без жадности, спешить некуда, пепельно-
волосая вовсе не пила: работа не позволяет, прикидывал Шпындро, ремес-
ло не из легких - горячий цех, всегда в форме, в добром настроении и
здравии, легкая на подъем, улыбайся, хихикай или наоборот напускай на
себя ледяную неприступность, актерствуй, что есть мочи - себе не при-
надлежишь.
Игорь Иванович бросил с беспокойством взгляд на ободранное кресло, у
телевизора поверх протертых задами его неровностей покоился пакет с
шариковыми ручками, притащенный Шпындро для пуска в оборот - поминки
поминками, а дело делом - лишняя сотня, и еще Шпындро переводил взгляд
с коробок из-под импортной техники, пылившихся под потолком на платя-
ных шкафах и забитых абонементным дефицитом книжных полках. Мордасов
давно наставил Шпындро - коробки никогда не выбрасывай, без них хана
при толкании, только если чайнику запаришь, даже стишок напел на мело-
дию "нам песня строить и жить помогает." ".новый коробок каждому делу
пупок!" Смысл поначалу ускользнул от Шпындро, а потом все стало проз-
рачно - прав Колодец.
Мужчины-поминальщики в основном краснели, знать, выпивка шла на поль-
зу, Мордасов же серел до неправдоподобия и глаза его, невыразительные
под очками, почти слились с лицом.
Настурция тревожилась не ясными Шпындро обстоятельствами, только позже
догадался, что его переглядывания с пепельноволосой от Настурции не
укрылись: Шпындро порадовался, давно не баловался ревностью, приятная
штука, когда не ты, а тебя, особенно, если безмолвно бьются две кра-
сотки, женщины любому прихотливцу небезразличные; после очередной рюм-
ки Шпындро решил, что со зла Настурция произвела миловидную, ухоженную
женщину напротив в проститутки. Если по чести сама Настурция святостью
не отличалась - Мордасов понакалякал - именно поэтому Шпындро уверил-
ся, что сегодняшнее ночное кофепитие в уюте Притыки - а что у Настур-
ции гнездо обустроено по всем правилам, не сомневался, как никак ко-
миссионщица, не кандидат никому не нужных наук - обещало сладиться.
В этот же вечер по настоянию мужа - извивы судьбы прихотливы - Наташа
Аркадьева отбыла к Крупнякову. Шпындро знал, что у Крупнякова неплохие
контакты с Круговыми, и, не давая жене конкретного задания, заслал ее
для общего прощупывания: вдруг Крупнякову что известно о подпорках
Кругова, а если неизвестно, пусть жена наведет толстогубого хомяка,
подтолкнет к прощупыванию. Шпындро томился незнанием истинной картины
противоборства с Круговым, тревожился не на шутку. Опасения его воз-
росли тем более, когда так некстати угодил в больницу Филин. Шпындро
оставался без прикрытия, не зная кто стоит за Круговым - ситуация
опаснейшая. И хотя все эти годы Шпындро устраивал "нужники" - пригла-
шал к обильной трапезе нужных людей и у него хватало и без Филина кому
бухнуться в ноги, все ж выход из игры ключевой фигуры рушил планы и,
отрядив жену к Крупнякову, отличавшемуся умением знать все про всех в
достаточно замкнутом мирке, Шпындро боролся за выезд, а значит, за се-
бя всеми посильными средствами.
Наташа Аркадьева вошла в квартиру Крупнякова не без подъема. На тумбе
красного дерева в коридоре, с которой она сдернула фарфорового пастуш-
ка, отчетливо серела пыльная метка - Крупняков, предполагая, что Ар-
кадьева заявится скорее раньше, чем позже, оставил отметку, уготовив
ей роль немого укора.
Аркадьева позволила снять с себя легкое пальто, тронула пальцем пыль
на полированной поверхности красного дерева. Крупняков притянул гостью
к себе, поцеловал в затылок под волосами. Аркадьева передернула плеча-
ми, вырвалась, прошла в гостиную: сегодня визит по делу и заходы Круп-
някова только раздражали.
Крупняков готовился, при его почти легендарной скаредности, не на шут-
