проходил предвыездной обжиг не раз и впитал намертво заповедь: не сту-
пил на трап самолета - не уехал, да и с трапа случалось уводили.
- Звонить Круговым не надо. Подумает, я растерян и. не ошибется. Зачем
мне своими руками взращивать его уверенность.- Шпындро перешел к мясу.
В среду, даст Бог, завладеет подношением фирмача: что там? Грядущее
приобретение грело, отвлекало от дурных мыслей. Получить не так захва-
тывающе, как размышлять в канун одаривания о цене подношения, о том,
как оно украсит твой дом или расширит возможности и чем выделит тебя
среди остальных; еще перед получением к приподнятости примешивался
страх, горчил вкраплением тревожного, придавал моменту, предшествующе-
му встрече у ларька мороженого, терпкость.
- Бабка-знахарка, святительница воды для Филина, скончалась.- Шпындро
так и не представился предтече Мордасова по женской линии, не видел
лоскутного одеяла, угла в иконах, помнится, не входил в дом и внезап-
ная смерть, вернее то, что ему пришлось узнать про нее и поместить в
свою память, казалось досадным нарушением порядка вещей, вкраплением
чужеродного, вносило смуту в мысли, как невозможность припомнить фами-
лию, вертящуюся на кончике языка, но так и не всплывающую.
- Колдунья. Я в них не верю.- Аркадьева думала о вчерашнем грехопаде-
нии, о мистическом переплетении в мире различных обстоятельств: вчера
в объятиях Крупнякова, когда она зажмурилась и прикусила губу от
странной смеси восторга и отвращения, ей привиделась черная птица с
распластанными крылами и запах одеколона Крупнякова и запах старой ме-
бели и многочисленных вещей в неубранной квартире, приправленный запа-
хом увядающих - никто не поливал - цветов на подоконниках напомнил
кладбище: запах смерти! И, пожалуйста, назавтра она узнает, что смерть
пришла не к ней, но к людям ей известным пусть и неблизко, пусть и
вовсе едва. Суеверие Аркадьевой питалось благополучием и частым без-
дельем, она глянула случайно на фарфорового пастушка и будто пронзило
- за спиной играющего на свирели мальчика на пятне зелени у ног коровы
сидела, сложив крылья, черная птица.
- Что с тобой? - Шпындро привстал, изображая участие, бледность жены и
впрямь поразила.
- Голова закружилась.
Шпындро за миг до дурноты перехватил взгляд жены, направленный на пас-
тушка, обманула, не двести пятьдесят и не триста, наверное, все пять-
сот, всегда лжет, а потом сама переживает переплату; так ей и надо, в
другое время Шпындро вскипел бы, а сейчас только болезнь Филина зани-
мала его, двумя сотнями больше двумя меньше. рушилось предприятие на
много десятков тысяч и пастушок, пусть и приобретенный по неслыханной
цене, не мог его уязвить, испоганить настроение больше, чем хворь,
свалившая начальника.
Крупняков в халате возлежал на диване, середину высокой спинки венчал
резной дворянский герб. Крупняков любил приврать о графском происхож-
дении, о белых офицерах в роду, о растоптанной и разбросанной по горо-
дам и весям семье. Врал вдохновенно, пользуясь тягостностью, а чаще
невозможностью для большинства порядочных людей в глаза осадить лжеца,
издевки жулья не трогали - не ленись припудривать себя, не ленись ку-
рить фимиам, повтори ложь раз, два, сотню и, устав отбиваться, ее при-
мут.
Зазвонил телефон. Крупняков трубки не поднял, купался в воспоминаниях
о вчерашней встрече; не напрасно заказал кабак, не напрасно угрохал
субботу, пренебрег священным ритуалом бани; все отлично, если б не ут-
рата пастушка. Как он не нашелся, маху дал, слабину выказал, к старос-
ти пошло?.. Пастушок сам по себе мелочь, но факт тревожил - его пере-
игрывали на его же поле. А с другой стороны, сколько же он выкачал из
четы, особенно в начале их набегов, пока еще не заматерели лихие наез-
дники-выездники, да и сейчас Крупняков считался первым консультантом
семьи Шпындро в вопросах ценообразования, во всем, что касалось серь-
езного товара - ни каких-то там плюющих музыкой железяк, а вещей на
века, не утрачивающих своей ценности и притягательности для человека
никогда.
Пастушка можно рассматривать, как вложение в предстоящую поездку -
авансированные платежи - бескорыстного старого друга, к тому же не
обойденного прелестями увядающей - увы! вчера убедился в печальном -
жены. Мечется бедняжка, синдром закрывающихся перед носом дверей. Вре-
мя безжалостно кромсает женщин, особенно достается недавним львицам,
не знавшим отказа, с мужчинами время обходительнее, может зная, что
самого времени мужчинам отпущено меньше.
Крупняков достал блокнот-портсигар с серебряным карандашом, углубился
в дебет и кредит операции: только цифры и вертикальные линии, отделяю-
щие приход от расхода - ни слова или имени, за каждой цифрой эпопея:
люди, переговоры, лица, темпераменты, встречи в ресторанах, шепоты у
стоек баров; объем работ огромен и, судя по цифрам, возрастает день
ото дня.
Может позвонить. ей? Как ни в чем не бывало, со Шпындро поболтать о
том о сем. Надут муженек, приподнят на постамент выезда и невдомек бе-
долаге, что скука благополучных семей непереносима, иногда калечит бо-
лее нищеты и тогда на выручку приходит Крупняков.
Крупняков отложил блокнот, блаженно вытянулся на диване; любил побало-
вать себя дневным сном да и ночной не подводил. Холеная рука подоткну-
ла полы халата, натянула плед и через минуту храп долбил обивку дива-
на, простеганную обтянутыми узорным бархатом пуговицами.
Пионер Гриша погибал мужественно. Стручок отбивал куски и Мордасов
вздрагивал каждый раз, будто вот-вот брызнет кровь. Гипсовая голова
умирала медленно, как все отжившее, замшелое, цепляясь - единственно
волей, руки-то остались на площади - изо всех сил за возможность еще
взирать на суетный люд, окидывать постамент, площадь взором гладких
глаз без зрачков. Голова агонией отталкивала и одновременно взывала к
жалости.
Стручок увлекся, кепка сползла набекрень. Если голова заваливалась
вбок, Стручок непременно поправлял ее, ставил посреди бетонной плиты и
продолжал свой очистительный труд: похоже все беды, обрушившиеся на
это существо, отзывались яростью похмельных ударов.
Мордасов отвернулся; если бы в школе его загнали в угол вопросом, что
вечно на земле? Не задумываясь, ответил бы: пионер на площади. Тогда
весь мир Мордасова дальше границ городка, скорее его центра и станции,
не простирался, и ребенку весельчак Гриша с горном казался памятником
не мальчику доброму и деятельному,- а может злому и с ленцой, а именно
воплощением вечности, потому что люди вокруг то попадали в тюрьмы, то
переезжали на другие места жительства, то умирали и только бронзовый
пионер оставался порукой незыблемости, даже тогда, когда две безобраз-
ные гипсовые вазы для анютиных глазок при входе на перрон исчезли в
одну из зимних ночей, окатив всех недоумением: кому понадобилось?
- Размельчил,- подобострастно доложил голос Стручка.
Мордасов обернулся: на бетонной плите белой горкой с золотистыми
блестками бронзовой краски высилось то, что столько лет было головой
на площади. Колодец кивнул на трухлявый мешок. Стручок вмиг сообразил
- а болтают, мозги пропиты! - ссыпал гипсовый прах в мешок, сиганул к
сортиру и, низко склонясь над дырой, бросил мешок в выгребную яму,
чавкнули нечистоты.
Мордасов отметил, что вокруг бетонной плиты-эшафота крошки в бронзе
могли навести пытливый ум на подозрения, велел Стручку вымести дочис-
та, проследил сокрытие следов до конца и только поняв, что видящий
сквозь землю не восстановит подлинную картину гибели головы, полез в
боковой карман, отшпилил булавку, протянул трояк.
- Благодарствую. выпить - выпью - вот те крест - поминовение незабвен-
ного героя.- Стручок скорбел: все проходит, исчезают люди из плоти, из
камня, из бронзы, их места занимают вовсе другие, не поминающие ушед-
ших, а если и пытающиеся разобраться в чем-то, неизменно плутающие в
несерьезном, в сиюминутном, в непонимании подлинности происходившего
десятилетия назад. Ничего такого скорее всего Стручок конкретно не ду-
мал, а ощущал томление, трудно пересказываемое словами: гибель пионе-
ра, еще до войны вставшего посреди площади, знаменовала конец эпохи,
именно той, предназначенной для Стручка и его поколения, а значит и
его время шло к концу и бронзовый пионер Гриша безмолвно и терпеливо
станет ждать возвращения Стручка и всех тех, кто ребятней бегал у ног
Гриши по площади, не ведая, не предполагая детским умишком, какую
жизнь уготовано осилить.
Солнце растолкало облака, в траве блеснуло - Мордасов стремительно
нагнулся, прикрыв спиной находку, упрятал в карман.
Стручок нырнул в хибару, через минуту вернулся с ведром капусты, сел
на лист фанеры, подпертый двумя столбиками кирпича, и, греясь на солн-
це, принялся уплетать, зачерпывая рассол ладонью, струйки стекали к
подбородку, прокладывая бороздки на немытой шее, уползали под линялую
рубаху с разноперыми пуговицами и ободками петель, истертыми до белиз-
ны.
Мордасов смерил Стручка изучающим взглядом, и тот посчитал своим дол-
гом заверить:
- Молчанку обеспечу, дружкам ни-ни. не сумлевайся, Сан Прокопыч.-
Стручок хотел (видно по глазам) еще добавить успокаивающее, но капуста
отвлекала и солнце пекло все сильнее и в совокупности разрозненные эти
движения природы лишали Стручка охоты к болтовне.
- Живешь не по-человечьи,- неожиданно уронил Мордасов.
Стручок замер, так и не донеся янтарный капустный лист до обветренных
губ: можно б слепить себе оправдание из всяких-разных оговорок, междо-
метий, охов-вздохов, да зачем? Стручок впихнул хрустящий лист, проже-
вал, не торопясь: не по-человечьи! а кто по-человечьи, да и как?
Колодец мрачно двинул к калитке, целиком погруженный в предпохоронные
думы.
За время отсутствия Мордасова Настурция сколотила инициативную группу
- комитет для похорон, включив в число ее членов людей не пустых, со
связями: Боржомчика, отловленного на кухне ресторана, подружку из пар-
фюмерии, Туза треф для курьерских надобностей и бабку Рыжуху для при-
личествующей численности похоронного комитета, а также для бесперебой-
ного снабжения квасом засевших у телефонов.
Боржомчик быстро обговорил похороны, отвалил деньги - Колодец вернет -
отрядил добытчиков за водкой для двух механиков, что пригонят экскава-
тор, иначе каменистый грунт грызть-долбить в десять лопат целый день;
формальности с властями утрясла парфюмерша, позвонив на дом девице из
загса, сообщила о кончине и получила заверения - в понедельник с ранья
все оформится в лучшем виде.
Настурция вызвонила в Москву по части снеди для поминок и она же снес-
лась с батюшкой для утряски отпевания, когда Мордасов вернулся, дел
особенных не осталось.
Колодец церемонно поблагодарил участников и помощников, громыхая запо-
рами, извлек из закромов коньяк в матовом пузыре и разлил в расписные
хохломские деревяшки-рюмки, дружно поругали чужеземный напиток за
жесткость, отдав дань родным коньячным букетам, дружно выпили.
Мордасов временно распустил комитет до надобности, указав лишь, что
похороны состоятся в понедельник без проволочек и сразу после - помин-
ки. Боржомчика Мордасов отдельно уполномочил пригнать пару халдеев на
подмогу Настурции и парфюмерше. Все катилось без заминок и Мордасов
порадовался крепкой смычке друзей: новая порода людей вывелась - отмы-
ваясь за грехи будничной жизни, в беде творили чудеса.
Для себя Мордасов решил: кто из оповещенных на поминки не явится, от-
петый человечишка, конченный, Мордасову - не друг.
Рыжуха утопала на станцию, не забыв под шумок, пользуясь всеобщей
расслабленностью и сумятицей сшибить у Настурции из колготочных запа-
сов для дочери, обещавшей сегодня навестить родительницу после недель-
ных трудов в стольном граде, хотя воскресный вечер для промысла не из
