способности к собственным оригинальным идеям, что прекрасно осознавал.
Нет, конечно, некоторые мелкие идеи у него были и, кстати, он великолеп-
но их применял на практике, но их было так мало и были они столь невесо-
мы, что абсолютно не могли способстовать его научной деятельности. Слава
богу, Суровягин не выпячивал недостатки наружу, но с лихвой компенсиро-
вал их лошадинной работоспособностью и ослинным, в лучшем смысле этого
слова, упорством. Не одни штаны были просижены над кандидатской и док-
торской диссертациями. Довольно рано достигнув высокого административно-
го положения, Петр Семенович приступил к руководству научными кадрами и
в них воспитывал аналогичный стиль работы. При этом он добился весьма
ощутимых результатов. Но вот чего не мог терпеть Суровягин в своих под-
чиненных, так это малейшего намека на самостоятельное мышление. В моло-
дости он даже сильно страдал, когда встречал смышленного человека, вся-
чески пытался уязвить, чем-то поддеть, нарываясь на шумную ссору. Когда
скандала не получалось, он страдал вдвойне, униженный равнодушием сопер-
ника. Его настигала бессоница и ночи напролет приставала к нему, требуя
внимания и ласки. С годами болезненное отношение к смышленным людям
прошло, но неприязнь осталась. Теперь, если кто-либо в его присутсвии
положительно заговаривал о талантливом ученом, он иронически усмехалася
и приводил нечто скабрезное из его биографии, называя коллегу легкомыс-
ленным анархистом, себялюбцем или просто коньктурщиком. В общем, ничто
так неизлечивает душевные раны, как высокое административное положение.
Был обычный мартовский день. Петр Семенович бодро шагал на работу. Он
любил вот так вот, запросто, пешочком идти в институт, не медленно не
быстро, перебирая в уме приятные текущие и предвкушая новые, не менее
приятные, события. За каких нибудь пятнадцать-двадцать минут он проживал
их по нескольку раз, подавая в каждом случае под новым углом зрения. А
радоваться было чему: это и свеженькая корректура новой монографии, над
которой он просидел весь вчерашний день и с удовольствием полистает и
сегодня, и воспоминание об одном весьма многозначительном знаке внимания
со стороны некоторой особы, так долго не замечавшей его намеков, и сла-
достное предчувствие надвигающегося юбилея, и конечно, самое яркое, нем-
ного пугающее, ожидание близких выборов в академию наук. Да и мало ли
что могло еще обрадовать Петра Семеновича, так ловко прыгающего по едва
оттаявшей весенней дорожке. Природа, а вместе с ней и Петр Семенович Су-
ровягин, готовились к пробуждению жизни.
Но жизнь, к сожалению, состоит не из одних праздников. В ней имеется
большое количество мелких и крупных неприятностей. Особенно мелких. С
такой вот мелкой, как показалось профессору вначале, неприятностью, он
столкнулся этим ранним мартовским утром.
В рабочем кабинете, на столе, под небольшой кучкой циркулярных бумаг
с приглашениями принять участие в различного рода заседаниях, среди се-
рых отечественных и легкомысленно шикарных заграничных конвертов возле-
гала толстая, цвета грязной охры, заказная бандероль. Она сразу не пон-
равилась профессору. Первое неприятное впечатление услилось после того,
как он прочел на подколотом квадратике бумаги написанное директорской
рукой: "Профессору П.С.Суровягину, для рецензии".
Опытным взглядом профессор скользнул по адресу отправителя, написан-
ному крупным детским подчерком и немедленно заключил: графомания. За
долгую научную жизнь он десятки, сотни раз сталкивался с такого рода
продуктом народного творчества. Чтение всей этой белиберды отбирало уйму
времени и не приносило никакого эстетического наслаждения. Конечно, дав-
но прошли те времена, когда ему самому приходилось читать все это от ко-
рочки до корочки. Теперь этим занимались его сотрудники из тех кто помо-
ложе. Но все же окончательно от ответственности уйти было нельзя. Среди
авторов великих домашних открытий попадались не просто настойчивые, а
беспрецедентно настойчивые люди. Получив справедливый разгромный отзыв,
они не только не успокаивались, но наоборот, с удесятеренной энергией
бросались на институт, а то и гораздо выше. Во все возможные инстанции,
вплоть до центрального партийного аппарата, летели письма, исполненные
горечи и боли за несправедливый зажим бюрократами-профессорами эпо-
хального научного открытия, имеющего, быть может, ни много ни мало стра-
тегическое оборонное значение для нашего отечества. Естественно, сверху
вниз снежным комом сваливались категоричные указания рассмотреть, разоб-
рать, публично заслушать, обсудить и проч. проч. И вот затевалась мно-
годневная волокита дискуссий, семинаров, советов, в том числе и ученых,
и все вокруг - какой-нибудь единой теории спиральности галактик, цикло-
нов, социальной истории и придорожного плюща. Теории неизменно подтверж-
дались неоспоримыми доказательствами, которые, как правило подкреплялись
установлением телепортического контакта с правительством коммунистичес-
кой марсианской республики.
Все это Петр Семенович прекрасно понимал и собственоручно проверял и
правил рецензии перед отсылкой. За многие годы был даже выработан специ-
альный стиль ответов графоманам, напоминающий ответы на просьбы дальних
родственников приехать погостить недельку-другую.
Профессор перечитал фамилию отправителя - Богданов - и покачал голо-
вой. Фамилия ему тоже не понравилась. Петр Семенович вынул содержимое
пакета и слегка оцепенел. Обычная рукопись, разве что, может поувесестее
чем обычно. Но главная неприятность была в ее запахе. То есть вначале он
еще не осознал, что резкий, внезапно появившийся запах сирени, неумест-
ный для этого времени года, имеет своим источником заказную бандероль.
Он даже оглянулся на дверь, потом посмотрел в окно, над которым нависали
сосульки, и лишь потом принюхался к рукописи.
Здесь необходимо объяснится во избежание недоразумений. Петр Семено-
вич страдал слабостью к запахам вообще. Там, где обычный человек ничего
не почувсвтует, Петр Семенович может просто задохнуться. Говорили, что
высокую чувствительность к запахам профессор выработал в результате ин-
тенсивного курения в молодости и последовавшего острого аллергического
заболевания. Так что вполне возможно, запах бандероли был вовсе не таким
уж и резким. Но все же в нем легко угадывалось буйное цветение теплых
майских вечеров, тоска по которым заедает жителей наших мест бесконечны-
ми мартовскими буднями.
После первого приятного удара его голова стала наполняться вязкой
сладковатой жидкостью вызвавшей легкое головокружение. Во избежание
дальнейших осложнений Петр Семенович быстро спрятал рукопись обратно в
пакет и рядом с директорской резолюцией надписал: младшему научному сот-
руднику Мозговому, рассмотреть в недельный срок.
Михаил Федорович ковыряется в окне
- Беда не приходит одна, - сказал Михаил Федорович Мозговой, когда,
вернувшись из курилки, обнаружил на столе бандероль с указанием на-
чальства.
За последние несколько дней на его бедную голову сначала свалился
квартальный отчет всего отдела, потом соболезнование из редакции по слу-
чаю отклонения его статьи, затем на него повесили прием стажера из про-
винции, который должен был вот-вот нагрянуть и, наконец, это послание в
желтом конверте. Он вынул рукопись и громко прочел:
- К единой теории физических полей.
- Коллеги, - позвал Мозговой, - гляньте, интересная штучка.
Коллеги, Виталий Витальевич Калябин, нестареющий кандидат наук, и без
году неделя молодой специалист Толя Ермолаев, не обращая внимания, про-
должали усердно работать. КАждый был занят свои важным вопросом, и души
их посредством листка бумаги и шариковой ручки были перемещены в холод-
ные просторы Вселенной, в далекий мир планет, звезд и галактик.
Тем не менее Мозговой не оставлял надежды разделить свое новое горе с
коллегами. Вначале мелькнула тривиальная мысль сплавить рецензирование
графомана на неопытного Толю Ермолаева, но когда он перевернул первую
страницу и прочел основные выводы, внутри что-то приятно екнуло и он с
некоторым даже сочувствием посмотрел на лысеющий затылок Калябина.
- Виталий Витальевич, тут и конретно для вас есть кое-что. - Мозговой
зачитал, - На основании построенной универсальной теории предсказывается
существование десятого спутника Сатурна".
Первым, однако, не выдержал Толя. Он подошел к Мозговому и уперся в
раскрытую страницу.
- Виталий Витальевич, а ведь действительно здесь по вашей части.
Это уже было слишком.
- Ну, Толя, от вас я не ожидал, - откликнулся Калябин, - Ладно этот
хмырь Мозговой... - Виталий Витальевич говорил с таким видом будто в
комнате кроме них с Толей никого нет, - он только и норовит на кого-ни-
будь сбросить свою работу. Но вы-то чего?
Вообще говоря, Калябин и Мозговой недолюбливали друг друга и часто
ссорились. После таких ссор Калябин обычно объявлял бойкот Мозговому
посредством молчания и нереагирования, а Мозговой, наоборот, всячески
приставал к Виталию Витальевичу, пытаясь вывести того из молчаливого
равновесия. Поводом к последней ссоре послужила дурацкая привычка Мозго-
вого класть свои вещи на чужие столы. В этот раз он, заявившись с улицы,
кинул мокрую от стаявшего снега, шапку на калябинский стол. Шапка накры-
ла свеженький график, выполненный обычной тушью - плод двухнедельного
труда Виталия Витальевича. На вопрос хозяина, обнаружевшего через неко-
торое время вместо графика грязное размазанное пятно, чья это шапка,
Мозговой нагло бросил: "А что?". После непродожительной, но ожесточенной
перепалки Калябин в очередной раз поклялся себе не иметь ничего общего с
этим дикарем.
Нужно сказать, что остальные сотрудники старались не вмешиваться в
такого рода конфликты и лишь недавно появившийся в отделе Толя Ермолаев
всячески пытался сблизить позиции сторон. Поэтому, когда Толя начал по-
такать Мозговому, Калябин обиделся, и с горечью вздохнул:
- Эх, Толя, я вас считал интеллигентным человеком.
Но Толя не шутил и не издевался. Он поднес Калябину рукопись и ткнул
пальцем в десятый спутник Сатурна. Виталий Витальевич прочел несколько
строк и совершенно изменился в лице. Неприступное, равнодушно-презри-
тельное отношение к предмету, исходившему из рук Мозгового, сменилось
самым что ни на есть жгучим детским интресом. Причина столдь внезапной
перемены, напоминающей безоговрочную капитуляцию при полном военном пре-
восходстве капитулируемых, заключалась в том, что последние десять лет
Виталий Витальевич совместно, а точнее - под руководством профессора Су-
ровягина развивал новую теорию образования солнечной системы. Так вот, в
основание этой многообещающей концепции был помещен эмпирический факт
совпадения числа планет солнечной системы с числом спутников Сатурна.
Теорию эту иногда так и называли - теория двух девяток. Трудно судить,
сколь глубоко столь многозначительное совпадение, но доподлинно извест-
но, что сей гигантский труд мог стать основанием для присвоения Калябину
звания доктора наук, а Петру Семеновичу Суровягину - титула члена-кор-
респондента. Потому Мозговой так смело шел впред:
- Да-с, десятый спутник! Подкоп под концепцию двух дувяток, под слав-
ную теорию Суровягина-Калябина. Только почему П.С. спустил это мне, а,
Виталий Витальевич? Не означает ли сей жест желания нашего дорогого шефа
сменить лошадку? А что? Будет теория Суровягина-Мозгового. Неплохо зву-
чит?!
Калябин посинел от злости.
- Ну-ну, не волнуйтесь, дорогой коллега, - успокаивал Мозговой, - Я
не такой человек, чтоб отбирать кусок у ближнего, я не гад какой-нибудь.
Толя грустно вздохнул. Он не понимал, зачем двум интеллигентным людям
вот так вот заедать друг друга.
Виталий Витальевич, подавив в себе желание чем-нибудь огреть Мозгово-
