ла. Думаете, вот бездельница какая-нибудь? О нет, я очень деловая женщи-
на, я столько уже успела добрых дел осуществить, - Елена усмехнулась. -
Боже, сколько я бегала, уговаривала, заставляла, направляла. Сколько па-
ра пускала, сколько бумаги извела. - Елена вдруг встала и, потрясая ру-
кой, зверски завопила: - Даешь высокие показатели в труде и учебе!
Толя рефлекторно напрягся.
- Хороша кукла? И это в наше просвещенное тысячелетие! Не понимаете
вы меня, Анатолий.
- Не понимаю, - честно согласился Ермолаев.
- Да уж, меня понять трудно. А все получилось совершенно неожидан-
но.Ведь в сущности у меня с Разгледяевым было все совершенно в норме. Я
не говорю о том, что мне, глупой девчонке, сразу все досталось: по углам
мы не мыкались, как многие, деньги не считали, хотя я в институте учи-
лась. Не в этом дело. Не с жиру я взбесилась, все сложнее. Просто все
стало терять свой блеск, то есть блеску как раз было больше чем доста-
точно, и на работе, и дома - всегда шумно, весело, я же выдумщица, гос-
тей страшно люблю. Ах, сколько их было - маститых, заслуженных, от-
ветственных, всегда придут - руки целуют, вокруг меня вертятся, обхажи-
вают, намекают. В общем, чего еще желать, казалось бы? Не жизнь, а
сплошной хоровод с песнями под оркестр духовой, и музыка веселая такая,
зажигательная, и все громче и громче, и казалось, вот-вот наступит пол-
ный апофеоз, полное счастье красивой женщины. Ан нет, внутри что-то зае-
дать стало, как в пластинке, которую ставят по десять раз на дню, зашур-
шало что-то, захрипело. Но портиться все стало как-то хитро, не целиком,
не разом, будто в хоре все поют чисто, в лад, а один сорвался и потянул
куда-то в сторону, сначала потихоньку, еле-еле, его и не слышно было
вначале. Я даже подумала: ну, попоет себе, попоет, да и утихомирится,
мало ли кто срывается, хор ведь не перекричишь. Но нет, он продолжает
все громче, натужнее, и вот орет уже во все горло, хрипло так, с надры-
вом, будто зовет за собой куда-то. Ну, думаю, кричи, кричи, меня не спу-
таешь, я видала крикунов, балагуров, бездельников. Хор не собьешь с пра-
вильной ноты, не может ведь один сотню заглушить. Нет, смог, чуток под-
бавил и воспарил так, что в галерке все рты открыли, и я рот как дурочка
открыла да так и хожу теперь с открытым ртом. Сломался стройный хор, не
стала я его слышать, как ни старалась. И знаю даже, почему все так, по-
чему хор сконфузился. Меня вдруг осенило. Как это так точно все поют,
нигде не сфальшивят, ведь в хоре сотня человек, такая пропасть народу, и
не один не ошибется - ведь это же не естественно? И закралось у меня
сомнение: может быть, они все разом врут-то, вместе с дирижером?
Толя сидел ошарашенный и подавленный. "Да она талант", - думал он.
- Заглянула я в себя, туда, где заныло, и потеряла свою ниточку. Тут
Богданов и возник. Я раньше встречу его в парадном случайно, или в бу-
лочной, поздороваемся вежливо, соседи все-таки, да и забуду тут же. Буд-
то и нету этого серенького человека. Но и то сказать, одевался он всегда
как-то уныло, да и вроде возраст почтенный. А тут стала я к нему прис-
матриваться, задумываться, чем вот это серое существо живет. На меня все
мужчины обращают внимание, а этот абсолютно равнодушен. Что же у него
там внутри, ведь что-то должно быть особенное, раз он не как все? И
вправду - лицо умное, и глаза такие, будто он вот сию минуту придумал
что-то. А то наоборот - печальный ходит некстати. Да еще все время песню
какую-нибудь мычит. Именно, - Елена будто догадалась в этот момент, - я
никогда не видела, чтоб человек ходил и песни мычал: грустные, если
грустно, веселые, если весело. Забавно, правда?
В этот момент раздался звонок. Толя посмотрел на часы - было ровно
семь.
Елена встала и решительно пошла открывать. Из прихожей послышался
мужской голос: "Добрый вечер, Лена." Вместо приветствия хозяйка коротко
сказала: "Проходи, если ненадолго, у меня гости". Мужской голос спросил:
"Он?" Ответа не последовало.
На пороге появился высокий широкоплечий мужчина со здоровым цветом
лица. На нем было зимнее пальто, в руках пыжиковая шапка, на ногах яр-
ко-красные носки. Вслед за ним появилась Елена.
- Познакомься, это Анатолий, мой старинный друг.
Толя с достоинством кивнул головой. Мужчина пронзительно посмотрел на
старинного друга и повернулся к хозяйке:
- Но я бы хотел без посторонних, может быть, пойдем в спальню или на
кухню, наконец?
- Нет, Разгледяев, я буду разговаривать здесь, при нем.
- Но...
Елена махнула рукой и села в кресло с таким видом, словно никакая си-
ла не заставит ее сдвинуться с месита.
Хорошо, Елена, ты взовлнована и... - взгляд Разгледяева упал на бу-
тылку нокьяка, - не в себе, но я готов говорить даже в таких условиях, -
он кивнул в сторону Толи.
- Это очень благородно. Так ближе к делу, - поторопила Елена.
- Елена, все, что происходит - ужасная, трагическая ошибка. Я не об-
виняю тебя, может быть, мы оба виноваты, наверное даже. Но я не понимаю,
в чем моя вина, что я сделал не так. Объясни мне, и я обязательно найду
какой-нибудь выход, и ты простишь меня, как и я простил тебя.
Елена, как показалось Толе, была совершенно спокойна.
- Но только не говори так, как раньше. Я не понимаю такого разговора.
Ты говоришь о том, чего нет и никогда не было в действительности, а лишь
в больном воображении этого, - Разгледяев подбирал слово, заметив, как
сильно Елена сжала ручки кресел, - безответственного человека. Вот ты
опять нервничаешь, но я же не прошу прямо сейчас все вернуть на прежние
рельсы, я прошу просто подождать хоть полгода, хоть месяц. Поживем от-
дельно, подумаем, а потом решим. Но завтра... завтра ни в коем случае не
нужно ничего решать. Скажи же свое слово.
- Ничего нового я тебе не скажу и, наверное, ничего нового от тебя не
услышу. Вот ты назвал его безответственным человеком, а известно ли те-
бе, Разгледяев, что это оскорбительно мне слышать, и не только потому,
что слово плохое, а потому неприятно мне тебя слушать, что ты дорогого
мне человека одним словом обозначить хочешь. А известно ли тебе, слышал
ли ты когда-нибудь, или читал в своих схоластических книгах о том, что
нельзя человека одним словом обозначать. Нет, не слыхал ты этого, и нет
этого в твоих книгах, ведь они все насквозь - солянка сборная из ярлы-
ков. С твоими умными мозгами можно счастливо жить, но понимать жизнь
нельзя, а любить и подавно...
- Но почему, зачем ты придираешься к словам? - Разгледяев завертел
головой. - Ну, пусть ответственный Богданов, пусть я ошибаюсь, но давай
посмотрим под другим углом зрения, - ему стало жарко, он расстегнул
пальто и ослабил галстук. - Чем плохо мы жили? Вспомни, ты училась, я
работал, возможно, я был не очень внимателен, ну, ты же знаешь, сколько
разных обязанностей у меня. Да и книга - кстати, на прошлой неделе сдал
в издательство. Это не только для меня событие. Но и ты, твой труд...
Так сказать, вдохновляющее начало, оно тоже... Частичка тебя в ней...
- А вот этого вообще не надо. Только не надо, пожалуйста, меня к тво-
ей книге примешивать. Даже если бы ты ее сжег, я бы все равно не смогла
тебя уважать, потому что я думаю, что по большому счету ты сам понима-
ешь, какую вредную галиматью ты написал. И спешил ты ее написать, потому
что знал, что найдется (или уже нашелся) другой прохвост, который учуял
протухший ветер перемен и уже строчит, убирая из предыдущих изданий гла-
голы и существительные и подновляя прилагательные. Но я сыта по горло
всем этим, и не мешай свою дряную книжку сюда. Я не хочу говорить о том,
чего нельзя проверять практически, за что, по крайней мере сейчас, розог
не назначат, да и никогда не назначат, потому что понять невозможно, о
чем вы там пишите. Видишь, какая я стала, зачем я тебе такая зрячая,
Разгледяев? Найди себе умную и играй с ней в свои игры, только учти, ро-
га она тебе наставит, вы же все там рогатые поголовно и взаимообразно,
как ты любишь выражаться. Вот, Анатолий, посмотрите на него, довел
все-таки до дискуссий. - Она выпила еще рюмку коньяка не предлагая нико-
му. - Я вам расскажу Анатолий, какой широкой души этот человек, - она
зло усмехнулась. - Я и на суде завтра так и скажу: не могу я с ним жить,
потому что равзвратная я девка. Запомни, - она опять повернулась к Разг-
ледяеву, - все расскажу, если против развода будешь настаивать. Скажу, с
соседом спуталась и конретно все опишу. Да, как пришла сама первая к не-
му ночью. - она теперь совсем отвернулась от Разгледяева, - Как-то мы с
Разгледяевым разругались. Ха: разругались - это только так называется, а
ругалась я одна, потомучто товарищ Разгледяев удивительно спокойный че-
ловек и никогда из себя не выходит, этакая скала гранитная, утес силы
воли над безбрежной равниной моей разнузданной слабости. Его же ничего
смутить не может. Вот ушел он жить к родителям, разъехались, а на следу-
ющий день - звонок в дверь. Открываю, ба -стоит на пороге. Думаю что ли
мириться пришел, да рано вроде мириться. А он стоит на пороге, смотрит
своими честными глазами и выдает: "извини, я по-привычке перепутал, за-
был понимаешь. До свидания!" и был таков. Он забыл! Он все забыл. Ну да
я напомню, как к соседу ночью ушла, я даже его прямо предупредила - сей-
час вот пойду к Богданову и останусь с ним до утра. А он: "Ты это никог-
да не сделаешь, потому что так не делают". Что же, не делают, так я сде-
лаю. И пошла, и позвонила в дверь, Коля открыл, смешной такой, - Елена
как будто видела все это перед глазами, - смотрит на меня, ничего понять
не может. А ему с места в карьер и говорю - пришла к тебе жить. Он и не
понял ничего, только целовал меня, да так часто, как мальчишка...
- Елена! - едва сдерживаясь взмолился Разгледяев, - При посторонних!
- Никак заволновался? Философ ты наш, схоласт, а то что посторонние в
тапочках твоих сидят и коньяк твой пьют, - это ничего?!
Толе совсем стало не посебе - сечас бы он не отказался от рюмки
коньяку. А Елена продожала, все больше и больше превращаясь в хищницу.
- Да, целовал, всю меня, здесь, здесь и здесь, - она показала, где
именно.
- Елена, прекрати! - сорвался Разгледяев.
- О! Не нравится тебе? Я знаю, тебе не нравится восе не то, что я те-
бе с кем-то изменила и при посторонних говорю. Нет, не то. Тебе именно
не нравится, что я от тебя, такого умного, такого преуспевающего, к ушла
к этому чудаку-неудачнику, к - смешно сказать - инженеру. Вот что тебя
злит, и не строй тут из себя отчаянного ревнивца. Да если бы я ушла к
твоему начальнику, ты бы немного, конечно, поскучал, но потом сказал бы:
все-таки она умная женщина, все же я толк в женщинах знаю. И еще бы в
гости к нам приходил и дефицитные подарки к празднику презентовал. Да,
мои любимые духи Le Lilas приносил бы. А?!
Ты сошла с ума, - Разгледяев взмок и от жары и от неприятного разго-
вора. - Вы помешались со своим инженером, я таким языком говорить не мо-
гу.
- Чем же он тебе не угоден? Я еще и в подробностях могу описать,
чьобы никаких сомнений не осатлось на этот счет. А на вашем языке я
больше говорить не хочу, не могу и не буду. Вы же все там пачкуны, прих-
лебатели, зубрилы; выдумали себе игру, так и играйте сами и не застав-
ляйте нормальных людей всем этим восторгаться. Что вы их тянете, дергае-
те? О, вам скучно друг другу в ваши сытые рожи постоянно глядеть, вам
изредка хочется чего-нибудь свеженького, да покрасивее, поостроумнее,
дабы возвысить вашу серость над серостью, мол, глядите, безумцы, и исти-
на с нами, потому что даже истина похожа на продажную девку. Но нет с
вами любви и не будет, хорошие женщины вас не любят, пусть даже хоть и
спят с вами.
- Мы, конечно, серость, - усмехнулся Разгледяев, - а вы гении, осо-
