- Вот оно что! - сказал барон. - Надеюсь, император не верит в то,
что сможет действовать в полной тайне от меня?
- Он надеется, что до этого не дойдет.
- Император не может верить в то, что я угрожаю ему! - барон позволил
себе возвысить голос, вложив в него гнев и скорбь. При этом он подумал:
"Пусть себе так считает. Пока я бью себя в грудь и каюсь в грехах, я мо-
гу возвести себя на трон!"
Голос графа был сух и сдержан, когда он сказал:
- Император верит в то, что ему подсказывают чувства.
- Осмелится ли император обвинить меня в предательстве перед Советом
ландсраата? - В ожидании ответа барон задержал дыхание.
- Императору не нужно "осмеливаться"!
Барон отвернулся, чтобы скрыть выражение своего лица. "Это может слу-
читься еще при моей жизни, - подумал он. - Пусть император обманывает
меня! Я тоже не буду сидеть сложа руки. Великие дома соберутся под мои
знамена подобно тому, как крестьяне сбегаются под гостеприимный кров.
Они больше всего боятся, что имперские сардукары уничтожат их одного за
другим.
- Император искренне надеется, что вы не дадите ему повод обвинить
вас в предательстве.
Барон испугался, что не сможет удержаться от иронии, и потому позво-
лил себе лишь обиженное выражение лица. Он преуспел в своем намерении.
- Я был самым лояльным подданным императора. Ваши слова обидели меня
так, что даже выразить трудно.
- М-да! - сказал граф.
Барон повернулся к гостю:
- Пора идти на арену.
- В самом деле...
Они молча вышли из конуса тишины и бок о бок миновали строй предста-
вителей малых домов в конце холла. Где-то прозвенел звонок, предупреждая
о том, что представление начинается.
- Малые дома ждут, когда вы их поведете, - сказал граф.
"Он вкладывает в свои слова двойной смысл", - подумал барон.
Он посмотрел на новый талисман, висящий над входом в холл, - голову
быка и написанный маслом потрет старого герцога Атридеса. Их вид напол-
нил барона предощущением беды, и он подумал о том, что же могло побудить
герцога Лето повесить в обеденной зале своего дворца на Каладане, а по-
том и на Арраки портрет отца и голову убившего его быка.
- У человечества есть... только одна... мм... наука, - сказал граф,
когда они вместе с присоединившимися к ним людьми вышли из холла в ком-
нату ожидания - узкое пространство с высокими окнами и потолком.
- И что же это за наука? - поинтересовался барон.
- Это... мм... наука о... неудовлетворенности, - изрек граф.
Представители малых домов за их спинами, угодливые и льстивые, расс-
меялись как раз в нужном ключе, - чтобы дать понять, что они оценили
фразу. В смехе их появилась, однако, и фальшивая нота, когда в него вне-
запно вплелся шум моторов. Пажи распахнули двери, и все увидели ряд ма-
шин с трепещущими над ними вымпелами.
Барон, перекрывая шум, сказал:
- Надеюсь, представление, даваемое сегодня моим племянником, не разо-
чарует вас, граф!
- Я... весь... мм... ожидание, да, - сказал граф. - В протоколы...
всегда полагается... м-мда... включать указание на... изначальный мотив.
Барон споткнулся на подножке машины: "Протоколы!.. Ведь это - отчеты
о преступлениях!"
Но граф усмехнулся, давая понять, что это шутка, и потрепал барона по
плечу. Тем не менее барон, сидя на выложенном подушками сиденье, всю до-
рогу до арены исподтишка поглядывал на графа, удивляясь, почему импера-
торский "мальчик на посылках" счел необходимым в присутствии представи-
телей от малых домов отпустить такую шутку. Было очевидно, что Фенринг
редко делал то, что не считал полезным, и столь же редко произносил фра-
зы, не содержащие двойного смысла.
Они сидели в золоченой ложе, расположенной над треугольной ареной.
Трубили рога. Ярусы над ними и вокруг них были переполнены, повсюду раз-
вевались флаги.
- Дорогой мой барон, - сказал граф, наклонившись к самому его уху, -
вы ведь знаете, что император не давал вам санкции на выбор наследни-
ка...
На этот раз барон оказался в конусе молчания, вызванного шоком. Он
уставился на Фенринга, не заметив даже, как леди графа прошла мимо строя
охраны, чтобы присоединиться к собравшемуся в золоченой ложе обществу.
- Вот почему я, собственно, здесь, - сказал граф. - Император желает,
чтобы я сообщил ему, стоящего ли мы наследника выбрали. Что лучше обна-
жает сущность человека, как не арена, не правда ли?
- Император обещал мне не стеснять меня в выборе наследника, - отве-
тил сквозь зубы барон.
- Посмотрим, - неопределенно отозвался Фенринг и отвернулся, при-
ветствуя свою леди. Она уселась, улыбнувшись барону, потом устремила
свой взгляд вниз, на посыпанную песком арену, на которую вышел ФейдРаус,
собранный и готовый к действию. В правой руке, одетой в черную перчатку,
он держал длинный нож, в левой, одетой в белую перчатку, - короткий.
- Белое - для яда, черное - для чистоты, - сказала леди Фенринг. -
Любопытный обычай.
- М-да! - произнес граф.
С галерей послышались приветственные крики, и, принимая их, Фейд-Раус
остановился, поднял голову и обвел взглядом ряд лиц - кузин и кузенов,
полубратьев, наложниц и дальних родственников - целое море кричащих
ртов, ярких знамен и одежд. И Фейд-Раус подумал о том, что эти люди
смотрели бы на его кровь с такой же жадностью, с какой будут смотреть на
кровь раба-гладиатора. Конечно, сомневаться в исходе этой борьбы не при-
ходилось, опасность была лишь номинальной, но все же...
Фейд-Раус поднял вверх ножи и по древнему обычаю отсалютовал трем уг-
лам арены. Короткий нож в руке, затянутой в белую перчатку (знак яда),
первым исчез в ножнах. Потом исчез нож с длинным лезвием, с чистым лез-
вием, которое сейчас было нечистым - его тайное оружие. Сегодня оно
должно было принести ему особую победу, ни на что не похожую: яд на чер-
ном лезвии.
На включение защитного поля ему понадобилось всего несколько секунд,
и он замер, ощущая, как напрягается кожа на лбу - знак того, что он за-
щищен.
Держась с уверенностью человека, привыкшего быть в центре внимания,
Фейд-Раус кивком подозвал к себе слуг, которые должны были отвлекать
внимание, и проверил их цепи с острыми блестящими шипами, крючьями и це-
почками. Потом он дал знак музыкантам. Зазвучала торжественная мелодия
старинного марша, и Фейд-Раус повел свой отряд к тому месту, над которым
располагалась ложа его дяди, - для церемониального приветствия. Все шло
согласно обычаю.
Музыка смолкла. В воцарившейся внезапно тишине он отступил на два ша-
га назад, поднял руку и воскликнул:
- Я посвящаю эту схватку... - он сделал паузу, зная, что в этот мо-
мент дядя подумает: "Юный дурак, несмотря на риск, все же собирается
посвятить ее леди Фенринг"... моему дяде и повелителю, барону Владимиру
Харконнену!
Он с удовлетворением наблюдал, как его дядя облегченно перевел дух.
Музыканты заиграли быстрый марш, и Фейд-Раус повел своих людей туда,
где находилась потайная дверь, через которую пропускались только люди с
особыми повязками. Фейд-Раус гордился тем, что никогда не пользовался
этой дверью и не нуждался в отвлекающих маневрах. Но сегодня не мешало
удостовериться в том, что все в порядке, - особые планы таят в себе и
особые опасности.
И снова над ареной воцарилась тишина. Фейд-Раус повернулся и посмот-
рел на высокую красную дверь, находящуюся напротив него. Именно через
нее обычно появлялись гладиаторы.
Особый гладиатор... План Зуфира Хавата, подумал Фейд-Раус, отличался
восхитительной прямотой и простотой. Раб не был одурманен наркотиками -
в этом заключалась главная опасность. Вместо этого в сознание человека
было введено слово, которое должно было в критический момент парализо-
вать его мускулы. Фейд-Раус повторил про себя это слово, беззвучно про-
шептав его: "Мерзавец?" Для всех присутствующих оно должно было озна-
чать, что на арену удалось проникнуть рабу, не находящемуся под влиянием
наркотиков, и что цель этого заговора - убийство отпрыска ветви Харкон-
ненов. Все было подстроено таким образом, чтобы улики указывали на на-
чальника рабов.
Половинки двери плавно разъехались в разные стороны. Эта первая мину-
та была критической. Внешность гладиатора могла дать тренированному
взгляду много важной информации. Предполагалось, что все гладиаторы
ввергаются наркотиком элакка в состояние готовности к смерти, однако
можно было отличить их манеру держать нож, их защитную реакцию, а также
определить, осознают ли они присутствие людей на трибунах. Один поворот
головы раба мог дать ключ к тому, как следует вести борьбу.
В дверях появился высокий мускулистый человек с бритой головой и тем-
ными запавшими глазами. Его кожа имела цвет моркови, как это и должно
было быть при действии элакка, но Фейд-Раус знал, что это просто краска.
На рабе было зеленое трико и красный полузащитный пояс. Стрела на по-
ясе указывала влево, давая понять, что защищена левая половина тела. Он
держал нож, как держат шпагу, слегка пригнувшись вперед, в стойке опыт-
ного бойца.
Раб медленно вышел на арену, повернувшись защищенным боком к Фейд-Ра-
усу и группе его людей, стоящих у потайной двери.
- Мне не нравится его вид, - сказал один из помощников Фейд-Рауса. -
Вы уверены, что он под действием наркотика, мой господин?
- Кожа у него нужной окраски, - возразил Фейд-Раус.
- И все же он держится как боец, - засомневался другой помощник.
Фейд-Раус сделал два шага вперед и пристально посмотрел на раба.
- Что это он сделал со своей рукой? - спросил помощник.
Фейд-Раус посмотрел на руку раба, на то место под локтем, где на ней
виднелся след кровавой ссадины, потом скользнул взглядом вниз, к ладони,
ярким пятном выделяющейся на фоне зеленой туники: на тыльной стороне ру-
ки виднелись очертания ястреба.
Ястреб! Фейд-Раус посмотрел на темные ввалившиеся глаза и увидел в
них необычную настороженность и собранность. "Это один из людей герцога
Лето, один из тех, кого мы вывезли с Арраки!" - подумал ФейдРаус. Это не
простой гладиатор! Холодная дрожь пробежала по его телу, и он подумал,
уж не было ли у Хавата другого плана - плана внутри плана, по которому
лишь начальник рабов должен был нести наказание.
Главный помощник Фейд-Рауса сказал ему на ухо:
- Мне не нравится его вид, мой господин! Позвольте мне всадить зубец
в его руку, которой он держит нож!
- Я всажу в него мои собственные зубцы, - возразил тот. Он взял пару
длинных изогнутых зубцов и, проверяя, взвесил в руке. Эти зубцы, как
предполагалось, тоже должны были содержать наркотик, но только не в этот
раз, за что предстояло умереть их хранителю. И это тоже было частью пла-
на. Хавата.
"Вы выйдете из этой схватки героем, - сказал Хават. - Несмотря на
предательство, вы убьете гладиатора, как мужчина мужчину. Начальник ра-
бов будет казнен, а его место займет ваш человек".
Фейд-Раус сделал еще пять шагов по арене, выжидая и изучая раба. Он
знал, что знатоки на трибунах уже почувствовали неладное. Кожа гладиато-
ра была именно такого цвета, какой ей полагалось быть при отравлении
наркотиком, но он твердо стоял на своем месте и не дрожал. Теперь они,
должно быть, уже шепчутся: "Смотрите, как он стоит! Он должен был проя-
вить волнение, напасть или отступить. Смотрите, как он сдержан!"
Фейд-Раус чувствовал, как в нем растет волнение. "Даже если Хават и
замыслил предательство, - думал он, - я все равно смогу справиться с
этим рабом. На этот раз яд находится на клинке моего длинного, а не ко-
роткого ножа. Даже Хават не знает об этом".
- Эй, Харконнен! - крикнул раб. - Ты готов?
Над ареной повисла мертвая тишина: рабы не бросают такой вызов!
Теперь глаза гладиатора были ясно видны Фейд-Раусу, и он видел в них
холодную ярость отчаяния. Он отметил то, как стоит этот человек - сво-
