паузы.-- La primera es de palabras, la segunda de deseos, у la tercera de
pensamientos" 1. Краси- во пишет, правда? Возможно, именно этому он и обязан
своим необычайным успехом. Ужасно, когда человек умеет правильно говорить
неправильные вещи! Кста- ти,--добавил он, с улыбкой взглядывая Джереми в
лицо, -- как мало найдется среди великих стилистов та- ких, кто хоть раз
сказал бы что-нибудь правильное. В этом беда гуманитарного образования.
Лучшие образцы мысли и слова -- прекрасно. Но в каком отношении они лучшие?
Увы, всего лишь в отношении формы. Содер- жание же, как правило, бывает
весьма убогим.-- Он снова вернулся к письмам. Через некоторое время вни-
мание его привлекло другое место.-- "Oira у leera el hombre racional estas
espirituales materias, pero no llegara, dice San Pablo, a comprenderlas:
Animalis homo non percipit ea quae sunt spiritus" 2. И не только animalis
homo,-- заметил Проптер,-- но и humanus homo. Да-да, прежде всего humanus
homo. А еще можно добавить, что humanus homo non percipit ea quae sunt
animalis. Пока мы думаем чисто по-человечески, Мы не понимаем ни того, что
выше нас, ни того, что ниже. Есть и другая трудность. Допустим, что мы
больше не думаем исклю- чительно по-человечески; допустим, мы научились
инту- итивно воспринимать те нечеловеческие реалии, в кото- рые мы, так
сказать, погружены с головой. Честь нам и хвала. Но что, если мы попытаемся
передать обретенное таким образом знание другим? Нас ждет полная неуда- ча.
Ведь наш словарный запас целиком и полностью -----------------------
1 Молчание бывает трех видов. Первый -- когда молчит язык, вто- рой --
когда молчат желания, а третий -- когда молчит разум (исп.).
2 Рационалист будет читать и слушать о духовных материях, но ему так и
не удастся, говорит св. Павел, постичь их: человек-животное не понимает
людей духа (исп., лат.).
374
предназначен лишь для выражения чисто человеческих мыслей о чисто
человеческих предметах. А мы-то хотим рассказать о нечеловеческой реальности
и нечеловечес- ком образе мыслей! Отсюда -- полная неадекватность всех
суждений о нашей животной природе и в еще боль- шей степени суждений о Боге,
о духовном или о вечно- сти.
Джереми робко кашлянул.
-- Я мог бы привести очень даже адекватные сужде- ния о...-- он
замялся, расплылся в улыбке, погладил свою блестящую лысину, -- ну, о самых
интимных про- явлениях нашей животной природы, -- скромно заклю- чил он.
Лицо его вдруг омрачилось; он вспомнил о най- денном сегодня сокровище,
которое умыкнул у него этот наглец Обиспо.
-- Но на чем основана их адекватность? -- спросил Проптер.-- Не столько
на мастерстве автора, сколько на внутреннем отклике читателя.
Непосредственных живот- ных ощущений словами не передать; слова лишь напоми-
нают вам о том, что вы сами переживали в сходных ситу- ациях. Notus calor --
так называет Вергилий чувство, охватывающее Вулкана в объятиях Венеры.
Знакомый пыл. Никаких попыток описания или анализа; никакого стремления
подобрать фактам словесный эквивалент. Нет, всего лишь намек. И простого
намека оказалось до- статочно, чтобы вложить в эти стихи необходимую чув-
ственность и сделать их одним из шедевров любовной лирики в латинской
поэзии. Вергилий предоставил тру- диться читателям. Вообще говоря, это
излюбленный пригм большинства писателей-эротиков. Те немногие, что
предпочитают брать труд на себя, обречены на барахта- нье в метафорах,
сравнениях, аналогиях. Вы знаете та- кого рода продукцию: пламя, ураганы,
стрелы, рай.
-- Долина лилий, -- процитировал Джереми, -- и при- ют блаженства.
-- Не говоря уж о духе в плену низменных страссй, -- сказал Проптер, --
и прочих речевых фигурах. Их
375
бесконечное множество, и у них лишь одна общая черта: все они состоят из
слов, не имеющих ровно никакого от- ношения к описываемому предмету.
-- Говорить одно, а подразумевать другое, -- вставил Джереми. -- Разве
это не характерно для всей художе- ственной литературы?
-- Может быть, -- ответил Проптер. -- Но сейчас меня главным образом
интересует то, что людям так и не уда- лось снабдить наши непосредственные
животные ощу- щения осмысленными, неслучайными ярлычками. Мы говорим,
например, "красное" или "приятное", но и только; мы не пытаемся найти
словесные эквиваленты для отдельных аспектов постижения красного цвета или
разнообразных приятных переживаний.
-- Разве это не потому, что дальше "красного" или
"приятного" просто нельзя пойти? -- сказал Пит. -- Это ведь факты, голые
факты, и все тут.
-- Как жирафы,-- добавил Джереми.-- "Такого зве- ря не может быть",--
говорит рационалист, глядя на его изображение. И тут он появляется во всей
красе -- шея и прочее!
-- Вы правы, -- сказал Проптер. -- Жираф -- это го- лый факт. И его
надо признать, нравится он вам или не нравится. Но то, что вы признаете
жирафа, отнюдь не мешает вам изучать и описывать его. Так же обстоит дело и
с красным цветом, и с удовольствием, и с notus calor. Эти факты поддаются
анализу, а результаты ана- лиза вполне можно выразить соответствующими
слова- ми. Однако история не дает нам подобных примеров.
Пит задумчиво кивнул.
-- Как вы считаете, почему это? -- спросил он.
-- Ну, -- сказал Проптер, -- я считаю, это потому, что людям всегда
было интереснее делать и чувствовать, не- жели думать. Они всегда были
слишком заняты: радо- вались и горевали, занимались благотворительностью,
обделывали свои дела, поклонялись своим идолам, -- и у них никогда не
возникало охоты создать словесный ин
376
сгрументарий, чтобы внести во все свои жизненные пе- рипетии какую-то
ясность. Поглядите на языки, которые мы унаследовали. Идеально подходящие
для разжига- ния буйных и необузданных страстей; незаменимая под- мога тем,
кто хочет сделать в этом мире карьеру; но хуже чем бесполезные для всякого,
кто стремится к бес- корыстному постижению действительности. Отсюда, даже на
чисто человеческом уровне, нужда в особых объективных языках вроде языка
математики или набо- ров технических терминов, использующихся в разных
науках. Как только у людей появлялось желание по- нять, они оставляли в
стороне традиционный язык и меняли его другим, специальным -- более точным
и, что важнее всего, более свободным от своекорыстия. Далее, отметим очень
существенный факт. Художествен- ная литература в основном имеет дело с
повседневной жизнью мужчин и женщин, а повседневная жизнь муж- чин и женщин
складывается по большей части из непос- редственных животных впечатлений. Но
чтобы выявить суть этих животных впечатлений, создатели художественной
литературы никогда не изобретали объективного, незасоренного языка. Они
довольствовались тем, что, не мудрствуя лукаво, называли эти впечатления не
отвечающими их сути именами, которые всего лишь слу- жили ориентиром для их
и читательской памяти. Всякое непосредственное переживание есть notus calor,
а читатель или читательница, опираясь на свой личный опыт, должны сами
вложить в эти слова конкретное значение. Просто, но не очень-то научно.
Однако люди читают художественную литературу не для того, чтобы что-нибудь
понять; они лишь хотят вновь пережить те ощуще- ния, которые в прошлом
доставили им удовольствие. Чем только не бывает искусство; но на практике
оно обычно служит неким духовным заменителем алкоголя и шпанских мушек.
Проптер снова обратил взор к убористым строкам послания Молиноса.
377
-- "Oira у leera el hombre racional estas espirituales materias, -- еще
раз прочел он. -- Pero no llegara a comprenderlas". Он будет читать и
слушать об этих ве- щах, но ему так и не удастся понять их. А не удастся ему
это, -- Проптер закрыл папку и вернул ее Джереми, -- не удастся ему это по
одной из двух весьма основательных причин. Либо он никогда не видел жирафов,
о которых идет речь, а потому, будучи hombre racional, вполне убежден, что
таких зверей не существует. Либо он мель- ком видел этих животных (или у
него есть другая при- чина верить в их существование), однако не может по-
нять, что говорят о них знатоки; ему мешает неадекватность языка, на котором
обыкновенно описы- вается фауна духовного мира. Иными словами, либо он не
имел опыта непосредственного ощущения вечности -- а значит, у него нет
резона верить, что вечность суще- ствует, -- либо он верит в существование
вечности, но ему непонятен язык тех, кто ощущал ее непосредствен- но. Далее,
если он захочет говорить о вечности -- а он может этого захотеть, чтобы
поделиться своим опытом с другими или чтобы самому лучше понять собственные
переживания с человеческой точки зрения, -- то он ока- жется перед дилеммой.
Либо он признает, что существу- ющий язык для этой цели не годится, и тогда
у него ос- таются лишь два разумных выхода: не говорить ничего вовсе или
изобрести свой собственный, специальный, более подходящий язык, так сказать,
исчисление вечно- сти, особую алгебру духовного опыта, -- но если он ее
изобретет, желающим понять его придется овладевать новой премудростью. Таков
первый путь. А второй путь припасен для тех, кто не признает неадекватности
суще- ствующего языка, да для неисправимых оптимистов, ко- торые хоть и
признают ее, но упорно хотят попытать счастья с помощью заведомо
бесполезного средства. Та- кие люди будут писать на имеющемся языке, и
благода- ря этому писания их будут истолкованы более или ме- нее неправильно
практически всеми читателями. Это
378
неизбежно, ведь слова, которыми они пользуются, не со- ответствуют тому, о
чем они говорят. В основном это слова, взятые из языка повседневной жизни...
Но язык повседневной жизни, за малыми исключениями, описы- вает события
чисто человеческого уровня. Что же про- исходит, когда слова,
позаимствованные из этого языка, вы используете для описания опыта
духовного, опыта переживания вечности? Очевидно, вы порождаете непо-
нимание; говорите то, чего говорить не собирались.
Пит перебил его:
-- Можно что-нибудь конкретное, мистер Проптер?
-- Можно, -- отозвался тот. -- Возьмем слово, кото- рое так часто
встречается во всей религиозной литерату- ре: "любовь". Что такое любовь на
человеческом уров- не? Да все что угодно, от родной матери до маркиза де
Сада.
Имя маркиза вновь напомнило Джереми о том, что произошло с "Cent-Vingt
Jours de Sodome". Нет, это просто из ряда вон! Какая наглость!..
-- Мы не делаем даже элементарного различия, кото- рое делали греки:
между erao и philo, eros и agape. У нас все любовь, будь она бескорыстная
или эгоистичная, будь это дружеская симпатия, похоть или безумие убий- цы. У
нас все любовь,-- повторил он.-- Идиотское слово! Даже на человеческом
уровне оно безнадежно рас- плывчато. А попробуйте применить его к
переживаниям на уровне вечности -- последствия будут просто катаст-
рофическими. "Любовь к Богу". "Любовь Бога к нам". "Любовь святого к его
братии". Что означает здесь слово "любовь"? И как это связано с тем, что
скрывается за ним, когда речь идет о молодой кормящей матери и ее ребенке?
Или о Ромео, который пробирается в спаль- ню к Джульетте? Или об Отелло,
который душит Дез- демону? Или об ученом-исследователе, влюбленном в свою
науку? Или о патриоте, готовом умереть за свою Родину -- умереть, а до того
убивать, красть, лгать, обманывать и пытать ради нее? Да неужто и впрямь
