сути человечес- кое существование. И все же, когда доктор Обиспо на- учным
путем организовал ее побег от себя самой, выз- вав у нее припадок
эротической эпилепсии такой
410
ошеломительной силы, что раньше она ничего подобно- го не могла и
вообразить, Вирджиния почувствовала: в ее жизни тоже есть нечто, требующее
облегчения, и этот головокружительный прыжок сквозь более напряжен- ное,
чужое сознание во тьму полного забвения -- имен- но то, что ей нужно.
Но, подобно другим пагубным пристрастиям -- к
наркотикам или книгам, к власти или аплодисментам,-- пристрастие к
наслаждению усугубляет тяжесть челове- ческой доли, облегчая ее лишь
временно. С помощью из- любленного средства человек спускается в долину
теней своей собственной маленькой смерти -- вниз, вниз, не- утомимо,
отчаянно, только бы найти что-то еще, что-то отличное от себя, что-то иное и
лучшее, чем это прозя- бание его человеческого "я" в ужасном мире других че-
ловеческих "я". Он падает вниз, а затем, либо в агонии, либо в блаженной
неподвижности, умирает и преобража- ется; но умирает лишь ненадолго,
преображается лишь на короткий срок. За маленькой смертью следует ма-
ленькое воскресение, воскресение из беспамятства, из уничтожающего личность
экстаза, назад, к горькому осознанию того, что ты одинок, слаб и ничтожен, к
еще более глубокой отчужденности, еще более острому ощу- щению своей
индивидуальности. И чем острее ощущение твоей отчужденной индивидуальности,
тем настоятель- нее потребность снова сбежать, снова пережить смерть и
преображение. Привычное средство облегчает муки, но тем самым ведет к их
усугублению.
Лежа на подушках в постели, Вирджиния пережива-
ла свое ежедневное мучительное воскресение, возвраще- ние из долины теней
своей ночной смерти. Побыв чемто иным под влиянием преображающей эпилепсии,
она вновь становилась собой -- правда, немного вялой и утомленной, все еще
преследуемой странными картина- ми прошедшей ночи и отзвуками невероятных по
остро- те ощущений, но тем не менее легко узнаваемой прежней Вирджинией: той
самой Вирджинией, которая обожала
411
Дядюшку Джо за его удачные сделки и была благодарна ему за то, что он так
замечательно ее здесь устроил, той Вирджинией, которая не упускала случая
посмеяться и думала, что жизнь -- классная штука, и никогда ни о чем не
заботилась, той Вирджинией, которая упросила Дядюшку Джо выстроить Грот и с
самого детства люби- ла Пресвятую Деву. А теперь Вирджиния обманывала своего
доброго, обожаемого Дядюшку Джо -- и не про- сто привирала по пустякам, что
случается с каждым, а обманывала его намеренно и систематически. Да и не
только его; она обманывала еще и бедного Пита. Все время с ним
разговаривала, строила ему глазки (разуме- ется, насколько ей это удавалось
при нынешних обстоя- тельствах); короче, делала на людях вид, будто влюбле-
на в него, чтобы Дядюшка Джо не заподозрил Зига. Хотя в каком-то отношении
она была бы даже рада, если б Дядюшка Джо заподозрил его. Она бы с
удовольстви- ем поглядела, как ему дадут в морду и вышвырнут от- сюда. Это
было бы просто здорово! Но она, наоборот, делала все, чтобы покрыть Зига; а
заодно уже убедила этого бедного идиотика, что она без ума от него. Обман-
щица -- вот кто она такая. Обманщица. Эти мысли му- чили ее, она чувствовала
себя несчастной и пристыжен- ной; она уже не могла смеяться по любому
поводу, как раньше; она все думала об этом, и ей было так плохо, что она не
один раз решала этого не делать; решать-то решала, только у нее не хватало
сил покончить с этим, и все повторялось опять, хотя она ненавидела себя за
свое бессилие, а Зига за то, что он заставляет ее делать это, и больше всего
-- за то, что он так гнусно, грубо, цинич- но говорит ей, как именно он ее
заставляет и почему она не может ему сопротивляться. А снова она шла на это
еще и потому, что тогда ее переставала мучить совесть за предыдущее. Но
после этого ей опять становилось плохо. До того плохо, что даже стыдно было
смотреть в лицо Пресвятой Деве. Уже больше недели белые бархат- ные
занавески перед домиком священной куколки оста
412
кались задернутыми. Она просто не отваживалась отдер- нуть их, потому что
знала: если она решится и на коле- нях даст обещание Пресвятой Деве, это все
равно ни к чему хорошему не приведет. Стоит только появиться этому ужасному
Зигу, как с ней снова произойдет чтото странное: руки-ноги станут словно
резиновые, насту- пит непонятная слабость и, прежде чем она успеет опом-
ниться, это случится опять. И тогда будет гораздо хуже, чем раньше, потому
что она ведь нарушит обещание, данное Пресвятой Деве. Так что уж лучше
совсем ничею не обещать -- во всяком случае, пока; до тех пор пока не
появится шанс сдержать слово. Потому что не может же так продолжаться вечно;
она просто отказывалась верить, что руки и ноги по-прежнему не будут ей слу-
жить. Когда-нибудь она наберется сил и пошлет Зига к черту. Вот тогда можно
и Деве пообещать. А пока луч- ше не надо.
Вирджиния открыла глаза и тоскливо поглядела на
нишу между окнами и на задернутые белые занавески, которыми пряталось ее
сокровище -- очаровательная маленькая корона, жемчужное ожерелье, мантия из
си- ней парчи, благожелательное лицо, чудесные маленькие ручки. Вирджиния
глубоко вздохнула и, снова закрыв глаза, попыталась с помощью притворного
сна вернуть- ся к тому счастливому забвению, из которого так безжа- лостно
вывели ее утренние лучи солнца.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Стойт провел утро в Беверли-пантеоне. С большой неохотой; ибо кладбища,
даже его собственные, всегда внушали ему ужас. Но требования бизнеса были
священ- ны; перед необходимостью умножать капитал, безуслов- но, отступали
соображения чисто личного порядка. А уж это был бизнес так бизнес! По части
недвижимости во всей округе не нашлось бы предприятия более выгодно
413
го, чем Беверли-пантеон. Эта земля была куплена во вре- мя войны по пятьсот
долларов за акр, обустроена (доро- гами, миниатюрными Тадж-Махалами,
колумбариями и скульптурами), после чего цена акра поднялась тысяч на
десять, а теперь, участками под могилы, продавалась примерно по сто
шестьдесят тысяч за акр -- и шла нарас- хват, так что все первоначальные
затраты уже окупились и дело стало приносить один чистый доход. И доход этот
становился все больше и больше, поскольку население Лос-Анджелеса неуклонно
росло. Его прирост составлял добрых десять процентов в год -- и, что еще
замечатель- нее, в основном сюда ехали пожилые люди из других штатов,
ушедшие на покой, а ведь именно они-то и при- носили Пантеону главную
выгоду. Так что когда Чарли Хабаккук обратился к боссу с настоятельной
просьбой приехать и обсудить последние планы по улучшению и расширению
Пантеона, Стойт почувствовал, что просто не имеет морального права
отказаться. Подавив неохоту, он исполнил свой долг. Вдвоем, с сигарами в
зубах, они все утро просидели в кабинете Чарли на самом верху Башни
Воскресения; и Чарли, как всегда, размахивал руками и выпускал из ноздрей
струи дыма, и говорил -- Боже, как он говорил! Словно один из тех малых в
крас- ных фесках, которые пытаются всучить тебе восточный ковер; между
прочим, угрюмо подумал Стойт, Чарли и с виду почти такой же, разве что
больше лоснится: кор- межка-то у него получше, чем у торговцев коврами.
-- Хватит мне тут товар расписывать, -- резко обо- рвал его он. --
Забыл, что здесь и так все мое?
Чарли поглядел на него удивленно и обиженно. Рас- писывать? Но он
ничего не расписывал. Все это правда, все это совершенно серьезно. Пантеон
был его детищем; он сам приспособил его для всех практических целей. Это он
придумал мини-Тадж и Церковь Барда; он сам, на свой страх и риск, заключил с
Генуей сделку на по- ставки скульптуры; он первый четко сформулировал идею
придать смерти сексуальную окраску; и он же все
414
решительно изгонял с кладбища всякие напоминания
печальной старости" всякие символы человеческой
смертности, всякие изображения страдающего Христа. Ему приходилось
отстаивать свои взгляды, приходилось выслушивать массу критических
замечаний, но жизнь доказала его правоту. Теперь любому, кто станет возра-
жать против отсутствия в Пантеоне распятий, можно заткнуть рот публикуемой
отчетностью. А мистер Стойт говорит, что он расписывает товар. Он, видите
ли, рас- писывает -- да ведь спрос на места в Пантеоне сейчас такой
огромный, что скоро они не смогут его удовлетво- рить. Им нужно расширяться.
Больше территории, боль- ше зданий, больше удобств. Больше и лучше;
прогресс; сервис.
На верху Башни Воскресения Чарли Хабаккук рас-
крывал боссу свои замыслы. Среди предлагаемых им новшеств был Уголок
Поэтов*, куда смогут попасть все настоящие писатели -- он только опасался,
что туда нельзя будет пустить рекламщиков, а это жаль, ведь многие рекламные
деятели неплохо зарабатывают и наверняка согласились бы заплатить лишку за
честь быть похороненными вместе с киношниками. Но тут палка о двух концах,
потому что сценаристам не понравится, если там будут рекламщики; тогда они
решат, что Уго- лок Поэтов недостаточно аристократичен. А с учетом их
колоссальных заработков... нет, игра стоит свеч, заклю- чил Чарли, игра
стоит свеч. И конечно, в этом Уголке Поэтов надо будет сделать копию
Вестминстерского аб- батства. Мини-Вестминстер -- звучит? И раз уж им все
равно нужно еще несколько кремационных печей, надо поместить их там, во
Дворике Декана. А под землей устроить тайничок для нового автоматического
проигрывателя, чтобы можно было заводить и другую музыку. Само собой,
"Вурлицер" отменять не надо, людям он нравит- ся. Но один "Вурлицер" -- это
все-таки скучновато. По по мнению, не помешало бы приобрести записи
какогонибудь церковного хора -- псалмы и прочее,-- а еще
415
можно время от времени, просто ради разнообразия, да- вать какую-нибудь
зажигательную проповедь, так что вы сможете, например, посидеть в Саду
Созерцания и не- множко послушать "Вурлицер", а потом хор, поющий "Пребудь
со мной"*, а потом проникновенный голос Бэрримора*, читающего, скажем,
Геттисбергскую речь или "Смейся, и мир рассмеется с тобой"*, а может, ка-
кой-нибудь колоритный отрывок из миссис Эдди или Ральфа Уолдо Трайна* -- тут
все пойдет, лишь бы по- вдохновенней. И потом, есть идея построить
Катакомбы. Ей-Богу, лучшей идеи у него сроду не было. Подведя Стойта к окну,
которое выходило на юго-восток, он ука- зал поверх долины, усеянной
надгробиями и псевдоан- тичными памятниками в окружении кипарисовых кущ,
туда, где опять начинался подъем к зубчатому горному хребту. Там,
возбужденно воскликнул он, именно там, посреди вон той кручи; они пробьют в
ней тоннели. Сот- ни ярдов подземных переходов с захоронениями. Если
укрепить их армированным бетоном, землетрясений можно не бояться. Катакомбы
высшего класса, един- ственные в мире. И часовенки вроде римских. А по сте-
нам побольше фальшивых росписей, чтобы были похо- жи на старинные. Это
обойдется дешево -- их может сделать УОР* по одному из своих художественных
про- ектов. Ребята, конечно, рисуют не ахти как; ну да ниче- го, все равно
ведь будет ясно, что росписи поддельные. А людям давать с собой одни свечки
и маленькие фона- рики -- никакого электрического освещения, только в самом
конце всех этих извилистых переходов и лестниц, где будет как бы такая
