давал себя знать; а однажды так прихватило, что он подумал, уж не аппендицит
ли это. Но Обиспо объяснил, что это просто газы; скрытый грипп, мол,
виноват. А он тогда вышел из себя и сказал ему, что он, наверно, дерьмовый
доктор, раз не может справиться с такой ерундой. И должно быть, нагнал на
малого страху, потому что тот ответил: "Дайте мне еще два-три дня, не
больше, и я закончу курс лечения". И еще сказал, что этот скрытый грипп
коварная штука: снаружи вроде бы ничего не заметно, а весь организм
отравлен, даже думать нормально не можешь; начина- ешь воображать то, чего
на самом деле нету, и пережи- вать зазря.
Может, оно и так по большому-то счету; только он знал, что в данном
случае это у него не пустые выдум
422
ки. Детка и вправду изменилась; ему было отчего беспо-
коиться.
Автомобиль нес погрузившегося в мрачные и тревож-
ные раздумья Стойта вниз по извилистой горной доро-
ге, сквозь тенистый оазис Беверли-Хиллс и на восток
(ибо Клэнси жил в Голливуде), по бульвару Санта-Мо
ника. Сегодня утром Клэнси позвонил ему и, как обыч-
но, изображая из себя конспиратора, разыграл очеред-
ную мелодраматическую сцену. Из его сообщения,
полного таинственных недомолвок, гуманных намеков и
перевранных имен, Стойту удалось понять, что все идет
хорошо. Клэнси и его люди благополучно скупили льви-
ную долю лучших земель в долине Сан-Фелипе. Слу-
чись это прежде, Стойт был бы в восторге; но сейчас его
не радовала даже перспектива заработать еще миллиондругой шальных денег. В том мире, где он вынужден
был теперь существовать, миллионы ничего не стоили.
Разве миллионы могли облегчить его страдания? Стра-
дания старого, усталого, опустошенного человека, человека, у которого не
было в жизни цели, кроме самого себя, не было профессии и философии, кроме
защиты собственных интересов, не было ни привязанностей, ни даже друзей --
только дочь и возлюбленная, наложни- ца и дитя в одном лице, предмет
неистовой страсти и едва ли не слепого обожания. И это существо, на кото-
рое он положился, чтобы придать своей жизни значи- мость, вдруг подвело его.
Он начал подозревать ее в неверности -- но подозревать без видимых причин, и
это чувство было столь странным, что органически не мог- ло вылиться ни в
одну из обычных приносящих удов- летворение реакций -- вспышку гнева,
попреки, рукоп- рикладство. Жизнь его теряла смысл, а он не способен был
помешать этому, ибо не знал, как вести себя в та- кой ситуации, и безнадежно
запутался. И вдобавок гдето на краю его сознания постоянно маячила зловещая
картина: круговой мраморный вестибюль с роденовским воплощением желания в
центре, и эта белая плита вни
423
зу, у подножия статуи, -- плита, на которой однажды будет выбито его имя:
Джозеф Пентон Стойт, и даты рождения и смерти. А за этой надписью проступала
дру- гая, оранжевыми буквами на угольно-черном фоне: "Страшно впасть в руки
Бога живаго". А тут -- тут был Клэнси со своими туманными намеками на
грядущий триумф. Какая радость! Какая радость! Через год-два он станет еще
на миллион богаче. Но миллионы были в одном мире, а старый, несчастный,
испуганный чело- век -- в другом, и связи между двумя этими мирами не было.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Джереми трудился несколько часов, разбирая, изу- чая, подшивая,
составляя предварительный каталог. Нынче утром ничего интересного не
попадалось -- одни отчеты, да правовые документы, да деловые письма. Всякая
чепуха для Коултона, Тони* или Хаммондов; не по его носу табак.
К половине первого эта нудная работа совсем утоми- ла его. Он прервал
свои занятия и, дабы немного осве- житься, взял в руки записную книжку
Пятого графа.
"Июль 1780, -- прочел он. -- Чувственность тесно свя- зана с Печалью, и
бывают случаи, когда безутешная Вдова именно благодаря искренности своей
Скорби ока- зывается обманутой собственными Переживаниями и ус- тупает
домогательствам Гостя, явившегося выразить Со- болезнование и владеющего
Искусством переходить от Утешений к Вольностям. Я сам посмертно наградил ро-
гами некоего Герцога и двоих Виконтов (одного из них не далее как вчера
вечером) на тех самых Постелях, от- куда их с Помпой увезли в фамильные
усыпальницы всего несколько часов назад".
А это должно понравиться матери, подумал Джереми. Она просто обожает
подобные штучки! Он твердо ре
424
шил, если выйдет не слишком дорого, вставить этот от- рывок в телеграмму,
которую пошлет сегодня вечером.
Он вернулся к записной книжке.
"В одном из Приходов, состоящих под моим началом, неожиданно
освободилось место, и сегодня Сестра при- слала ко мне юного Священника,
коего рекомендует, и я ей верю, за его исключительную Добродетель. Но я не
потерплю поблизости от себя иных Попов, кроме тех, что пьют всласть, ездят с
собаками на охоту и соблазня- ют Супруг и дочерей своих Прихожан.
Добродетельный Поп не делает ничего, дабы испытывать и укреплять Веру своей
Паствы; но, как я и отписал Сестре, только через Веру мы обретаем Спасение".
Следующая запись была помечена мартом 1784 года.
"В старых Склепах, которые долго стояли заперты- ми, свешивается с
потолка и покрывает стены некая тя- гучая Слизь. Сие есть Квинтэссенция
разложения".
"Январь 1786. Всего полдюжины заметок за столько лет. Если мне суждено
так же неспешно исписать весь Дневник, я, наверное, переживу библейских
Патриар- хов. Меня удручает моя лень, но я утешаюсь мыслью, что мои
современники слишком жалки и не заслужива- ют Усилий, кои я мог бы
предпринять, поучая и развле- кая их".
Джереми бегло просмотрел три страницы рассужде- ний о политике и
экономике. Затем ему попалась на гла- за более любопытная запись,
датированная 1 марта 1787 года.
"Умирание есть едва ли не самое неодухотворенное из всех наших
действий, еще более плотское, нежели акт любви. Иногда Предсмертная Агония
напоминает поту- ги человека, страдающего Запором. Сегодня я видел, как
умирал М. Б."
"11 января 1788. В этот день, пятьдесят лет назад, я по- явился на
свет. После одиночества в материнской Утробе нас ожидает одиночество среди
наших Собратьев, а за- тем следует возврат к одиночеству в Могиле. Мы про
425
водим жизнь в попытках смягчить одиночество. Но Близость никогда не
превращается в слияние. Самый многолюдный Город есть лишь преизбыток
запустений. Мы обмениваемся Словами, но передаем их из темницы в темницу, не
надеясь, что другие поймут их также, как понимаем мы. Мы женимся, и вот в
доме появляются два одиночества вместо одного; мы снова и снова повто- ряем
акт любви, но и тут близость не превращается в слияние. Самый интимный
контакт есть лишь контакт Поверхностей, и мы совокупляемся, как
Приговоренные к смерти со своими Шлюхами в Ньюгейтской тюрьме -- через
прутья клеток. Наслажденьем нельзя поделиться; его, как и Боль, можно лишь
испытывать или вызывать, и когда мы дарим Наслаждение своим Любовницам или
оказываем Милость Нуждающимся, мы услаждаем от- нюдь не объекты нашей
Благосклонности, а лишь самих себя. Ибо Правда состоит в том, что причина и
у нашей Доброты, и у Жестокости одна: мы хотим сильнее ощу- тить собственную
Власть; вот к чему мы стремимся веч- но, несмотря на то что упоение Властью
заставляет нас чувствовать себя еще более одинокими, чем прежде. Фактически
одиночество есть удел всех людей, и смяг- чить его можно лишь с помощью
Забытья, Отупения или Грез; но острота его переживания пропорциональна силе
ощущения человеком собственной Власти и ее реально- му масштабу. При любых
обстоятельствах; чем больше у нас Власти, тем острее мы чувствуем свое
одиночество. Я наслаждался Властью на протяжении многих лет".
"Июль 1788. Сегодня мне нанес визит капитан Пейви, круглолицый, жизнерадостный, грубый человек, ко-
торый, несмотря на все свое благоговение передо мною, иногда не может
удержаться от приступов свойственно- го ему вульгарного Веселья. Я
расспросил капитана о его последнем Путешествии, и он очень подробно опи-
сал мне, как Рабов содержат в трюмах; как их заковы- вают в цепи; как их
кормят и в тихую погоду выпускают размяться на палубу, предварительно
натянув по бортам
426
Сети, дабы воспрепятствовать самым отчаянным бро- ситься в море; как их
карают за Непокорство; как судно сопровождают когорты голодных акул; как
свирепству- ют цинга и иные болезни; как от долгого лежания на твердых
досках у Негров стирается кожа и как корабль непрестанно качают Волны; какой
ужасный смрад царит в трюме -- он способен свалить с ног самого закаленного
морского волка, отважившегося спуститься туда; как час- ты смертные случаи и
как поразительно быстро разлага- ются трупы -- особенно во влажном Климате
поблизости от Экватора. Когда он уходил, я подарил ему золотую табакерку. Не
ждав от меня такой чести, он принялся столь шумно рассыпаться в
благодарностях и обещаниях блюсти мои будущие Интересы, что я вынужден был
перебить его. Табакерка обошлась мне в шестьдесят ги- ней; три последних
путешествия капитана Пейви принес- ли мне более сорока тысяч. Власть и
достаток человека возрастают с удалением его от тех материальных объек- тов,
кои являются непосредственными источниками этой власти и достатка. Риск,
выпадающий на долю Генера- ла, во сто раз меньше риска, которому
подвергается про- стой солдат; а на каждую гинею, заработанную после- дним,
приходится сотня генеральских. Так же и со мной, Пейви и рабами. Рабы
трудятся на Плантации, получая за это лишь побои и скудную пищу; капитан
Пейви пре- одолевает все трудности и опасности морских Путеше- ствий и живет
хуже Галантерейщика или Виноторговца; а среди того, к чему прилагаю руку я,
нет ничего более материального, нежели банковские Чеки, и в награду за мои
усилия золото сыплется на меня дождем. В нашем мире у человека есть три
пути. Во-первых, он может из- брать удел большинства и, будучи слишком
безмозглым, чтобы превратиться в отпетого негодяя, ограничивать свою
врожденную низость столь же врожденной глупостью. Вовторых, можно пополнить
ряды совсем уж круглых ду- раков, с болезненным упорством отрицающих свою
врожденную Низость, дабы практиковать Добродетель.
427
В-третьих, можно выбрать путь здравомыслящего чело- века -- того, кто, зная
о своей врожденной Низости, учится извлекать из нее выгоду и с помощью сего
уме- ния возвышается над нею и над своими более глупыми Собратьями; Что
касается меня, то я пожелал быть здра- вомыслящим".
"Март 1789. Разум сулит счастье; Чувство возражает против того, что это
Счастье; дает же Счастье лишь Здравомыслие. А само Счастье подобно пыли во
рту".
"Июль 1789. Если бы Мужчины и Женщины преда- вались Наслаждениям столь
же шумно, как это делают Кошки, разве мог бы хоть один Лондонец спокойно
спать по ночам?"
"Июль 1789. Бастилия пала. Да здравствует Басти- лия!"
Следующие несколько страниц были посвящены Ре- волюции. Их Джереми
пропустил. В 1794 году интерес Пятого графа к Революции уступил место
интересу к собственному здоровью.
"Моим посетителям, -- писал он, -- я говорю, что был болен, а теперь
снова поправился. Это совершенная ложь; ибо тот, кто находился на пороге
Смерти, равно как и тот, кто теперь якобы здоров, не имеют со мною ничего
общего. Первый был частным порождением Ли- хорадки, воплощением Боли и
Апатии; второй -- тоже не я, а усталый, высохший и ко всему равнодушный ста-
