ее в шею, когда она склонилась над микроскопом; вот почему ни разу не
дотронулся до ее локтя и не взял ее за руку; вот почему ни единым словом не
обмолвился ей о своих чувствах. Он понимал, что теперь, после ее стран-
ного, необъяснимого преображения, все эти поступки были бы неуместны, почти
кощунственны. Она решила быть с ним ласковой, как сестра; значит, он должен
вес- ти себя как брат. А сейчас, непонятно почему, она слов- но вовсе забыла
о его существовании.
Сестра забыла своего брата; а сестра милосердия за- былась настолько,
что позволила себе слушать гадкий
434
анекдот Обиспо о трубочисте да еще смеяться над ним. И тем не менее, заметил
сбитый с толку Пит, как только она перестала смеяться, ее лицо вновь обрело
выраже- ние этой таинственной отрешенности, погруженности в себя. Сестра
милосердия вернулась к прежнему облику так же быстро, как оставила его. Это
было недоступно его пониманию; просто в голове не укладывалось.
Когда подали кофе, Обиспо объявил, что намерен ус- троить себе выходной
до завтра, а поскольку в лабора- тории сейчас нет никакой срочной работы, он
советует Питу сделать то же самое. Пит поблагодарил его и, при- творившись,
будто спешит (ибо за обсуждением послеобе- денных планов Вирджиния наверняка
проигнорировала бы его опять, а он не хотел подвергаться очередному уни-
жению), наскоро проглотил кофе, невнятно извинился и покинул столовую. Чуть
позже он уже шагал по залитой солнцем дороге вниз, в долину.
По пути он размышлял о том, что услышал от мисте- ра Проптера во время
последних встреч.
О том, что он сказал насчет самого глупого места в Библии и самого
умного: "Возненавидели Меня напрас- но" и "Бог поругаем не бывает. Что
посеет человек, то и пожнет"*.
О том, что никому и ничего не достается даром -- на- пример, за избыток
денег, за избыток власти или секса человеку приходится платить более прочной
привязан- ностью к своему "я"; страна, которая развивается слиш- ком быстро,
порождает тиранов, подобных Наполеону, Сталину или Гитлеру; а представители
процветающей, не раздираемой внутренними склоками нации платят за это тем,
что становятся чопорными, самодовольными и консервативными, как англичане.
Бабуины загомонили, когда он проходил мимо. Пит вспомнил кое-какие
высказывания мистера Проптера о литературе. О скуке, которую нагоняют на
человека зрелого ума все эти чисто описательные пьесы и повес- ти, столь
превозносимые критикой. Все эти бесчис
435
ленные, нескончаемые зарисовки из жизни, романы и литературные портреты, но
ни одной общей теории за- рисовок, ни одной гипотезы в объяснение романов и
портретов. Только гигантское скопище фактов, свиде- тельствующих о похоти и
жадности, о страхе и често- любии, о долге и симпатиях; только факты, да к
тому же еще и воображаемые, и никакой связующей фило- софии, которая
возвышалась бы над здравым смыслом и местной системой условностей, никакого
упорядочи- вающего принципа, который мог бы заменить простые эстетические
соображения. А сколько чепухи нагороди- ли те, кто брался пролить свет на
эту мешанину фак- тов, причудливо переплетенных с фантазиями! К при- меру,
вся эта напыщенная болтовня о Региональной Литературе -- словно в том, чтобы
записывать случаи проявления похоти, жадности и гражданской созна- тельности
жителями своей страны, говорящими на мест- ном наречии, есть какая-то
особенная, выдающаяся зас- луга! Или еще: набирают факты из жизни городской
бедноты и делают попытку подогнать их под определе- ния какой-нибудь
постмарксистской теории, которая, возможно, отчасти и верна, однако всегда
неуместна. И тогда это называется Шедевром Пролетарской Прозы. Или еще:
кто-нибудь намарает очередную книжонку, возвещающую, что Жизнь Свята; под
этим обычно подразумевается, что всякие проявления человеческой натуры,
как-то: обман, пьянство, разнузданность, сен- тиментальность -- целиком
согласованы с Господом Богом, а посему вполне допустимы и даже добродетель-
ны. И тогда критики сразу начинают толковать о высо- кой гуманности автора,
о его мудром милосердии, о его сродстве с великим Гете и влиянии на него
Уильяма Блейка*.
Пит улыбнулся, думая об этом, хотя в улыбке его была доля грусти; ведь
он и сам прежде воспринимал по- добные писания с той серьезностью, на
которую претен- довал их высокопарный слог.
436
Неоправданная серьезность -- источник многих на- ших роковых ошибок.
Серьезно, говорил мистер Проптер, следует относиться лишь к тому, что этого
зас- луживает. А на чисто человеческом уровне серьезного отношения не
заслуживает ничто, кроме страдающих людей, которые обязаны своими бедами
собственным преступлениям и недомыслию. Но если разобраться как следует, эти
преступления и недомыслие чаще всего яв- ляются результатом слишком
серьезного отношения к вещам, которые этого не заслуживают. Кстати, продол-
жал мистер Проптер, это и есть еще один огромный не- достаток так называемой
хорошей литературы: она при- нимает условную шкалу ценностей; уважает власть
и положение; восхищается успехом; полагает разумными самые сумасшедшие
предрассудки государственных де- ятелей, бизнесменов, влюбленных,
карьеристов, родите- лей. Словом, всерьез относится как к самому страданию,
так и к причинам страдания. Она способствует увекове- чению человеческих
несчастий, явно или неявно одоб- ряя те мысли, чувства и поступки, которые
ни к чему, кроме несчастий, привести не могут. И преподносится это одобрение
в самой великолепной и убедительной форме. Так что, даже прочитав трагедию,
то есть пьесу с плохим концом, читатель бывает заворожен авторским
красноречием и воображает, будто во всем этом есть не- что мудрое и
благородное. Хотя на самом деле это, ко- нечно, не так. Ведь если посмотреть
непредвзято, нет ни- чего более глупого и жалкого, чем темы, положенные в
основу "Федры", или "Отелло", или "Грозового перева- ла", или "Агамемнона"*.
Но благодаря гениальной об- работке темы эти засверкали, стали волнующими, и
пото- му читатель или зритель остается при своем убеждении, будто бы,
несмотря на случившуюся катастрофу, повин- ный в ней мир -- этот слишком
человеческий мир -- уст- роен не так уж плохо. Нет, хорошая сатира, по
существу, гораздо правдивей и, конечно же, гораздо полезнее, чем хорошая
трагедия. Беда в том, что хорошая сатира --
437
очень редкая штука; ведь очень немногие сатирики отва- живаются заходить в
своей критике общепринятых цен- ностей достаточно далеко. "Кандид"*,
например, замеча- телен в своем роде; но он не идет дальше развенчания
основных человеческих деяний, совершаемого во имя идеала безвредности. Что
ж, это верно: большинству людей стоило бы стремиться к безвредности как к
наи- высшему идеалу, ибо, хотя немногие способны творить добро в позитивном
смысле, нет такого человека, кото- рый не мог бы при желании воздержаться от
зла. Тем не менее одна безвредность, как бы ни была она хороша, отнюдь не
представляет собой высочайшего из всех воз- можных идеалов. II faut cultiver
notre jardin 1 не есть пос- леднее слово человеческой мудрости; разве что
предпос- леднее.
Солнце светило так, что, спускаясь с холма, Пит уви- дел две маленькие
радуги у грудей нимфы Джамболоньи. В голове его сразу же возникла мысль о
Ное и одновре- менно -- о Вирджинии в белом атласном купальнике. Он
попытался прогнать вторую мысль как несовместимую с новым, драгоценным для
него образом сестры милосер- дия; а поскольку Ной не мог дать особенной пищи
для размышлений, он вновь окунулся в воспоминания -- на сей раз о беседе с
мистером Проптером насчет секса. Начало ей положили его собственные
недоуменные рас- спросы о том, что считать нормальной половой жиз- нью -- не
в статистическом смысле, конечно, а в том аб- солютном, в каком может быть
названо нормальным безупречное, ничем не нарушаемое пищеварение. Какой тип
половой жизни нормален в этом смысле слова? И мистер Проптер ответил:
никакой. Но должен же быть эталон, запротестовал он. Если добро может
проявлять- ся на животном уровне, то должен быть тип половой жизни, который
абсолютно нормален и естествен, как есть абсолютно нормальный и естественный
процесс ус-------------------- 1 Надо возделывать свои сад (франц.),
438
воения пищи. Но половая жизнь человека, ответил мис- тер Проптер, лежит на
ином уровне, нежели пищеваре- ние. У крыс -- у тех да, у них отношения полов
лежат на том же уровне, что и усвоение пищи: ведь у них все происходит
инстинктивно; другими словами, контролиру- ется физиологическим разумом
тела, который регулиру- ет совместную работу сердца, легких и почек,
поддержи- вает нужную температуру, питает мышцы и заставляет их производить
необходимые сокращения по сигналам цент- ральной нервной системы. Работа
человеческого орга- низма контролируется тем же физиологическим разумом
тела; благодаря этому-то разуму на животном уровне и проявляется добро. Но
половая жизнь находится у лю- дей почти совершенно вне юрисдикции этого
физиоло- гического разума. Он контролирует лишь клеточную активность,
которая делает половую жизнь возможной. Все остальное осуществляется помимо
инстинкта, на чисто человеческом уровне самосознания. Даже люди, думающие,
будто они проявляют свою сексуальность как самые настоящие животные,
все-таки остаются на чело- веческом уровне. Это значит, что они сознают свое
"я", мыслят словесными категориями -- а где слова, там обя- зательно память
и желания, суждения и фантазии; там сразу появляются прошлое и будущее,
реальное и вооб- ражаемое, сожаления и предчувствия, добро и зло, по-
хвальное и постыдное, прекрасное и безобразное. Самая звериная эротика в
отношениях мужчин и женщин все- гда связана с какими-то из этих неживотных
факто- ров -- факторов, которые привносит в любую человечес- кую ситуацию
наличие языка. Это означает, что нет единственного типа человеческой
сексуальности, кото- рый может быть назван "нормальным" в том смысле, в
каком говорят о нормальном зрении или пищеварении. В этом смысле все виды
человеческой сексуальности абсо- лютно ненормальны. О различных типах
половой жизни нельзя судить, соотнося их с каким-либо естественным эталоном.
О них можно судить лишь в связи с конечны
439
ми целями каждого индивидуума и результатами, кото- рых он добивается. Если,
скажем, человек хочет, чтобы о нем сложилось хорошее мнение в конкретном
обще- стве, он или она может без всякого риска принять за "нормальный" тот
тип половой жизни, который в насто- ящее время допускается местной религией
и одобряется "лучшими людьми". Однако бывают индивидуумы, при- дающие мало
значения тому, что подумает о них гнев- ливый Бог или даже лучшие люди. Их
главная цель -- как можно чаще испытывать острые ощущения и силь- ные
чувства. Они, очевидно, представляют себе "нор- мальную" половую жизнь
совсем не так, как более при- мерные члены общества. Далее, существует
множество разновидностей сексуальной жизни, "нормальных" для людей, желающих
взять все лучшее от обоих миров -- мира своих личных ощущений и эмоций и
мира обще- ственных, то есть моральных и религиозных, соглаше- ний. К ним
относятся "эталоны" Тартюфа и Пекснифа, "эталоны" священников, охочих до
школьниц, и членов кабинета, имеющих тайное пристрастие к симпатичным
мальчикам. И наконец, есть те, кто не заботится ни о преуспеянии в обществе,
ни об умилостивлении местно- го божества, ни о том, как бы побольше пережить
