каждое усовершенствование увеличивает общий объем страха и ненависти,
расширяет сферу влияния националистической истерии. Другими словами, каждый
новый вид оружия затрудняет людям уход от своего "я", мешает им забыть те
ужасные отображения самих себя, которые они называют идеалами патриотизма,
героизма, доблести и тому подобное. И даже менее пагубные приложения науки
едва ли более удовлетворительны. Ибо к чему ведут эти приложения? К
увеличению числа вещей, которыми люди стремятся завладеть; к появлению новых
средств искусственной стимуляции; к возникновению новых потребностей
благодаря пропаганде, отождествляющей обладание с успехом, а постоянную
искусственную стимуляцию -- со счастьем.
Но постоянная стимуляция извне есть источник порабощения; то же
относится и к жажде приобретательства. А ты еще грозишь продлить нам жизнь,
чтобы мы могли и дальше подстегивать себя, и дальше стремиться к
приобретениям, и дальше размахивать флагами, и
330
ненавидеть наших врагов, и бояться воздушных налетов, поколение за
поколением, все глубже и глубже увязая в вонючей трясине нашей
индивидуальности.-- Он покачал головой.-- Нет, не разделяю я твоих симпатий
к науке.
Наступило молчание; Пит обдумывал, спросить ли мистера Проптера о
любви. В конце концов он решил не спрашивать. Вирджиния -- это святое. Но
почему же, почему она повернула назад у Грота? Может быть, он обидел ее
каким-нибудь словом или поступком? Желая отвлечься от этих тягостных мыслей,
а заодно и узнать мнение собеседника о последней из трех вещей, кажущихся
ему необычайно важными, он взглянул на Проптера и спросил:
-- А как насчет социальной справедливости? Взять хотя бы Французскую
революцию. Или Россию. А то, что сейчас происходит в Испании, -- борьба за
свободу и демократию против фашистской агрессии?
Говоря об этом, он думал остаться совершенно бесстрастным, как истый
ученый, но на последних словах его голос чуть дрогнул. Несмотря на избитость
(а может, именно благодаря ей), такие словосочетания, как "фашистская
агрессия", все еще глубоко волновали его.
-- Французская революция породила Наполеона,-- сказал Проптер после
минутной паузы. -- Наполеон породил германский национализм. Германский
национализм породил войну 1870 года. Война 1870 года породила войну 1914-го.
Война 1914-го породила Гитлера. Таковы отрицательные результаты Французской
революции. За освобождение же французских крестьян от феодальной зависимости
и расширение политической демократии ей можно сказать спасибо. Положи
хорошее на одну чашу весов, а плохое -- на другую и посмотри, что перевесит.
Затем проделай ту же операцию с Россией. На одну чашу положи крах царизма и
капитализма, на другую положи Сталина, положи тайную полицию, голод,
двадцать лет
331
лишений для ста пятидесяти миллионов --жителей, ликви- дацию интеллигентов,
кулаков и старых большевиков, несметные полчища заключенных в лагерях;
положи во- инскую повинность, обязательную для всех, будь то муж- чина или
женщина, ребенок или старик, положи револю- ционную пропаганду,
подтолкнувшую буржуазию к изобретению фашизма. -- Проптер покачал головой.
-- Или взять борьбу за демократию в Испании, -- продол- жал он. -- Не так
давно за демократию боролись по всей Европе. Трезвый прогноз можно
построить, только исхо- дя из прошлого опыта. Вспомни последствия 1914 года,
а потом спроси себя, есть ли у лоялистов* хоть один шанс установить
либеральный режим в конце долгой войны. Их противники побеждают; поэтому у
нас просто не бу- дет возможности увидеть, к чему привели бы этих испол-
ненных благих намерений либералов внешние обстоятель- ства и их собственные
страсти.
-- Ну так извините, -- вырвалось у Пита, -- чего же вы ждете от людей,
если на них нападают фашисты? Чтобы они сидели смирно и дали перерезать себе
глотки?
-- Разумеется, нет, -- сказал Проптер. -- Я жду, что они будут драться.
И эти ожидания основаны на моих прежних наблюдениях за тем, как люди себя
ведут. Но тот факт, что люди реагируют на подобного рода ситуа- ции
подобного рода действиями, еще не доказывает, что эта реакция -- наилучшая.
Опыт заставляет меня ждать от них именно такого поведения. И опыт же
подсказы- вает мне, что, если они поведут себя таким образом, по- следствия
будут ужасны.
-- Ну и чего же вы от нас хотите? Чтобы мы сидели
сложа руки и ничего не делали?
-- Да нет, делайте, -- сказал мистер Проптер. -- Но только то, что
действительно может помочь.
-- А что может помочь?
-- Во всяком случае, не война. Не насильственная ак- ция вроде
революции. Да и вообще, по-моему, никакая крупномасштабная политика тут не
поможет.
332
-- Тогда что же?
-- Вот это-то нам и предстоит понять. Основные на- правления достаточно
ясны. Но нужно еще как следует разобраться в практических деталях.
Пит уже не слушал. Мысли его перенеслись к тем дням в Арагоне, когда
жизнь казалась полной глубоко- го смысла.
-- Но мои парни там, в Испании,-- вырвалось у него,-- вы не знаете их,
мистер Проптер. Они же заме- чательные, честное слово, замечательные. Не
жмоты, не трусы, ну и... преданные, и все такое.-- Он боролся с ущербностью
своего словаря, со страхом, как бы его не высмеяли за умничанье, за чересчур
высокопарную манеру выражаться.-- Они жили не для себя, ручаюсь нам, мистер
Проптер.-- Он заглянул в лицо собеседни- ку просительным взглядом, словно
умоляя его пове- рить.-- Они жили ради чего-то гораздо большего, чем они
сами,-- вроде того, о чем вы только что говорили; ну, то есть, больше, чем
просто личного.
-- А как насчет парней Гитлера? -- спросил Проптер. -- Как насчет
парней Муссолини? Как насчет парней Сталина? Ты думаешь, они не такие же
смелые, не такие же верные друзья, не так же преданы своему об- щему делу и
не так же твердо убеждены, что их дело правое, что они -- честные и
благородные борцы за справедливость и свободу? -- Он испытующе поглядел па
Пита, но Пит молчал.-- То, что люди бывают наделе- ны многими добродетелями,
-- продолжал Проптер,-- отнюдь не помогает им делать добро. Ты можешь иметь
все добродетели -- все, кроме двух, которые действи- тельно что-то значат,
то есть умения понимать и состра- дать*, -- я повторяю, ты можешь иметь все
остальные и быть при этом закоренелым злодеем. Собственно гово- ря, если ты
не обладаешь большинством добродетелей, то из тебя не выйдет настоящего
злодея. Вспомни хотя бы мильтоновского Сатану. Отважный, сильный, велико-
душный, надежный, благоразумный, умеющий владеть
333
собой, способный на самопожертвование. Надо воздать должное и диктаторам:
некоторые из них по доброде- тельности почти догнали самого Сатану.
Догнать-то, ко- нечно, не догнали, но почти. Поэтому им и удается тво- рить
так много зла.
Опершись локтями на колени и нахмурясь, Пит мол- чал.
-- Но это чувство, -- наконец промолвил он. -- Чув- ство, которое всех
нас связывало. Вы понимаете, о чем я, -- ну, о дружбе; только это было
больше, чем просто дружба. И чувство, что мы здесь все вместе... боремся за
одно дело... и это дело cтоит того... и потом, эта постоян- ная опасность, и
дождь, и этот жуткий холод по ночам, и летняя жара, и пить хочется, и даже
эти вши и грязь -- все поровну, и плохое, и хорошее, -- и знаешь, что завт-
ра, может быть, твоя очередь, а может, кого-нибудь из ребят... и ты угодишь
в полевой госпиталь (а там запрос- то может не хватить обезболивающего,
разве только на ампутацию или что-нибудь в этом роде), а то и сразу на
кладбище. Все эти чувства, мистер Проптер... выходит, в них нет никакого
смысла?
-- Смысл этих чувств только в них самих, -- сказал Проптер.
Джереми увидел возможность для контратаки и тут же с несвойственной ему
живостью воспользовался ею.
-- А разве к вашему ощущению вечности, или как там ее, то же самое не
относится? -- спросил он.
-- Разумеется, -- ответил Проптер.
-- В таком случае, как же вы можете приписывать ему какую-то ценность?
Смысл чувства в нем самом, вот и весь разговор.
-- Верно, -- согласился Проптер. -- Но что, собствен- но, такое "оно
само"? Другими словами, какова приро- да чувства?
-- Ну, это вопрос не ко мне, -- сказал Джереми, шут- ливо-озадаченно
подняв брови и покачав головой. -- ЕйБогу, не знаю.
334
Проптер улыбнулся.
-- Я знаю, что вы не хотите знать, -- сказал он. -- По- этому
спрашивать вас не буду. Я просто констатирую факты. Чувство, о котором идет
речь,-- внеличностное переживание вневременного покоя. Следовательно,
освобождение от личности, вневременность и покой -- это и есть его "смысл".
Теперь рассмотрим чувства, о кото- рых говорил Пит. Все они -- переживания
личного ха- рактера, вызванные временными обстоятельствами и
сопровождающиеся возбуждением. Торжество личности в мире, где хозяйничают
время и желания,-- вот в чем "смысл" этих чувств.
-- Но не назовете же вы самопожертвование торже- ством личности,--
сказал Пит.
-- Назову, и непременно,-- возразил Проптер.-- По той простой причине,
что в большинстве случаев так оно к есть. Принесение себя в жертву по любым
мотивам, кроме самого высшего,-- это жертва идеалу, который яиляется
всего-навсего проекцией личности. То, что обычно называют
самопожертвованием, есть лишь при- несение одной части личности в жертву
другой, отказ от одного комплекса личных чувств и страстей ради друго- го --
как в том случае, когда отказ от переживаний, свя- занных с деньгами или
сексом, окупается ощущением превосходства, чувствами солидарности с
единомышлен- никами и ненависти к врагу, на которых стоит патрио- тизм и все
бесконечные разновидности политического и религиозного фанатизма.
Пит покачал головой.
-- Иногда, -- сказал он с грустной и недоуменной улыбкой, -- иногда вы
говорите почти как Обиспо. Ну, знаете, -- цинично.
Проптер рассмеялся.
-- Циником быть не так уж плохо,-- сказал он,-- Надо только знать, где
остановиться. Большинство ве- щей, которые преподносились нам как достойные
вся- ческого уважения, на деле не заслуживают ничего,
335
кроме насмешки. Чему, например, учили тебя? Тому, что верность своим
принципам, умеренность, мужество, благоразумие и прочие добродетели хороши
сами по себе, в любых условиях. Тебя уверяли, что самопожерт- вование всегда
прекрасно, а благородные порывы непре- менно ведут к лучшему. А все это --
чепуха, сплошная ложь, придуманная людьми в свое оправдание, чтобы и дальше
отрицать Бога и барахтаться в собственном эго- изме. Если ты не привыкнешь
относиться к высокопар- ной болтовне попов, банкиров, профессоров, политиков
со стойким и неизменным цинизмом, ты пропащий чело- век. Нет тебе спасенья.
Ты будешь приговорен к вечно- му заточению в своем "я" -- обречен быть
личностью в мире личностей; а мир личностей и есть этот мир, мир алчности,
страха и ненависти, мир войн, капитализма, диктатур и рабства. Да, Пит,
придется тебе стать цини- ком. И особенно по отношению ко всем тем чувствам
и поступкам, которые ты приучен считать хорошими. Многие из них вовсе не так
уж хороши. На деле они -- зло, их лишь принято считать похвальными. Но, к
не- счастью, зло остается злом независимо от того, что о нем думают. Если
докопаться до сути, книжники и фарисеи окажутся ничуть не лучше мытарей и
грешников. Пользуясь уважением других, они и сами начинают себя ценить, -- а
ничто так не питает эгоизм, как это самоува- жение. Далее, мытари и грешники
