понять, что более цивилизованные люди не страдают подобными галлюцинациями.
-- Не только для меня. В этом может убедиться всякий, кто выполнит
необходимые условия.
-- И зачем же человеку выполнять эти условия?
-- А зачем люди едут в Афины и глядят на Парфенон? Затем, что дело того
cтоbт. Вот так же и с вечностью. Опыт переживания вневременного блага стоит
любых трудов, связанных с приобретением этого опыта.
-- Вневременное благо, -- неприязненно повторил Джереми.-- Не понимаю,
что это значит.
-- И неудивительно, -- сказал Проптер. -- Ведь вы так толком и не
поймете, что значит "Парфенон", пока не увидите его воочию.
-- Да, но я по крайней мере видел Парфенон на фотографиях; я читал его
описания.
-- Описания вневременного блага вы тоже читали, --
ответил Проптер.-- И не раз. Ими полны все книги по
философии и религии. Читать-то вы их читали, а вот билета в Афины купить так
и не удосужились.
Погрузившись в негодующее молчание, Джереми вынужден был признать, что
его собеседник прав. И эта чужая правота вызвала у него еще большую, чем
прежде, неприязнь ко всему разговору.
-- Ну, а время, -- объяснял Проптер Питу, -- что это, в русле наших
рассуждений, как не та среда, где зло распространяется, не та стихия, в
которой зло живет и вне которой -- умирает? А на самом деле оно больше, чем
просто стихия зла, больше, чем его родная среда. Если ты зайдешь в своем
анализе достаточно далеко, то выяснится, что время-то как раз и есть зло.
Одно из проявлений его глубинной сути.
324
Джереми слушал с растущим неудовольствием, все
более и более раздражаясь. Его страхи были не напрас
ны: старикан полез в дебри самой неудобоваримой тео
логии. Вечность, вневременное переживание блага, вре
мя как воплощение зла -- ей-Богу, подобные проповеди
и в книгах-то выглядят донельзя занудно; но когда тебя
потчуют всем этим вот так, не обинуясь, да еще не в
шутку, а всерьез,-- нет, тут и впрямь не знаешь куда
деваться. Почему, черт возьми, люди не могут просто
вести разумную, культурную жизнь? Почему не могут
принимать все как есть? В девять -- завтрак, в полвто
рого -- ленч, в пять -- чай. И разговоры. И ежедневная
прогулка с Гладстоном, йоркширским терьером. И биб
лиотека; сочинения Вольтера в восьмидесяти трех томах;
неисчерпаемый кладезь Хораса Уоллола*; и, для разно
образия, "Божественная комедия"; а потом, если вдруг
возникнет соблазн чересчур серьезного отношения к
средним векам, автобиография Салимбена* и "Рассказ
Мельника"*. И время от времени дневные визиты --
священник, леди Фредегонд со слуховой трубкой, мис
тер Вил. И споры о политике -- правда, за эти несколь
ко месяцев, после аншлюса и Мюнхена, политические
споры превратились в одно из тех малоприятных заня
ни, которых умный человек старается избегать. И еже
недельная поездка в Лондон -- ленч в "Реформе"*, а
обед непременно со стариком Триппом из Британского
музея; и болтовня о том о сем с несчастным братцем
Томом из Министерства иностранных дел (да только и
это на глазах становилось занятием, которого лучше из
бегать). А потом, разумеется, Лондонская библиотека;
вечерня в Вестминстерском соборе, если повезет и там
будут петь Палестрину*; а каждую вторую неделю, с
пяти до шести тридцати, полтора часа в обществе Мэй
или Дорис на их квартирке в Мэйда-Вейл. Визит в гнез
дилище порока и разврата, как ему нравилось это назы
вать; бездна удовольствия. Вот они, реальности этой
жизни; почему бы не принять их, спокойно и трезво?
325
Так нет же, людям непременно надо болтать о вечности и тому подобной чепухе.
Вся эта болтовня обычно вызывала у Джереми желание побогохульничать и
спросить, есть ли у Бога boyau rectum 1 , заявить, как тот японец из
анекдота, что он был совершенно смущен и сбит с толку положением Благородной
Птицы*. Но, к несчастью, бывали случаи вроде сегодняшнего -- онито и
раздражали больше всего, -- когда такая реакция оказалась бы явно
неуместной. Потому что этот чудак Проптер, в конце концов, написал "Очерки";
от его речей нельзя было отмахнуться, как от фантазий обыкновенного
недоумка. Кроме того, он не проповедовал христианства, так что шуточки по
поводу антропоморфизма тут не годились. Это прямо-таки выводило из себя! Он
попытался изобразить высокомерное равнодушие и даже замурлыкал себе под нос
"Пчелку и жимолость". Этим он хотел дать понять, что от человека, стоящего
на более высоком уровне развития, никак нельзя требовать интереса к
подобному бессмысленному разговору.
Комичное зрелище, подумал Проптер, наблюдая за ним; если, конечно,
постараться не замечать, какое оно гнетущее.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
-- Время и желания, -- сказал Проптер, -- желания и время -- две
стороны одного и того же; они представляют собой первичную материю зла. Вот
видишь, Пит,-- добавил он другим тоном, -- видишь, какой сомнительный
подарок ты преподнесешь нам, если твоя работа увенчается успехом. Еще целый
век, а то и больше, времени и желаний. Пару лишних жизней, полных
потенциального зла. -------------------- 1 Прямая кишка (франц.).
326
-- Но и потенциального добра, -- вставил юноша с
протестующей ноткой в голосе.
-- И потенциального добра,-- согласился Проптер.--
Только оно очень далеко от того дополнительного вре
мени, которое тм хочешь нам подарить.
-- Почему? -- спросил Пит.
-- Потому что потенциальное зло заключено во вре
мени, а потенциальное добро -- нет. Чем дольше жи
вешь, тем с большим количеством зла соприкасаешься --
это происходит само собой. А добро -- другое дело. Че
ловек не обретает больше добра, просто существуя доль
ше. Странно, -- задумчиво продолжал он, -- что люди
всегда бились лишь над проблемой зла. Только над ней.
Как будто природа добра -- это что-то самоочевидное.
Вовсе нет. Есть и проблема добра, по меньшей мере
столь же трудная, как и проблема зла.
-- И ее решение?.. -- спросил Пит.
-- Решение очень простое и совершенно неприемле
мое. Актуальное добро -- вне времени.
-- Вне времени? Но тогда как же...
-- Я недаром сказал, что решение неприемлемое, --
промолвил Проптер.
-- Но если оно вне времени, тогда...
-- Тогда ничто из существующего во времени не мо
жет быть актуальным добрем. Время есть потенциальное
зло, а желания превращают это потенциальное зло в ак
туальное. А вот заключенное во временном акте добро
может быть только потенциальным, более того -- актуа
лизироваться оно может только вне времени.
-- Но здесь-то, во времени, -- ну, просто делая обыч
ные вещи... черт возьми! -- мы ж поступаем иногда пра
вильно. Так какие поступки можно считать хорошими?
-- Строго говоря, их нет вовсе, -- ответил Про
птер. -- Но на практике -- что ж, думаю, некоторые поступки заслуживают такого названия. Хорошим можно
назвать любой поступок, способствующий освобождению
теx, кого он касается.
327
-- Освобождению? -- нерешительно повторил юноша. Он привык понимать это
слово только как имеющее экономическую или революционную окраску. Но мистер
Проптер явно не собирался призывать его свергнуть капиталистов. --
Освобождению от чего?
Проптер помедлил с ответом. Стоит ли в это углубляться? -- подумал он.
Англичанин настроен враждебно; времени осталось мало; а сам паренек пока еще
абсолютно невежествен. Но его невежественность отчасти компенсировалась
доброй волей и трогательным стремлением постичь неведомое. Он решил попытать
счастья и продолжить начатый разговор.
-- Освобождению от времени, -- сказал он. -- Освобождению от желаний и
переживаний. Освобождению от своей личности.
-- Вот тебе и раз,-- сказал Пит.-- Вы же всегда говорите о демократии.
Но ведь она держится на уважении к личности!
-- Конечно, -- согласился Проптер. -- Уважение к личности необходимо
для того, чтобы она могла преодолеть самое себя. Рабство и фанатизм
усиливают одержимость временем, злом, своим собственным "я". Отсюда и
ценность демократических институтов и скептического умонастроения. Чем
больше ты уважаешь личность, тем скорее она сможет обнаружить, что всякая
личность -- тюрьма. Потенциальное добро -- это все, что помогает тебе
обрести свободу. Актуализированное добро находится вне тюрьмы, в
безвременности, в состоянии чистого, незаинтересованного сознания.
-- Я не очень-то силен в абстракциях, -- сказал юноша. -- Давайте
возьмем какие-нибудь конкретные примеры. Хотя бы науку. Это как, хорошее
дело?
-- Хорошее, плохое или нейтральное, смотря как ею заниматься и в каких
целях использовать. Хорошее, плохое или нейтральное прежде всего для самих
ученых -- точно так же, как искусство и гуманитарные дисциплины могут быть
хороши, плохи или нейтральны для ху
328
дожников и гуманитариев. Они хороши, если облегчают освобождение;
нейтральны, если от них нет ни помощи, ни вреда; плохи, если делают
освобождение более трудным, усиливая власть индивидуального. И заметь,
очевидное бескорыстие ученого или художника вовсе не обязательно означает
истинную свободу от пут личности. Ученые и художники -- это люди, верящие в
то, что мы неопределенно называем идеалами. Но что такое идеал? Идеал есть
всего лишь сильно увеличенная проекция какой-нибудь из сторон личности.
-- Повторите еще разок, -- попросил Пит, и даже Джереми, позабыв о
своем напускном равнодушии, выказал явную заинтересованность.
Проптер повторил.
-- И это верно, -- промолвил он, -- для любого идеала, кроме самого
высокого, а именно идеала освобождения -- освобождения от личности,
освобождения от времени и желаний, освобождения ради союза с Богом, если вы
не возражаете против этого слова, мистер Пордидж. Многие возражают, --
добавил он.-- Это одно из тех слов, которые особенно шокируют нашу
высоколобую публику. Я всегда, как могу, стараюсь щадить их чувства. Итак,
вернемся к нашему идеалисту, -- продолжал он, с удовольствием отметив, что
Джереми не смог сдержать невольную улыбку. -- Если он служит любому идеалу,
кроме самого высокого,-- будь то идеал красоты для художника, или идеал
истины для ученого-естественника, или идеал того, что нынче почитается
добродетелью, для гуманитария, -- то он не служит Богу; он служит какой-то
гипертрофированной черте себя самого. Он может быть безгранично предан
своему идеалу, но в конечном счете объектом его преклонения оказывается
какая-нибудь из сторон его собственной личности. Кто несомненное бескорыстие
на самом деле является не свободой от своего "я", а всего лишь иной формой
закрепощения. Это значит, что наука может быть плоха для ученых, даже когда
она якобы выступает в роли избавителя.
329
То же самое относится и к искусству, и к гуманитарным дисциплинам, и к
гуманистической деятельности.
Джеремиг с тоской вспомнил о своей библиотеке в "Араукариях". И почему
этот свихнувшийся старик не желает принимать вещи такими, как есть?
-- Ну а остальные? -- допытывался Пит. -- Те, кто не занимается наукой?
Разве им она не помогает стать свободнее?
Проптер Кивнул.
-- Но параллельно и привязывает их еще крепче к самим себе. Более того,
мне сдается, что в целом она скорей усиливает порабощение, нежели ослабляет
его, и с течением времени этот перевес в дурную сторону будет становиться
все заметнее и заметнее.
-- Почему вы так считаете?
-- Я сужу по ее приложениям, -- ответил Проптер. -- В первую очередь,
это производство оружия. Новые самолеты, новые бомбы, новые пушки и газы --
