обрадовался, встретив брата.
- Привет!
- Привет, Майк! О, да у тебя уже бодрый вид!
- Я себя отлично чувствую. А где все?
- Спят. Бен с Вонючкой уехали, и остальные пошли спать.
- Жаль. - Майку очень хотелось сообщить Махмуду о своем открытии.
- И я уже собралась ложиться, но захотелось перекусить. Ты хочешь
есть?
- Конечно, хочу.
- Пойдем на кухню, там есть холодная курица.
Они спустились в кухню и нагрузили полный поднос.
- Выйдем на улицу, здесь жарко.
- Отличная мысль, - согласился Майк.
- Еще совсем тепло, можно купаться. Настоящее бабье лето. Стой, надо
включить свет.
- Не надо. Я сам понесу поднос.
Майк мог видеть в почти полной темноте. Джабл объяснял это тем, что
он вырос в полумраке, но сам Майк считал, что он своей способностью в
большей степени обязан урокам приемных родителей. Что же до погоды, то
Смит мог бы спокойно сидеть нагишом на Эвересте, и сейчас ему было все
равно, тепло на улице или нет. Он уже ждал зимы, чтобы выпал снег и можно
было бы походить по нему босиком.
Тем не менее теплая погода была ему приятна, а еще приятнее -
общество брата.
- Держи. Я все-таки включу подводный свет, чтобы не пронести мимо
рта.
- Отлично, - Майку нравилось смотреть на подсвеченную воду.
Они поели у бассейна, потом легли на траву и стали смотреть на
звезды.
- Майк, смотри, вот Марс. Или это Антарес?
- Марс.
- А что там происходит?
Майк помолчал. Даже для английского языка это был слишком общий
вопрос.
- В южном полушарии сейчас весна, братья учат растения расти.
- Учат растения расти?
- Ларри тоже учит растения расти. Я помогал ему. Но мой народ, то
есть марсиане (теперь вы мой народ), учат растения по-другому. В северном
полушарии холодает, и куколки, оставшиеся в живых, переходят жить в
гнезда. Люди, оставшиеся жить на экваторе, грустят: один из них
дематериализовался.
- Да, по стереовидению передавали...
Майк пропустил эту передачу. Он ничего не знал о смерти колониста,
пока его не спросили, что делается на Марсе.
- Они зря грустят. Мистеру Букеру Т.В.Джонсу, технологу первого
класса по приготовлению пищи, теперь хорошо. Старшие Братья вылечили его
душу.
- Ты его знал?
- Да. У него было собственное лицо, черное и красивое. Но он тосковал
по дому.
- Бедняжка... Майк, а ты тосковал по дому? По Марсу?
- Сначала да, - ответил Майк. - Мне все время было одиноко, а теперь
нет. - Он перекатился по траве и обнял ее. - И больше никогда не будет
одиноко.
- Майк, мой милый...
Они поцеловались.
Потом брат сказал:
- Сегодня, как в первый раз...
- Тебе хорошо, брат?
- Да. Очень. Поцелуй меня еще.
Прошла вечность.
- Майк, ты понимаешь, что делаешь?
- Понимаю. Это сближение. Мы сейчас сблизимся.
- Я... мы... давно этого ждем... Повернись, я помогу.
Когда они слились, познавая друг друга, Майк сказал нежно и
торжествующе:
- Ты есть Бог!
Она ответила молча. А потом, когда они совсем сблизились, и Майку
показалось, что он сейчас дематериализуется, она отозвалась:
- Да... Ты есть Бог. Мы вникаем в Бога.
25
На Марсе люди возводили дома для новых колонистов. Строительство шло
быстрее, чем намечалось: помогали марсиане. Сэкономленное время пустили на
разработку плана по высвобождению кислорода из песка.
Старшие Братья в это не вмешивались: еще не пришло время действовать.
Они обдумывали решение, от которого зависела дальнейшая судьбы
марсианского искусства. На Земле тем временем проходили выборы; какой-то
поэт-авангардист опубликовал сборник стихотворений, состоящих
исключительно из знаков препинания и пробелов. Журнал "Тайм" в критической
статье заметил, что язык сборника скорее подходит для правительственных
известий.
Открылась колоссальная кампания по продаже органов размножения
растений. Газеты цитировали миссис Джозеф Дуглас: "Я скорее сяду обедать
без салфетки, чем без цветов". Тибетский лекарь из Палермо (Сицилия)
рекламировал вновь открытый метод дыхания, который, привлекая энергию
космоса, способствует взаимному притяжению полов. Гуру потребовал от
учеников надеть домотканые одежды, принять позу матсиендра и слушать, как
он будет читать Веды. В это время ассистент гуру проверял кошельки
учеников. Ничего украдено не было: йоги имели далеко идущие планы.
Президент Соединенных Штатов Америки объявил первое воскресенье
ноября Национальным Днем Бабушек и призвал Америку встретить праздник
цветами.
Фостеритские епископы собрали тайный конклав, после которого объявили
о чуде: Верховный епископ Дигби был во плоти призван на небеса и
произведен в чин Архангела. Оставалось дождаться только божественного
подтверждения назначению нового Верховного епископа. Кандидатом на этот
пост после двукратной жеребьевки стал Хью Шорт, соперник Буна.
"Унита" выступила с разоблачительной статьей, "Оссерваторе Романо" и
"Крисчен Сайенс Монитор" проигнорировали событие, а "Манчестер Гардиан" -
промолчала: в Англии фостеритов насчитывалось немного, но они были очень
воинственно настроены.
Сам Дигби не обрадовался повышению. Человек с Марса не дал довести
ему дело до конца, а этот идиот Шорт все испортит.
- Успокойся, - сказал ему Фостер. - Ты теперь ангел, тебя не должна
волновать мышиная возня. Ты тоже не был очень умным, пока не отравил меня.
А потом стал прямо-таки мудрецом. Шорт станет Верховным, и у него все
получится как надо. Немало понтификов вышло из привратников...
Дигби успокоился, но попросил Фостера об одолжении.
- Нет, - покачал нимбом Фостер, - не трогай его, не нужно. Ты,
конечно, можешь подать наверх требование на еще одно чудо, если хочешь
выставить себя дураком, но его все равно не удовлетворят. Я давно здесь
живу и знаю систему. У марсиан свои законы, этот парень им еще нужен, и
они не позволят его трогать. В каждом монастыре свой устав. Вселенная
бесконечно разнообразна, а вы, линейные работники, забываете об этом.
- Вы хотите сказать, что я должен терпеть с его стороны такое
непочтение?
- Должен. Я же от тебя стерпел, а сейчас вот помогаю. Хватит
капризничать, у нас работы невпроворот. Хочешь отдохнуть - возьми
выходной, слетай в мусульманский рай. А нет - расправь нимб и крылья, и за
работу! Хочешь быть ангелом - будь им. Будь счастлив, юниор!
Дигби вдохнул небесный эфир:
- О'кей, Архангел, я счастлив. Каковы мои обязанности?
Джабл не сразу узнал об исчезновении Дигби, а когда узнал, не слишком
переживал. Если Майк и приложил к этому руку, то с поличным его не
поймали, а что было - быльем поросло. Судьбы Верховных епископов Харшоу не
волновали.
Гораздо больше его беспокоил разлад в собственном доме. Джабл понял,
что произошло, но не понял, кто виновница. Спрашивать он не хотел: и Майк,
и все девушки были совершеннолетними. По поведению девушек ничего понять
было нельзя: то А, В и С ссорились с Д, то В, С и Д ссорились с А, то А и
В с С и Д, то А и Д с С и В. Почти всю неделю Майк пролежал в таком
глубоком трансе, что можно было подумать, будто он умер. Джабл не возражал
- пусть себе лежит. Если бы только девчонки каждые пятнадцать минут не
срывались поглядеть, как он там! Им было не до кухни и не до стенографии.
Даже Энн, непоколебимая Энн!.. Она вела себя хуже всех. То задумается, то
заплачет. А ведь Джабл готов был дать руку на отсечение, что, доведись ей
присутствовать при втором пришествии, она, глазом не моргнув, запомнит
дату, время, ход событий, всех участников и атмосферное давление.
В четверг вечером Майк вернулся к жизни, и девушки тотчас же
переключили внимание на свои прямые обязанности. Джабл с облегчением
вздохнул. Обед снова поспевал вовремя и был отменного качества; девушка,
являвшаяся на зов "Ближняя!", была бодрой и расторопной. Раз так - зачем
задаваться вопросом, кто с кем спит?
Любопытная перемена произошла с Майком. До посещения церкви он был
таким покладистым, что Джабл считал это ненормальным. Теперь он
преисполнился уверенности в себе, которую, если бы не его вежливость и
рассудительность, можно было бы назвать нахальством. Майк стал казаться
старше своих лет, голос его огрубел, женское внимание он принимал как
должное. "Майк стал человеком, - решил Джабл, - можно вычеркнуть его из
списка пациентов. Впрочем, нет: он еще не смеется". Майк улыбался шуткам и
не каждый раз просил разъяснений. Он был постоянно весел, но ни разу не
засмеялся.
В конце концов, это неважно. Майк в добром здравии, ясном рассудке и
ведет себя, как человек.
С самого начала Джабл втолковывал Майку, что он желанный гость, но со
временем должен выйти в мир и жить самостоятельно. Когда же Смит в один
прекрасный день объявил, что уходит, Джабл удивился и огорчился. Они
завтракали; Джабл попытался скрыть замешательство, принявшись вертеть
салфетку.
- Да? Когда же?
- Мы едем сегодня.
- Мы? Ты хочешь сказать, что мы с Ларри и Дюком будем сами готовить
себе обед?
- Я об этом подумал, - ответил Майк. - Мне нужен товарищ. Я еще не
все знаю и часто делаю ошибки. Лучше всего отпусти со мной Джилл: она
хочет дальше изучать марсианский язык. Если ты не можешь обойтись без
женщин, отпусти Ларри или Дюка.
- Я еще имею право выбирать?
- Конечно. Решение за тобой.
("Вот ты и лгать выучился, сынок. Ведь для себя ты уже все решил, и
мое слово ничего не изменит").
- Пусть с тобой едет Джилл. И помните: мой дом - ваш дом.
- Мы знаем это и вернемся. И вновь разделим воду.
- Возвращайся, сынок.
- Хорошо, отец.
- Как ты сказал?
- Джабл, у марсиан нет слова "отец". Но я недавно понял, что ты - мой
отец. И отец Джилл.
Джабл покосился на Джилл:
- М-м-м... Берегите себя, дети.
- Обязательно. Пойдем, Джилл.
26
Лекция по половому вопросу свелась к критике дарвинизма. Потом прошел
парад красавиц, одетых в угоду цензуре, потом Бесстрашный Фентом прыгал с
вышки, затем выступали маг, бородатая дама, глотатель огня и татуированная
заклинательница змей. Она вышла под конец программы "совершенно голая,
одетая лишь в экзотические рисунки. Кто найдет на ее теле ниже шеи хоть
один квадратный дюйм свободного места, получит двадцать долларов".
Приз не достался никому. Миссис Пайвонски стояла совершенно голая на
табурете, вокруг ножек которого ползало полтора десятка кобр. То, на что
смотреть считалось непристойным, закрывал своим телом боа констриктор.
Освещение было слабое.
Однако миссис Пайвонски вела честную игру. Ее покойный муж, большой
мастер татуировки, держал в Сан-Педро ателье. Когда не было клиентов,
супруги упражнялись друг на друге. В конце концов на теле Патриции
Пайвонски не осталось ни кусочка белой кожи (исключение составляли только
шея и лицо). Она гордилась тем, что была самой разукрашенной женщиной в
мире, и считала мужа великим мастером своего дела.
Патриции Пайвонски удавалось общаться с жуликами и другими
грешниками, и при этом хранить душевную чистоту. Ее и мужа принимал в лоно
церкви сам Фостер; где бы она ни оказалась, везде считала своим долгом
посетить местную церковь Нового Откровения. Сейчас она с большим
удовольствие выступила бы без боа и при ярком освещении, потому что ее
кожа была выдающимся произведением религиозного искусства. Когда они с
Джорджем увидели свет веры, на теле Патриции оставалось около трех
