особенности, вне ее. Если и был период господства квази-рикардианской
ортодоксии, то скорее уж после убедительнейшей переформулировки ее Джоном
Стюартом Миллем. Но даже его Принципы содержат важные новшества, идущие далеко
за пределы достигнутого Рикардо. И уже до публикации этой работы существовали
важнейшие результаты, которые Милль не включил в свой синтез. Были ведь не
только Курно, Тюнен и Лонгфилд с их ключевыми работами по теории цен и
предельной проиводительности, но и ряд других важных работ по анализу спроса и
предложения, не говоря уже о тех предшественниках анализа с позиций предельной
полезности, которые в свое время не были замечены, и были признаны только
позднее, как Ллойд, Дюпюи и Госсен. Таким образом, в наличии была большая
часть того материала, который почти неизбежно кто-нибудь рано или поздно
использовал бы для пересоздания всей экономической теории -- как это сделал в
конце концов Альфред Маршалл, и, может быть, даже отсутствие маржиналистской
революции не сильно сказалось бы на конечном результате его работы.
Очень возможно, что именно явный возврат Милля в области теории ценности на
позиции Рикардо во многом предопределил то, что реакция против классической
экономической теории приняла ту самую форму, в которой мы ее знаем -- что
почти одновременно Уильям Стенли Джевонс в Англии, Карл Менгер в Вене и Леон
Вальрас в Лозанне положили в основу своих систем субъективное оценивание благ
индивидуумом. На самом деле теории ценности Менгера и Вальраса далеко не в
такой степени порождены реакцией против Милля, как в случае Джевонса. Но то,
что так отчетливо проявилось у Милля, то отсутствие общей теории ценности,
которая бы определяла единый принцип формирования всех цен, не в меньшей
степени было свойственно системам и учебникам по экономической теории, которые
были в ходу на континенте. Хотя во многих из них анализ факторов, участвующих
в формировании тех или иных цен, отличался гораздо большей проницательностью,
у всех у них отсутствовала общая теория, которая бы объединяла все возможное
разнообразие ситуаций. Уже входил в пользование аппарат кривых спроса и
предложения; может быть, стоит отметить, что в немецком учебнике Карла
Хейнриха Рау, который был тщательно проштудирован Менгером в период написания
своей Grundsatze, в конце приложены диаграммы, использующие эти кривые. Но, в
целом, бесспорно, что господствовавшие теории предлагали совершенно разные
объяснения механизма формирования цен на прирастающие (augmentable) и
неприрастающие блага; и в случае первых цены продуктов объяснялись через
издержки производства, т.е. через цены используемых факторов, но адекватного
объяснения этих цен просто не существовало. Едва ли кого-либо могла
удовлетворить такого рода теория. Вообще-то говоря, нелегко понять, как
случилось, что Джон Стюарт Милль, ученый, обладавший проницательностью и
безупречной интеллектуальной честностью, выделил самое слабое и уязвимое звено
своей системы, чтобы заявить: "в законах ценности не осталось темных мест,
подлежащих прояснению в настоящем или будущем; теория субъекта завершена".
[John Stuart Mill, Principles of Political Economy, op. cit., book 3, chapter
1, sec.] Ряду внимательных мыслителей того времени было совершенно ясно, что
основание всего здания экономической теории совершенно неудовлетворительно.
При этом, видимо, было бы несправедливым заключение, что широкое разочарование
в общем состоянии экономической теории, ставшее явным вскоре после
триумфального успеха работы Милля, целиком или даже в большей степени было
вызвано этой ошибкой. Были и другие обстоятельства, пошатнувшие доверие к
экономической теории, господствовавшей в общественном мнении предыдущего
поколения, такие как отказ Милля от теории фонда заработной платы (wage-fund),
игравшей столь большую роль в его построениях, и которую ему нечем было
заменить. Сыграло свою роль растущее влияние исторической школы, которая
ставила под сомнение все попытки выработки общей теории экономических явлений.
А тот факт, что выводы из господствовавшей в тот момент экономической теории
препятствовали, как казалось, новым социальным претензиям, породил
враждебность, которая и оказалась наиболее разоблачительной.
Но хотя порой и утверждалось обратное, я не могу найти свидетельств того, что
Джевонс, Менгер или Вальрас в своих усилиях перестроить экономическую теорию в
какой-нибудь степени вдохновлялись стремлением заново утвердить практические
выводы классической теории. Все имеющиеся факты свидетельствуют об их
симпатиях к тогдашнему движению за социальные реформы. Мне представляется, что
их научная работа проистекала исключительно из осознания того, что
существовавшая теория неадекватно объясняет функционирование рыночного
порядка. Я считаю, что во всех трех случаях источником вдохновения являлась
интеллектуальная традиция, которая, по крайней мере со времен Фердинандо
Галлиони в XVIII веке, развивалась бок о бок с теориями труда и издержек,
разработанными Джоном Локком и Адамом Смитом. У меня нет возможности
воспроизвести хорошо изученную историю того, как традиция полезности оказалась
включенной в теорию ценности. Но если в случаях Джевонса и Вальраса вполне
ясно, на кого из предшествующих авторов они опирались, с Менгером не все так
просто. В целом верно, что немецкая литература, на которую он вначале
опирался, уделяла большее внимание отношениям между ценностью и полезностью,
чем английские авторы. Но ни одна из известных ему работ и близко не подходила
к найденному им впоследствии решению проблемы; а работа Хейнриха Госсена,
единственная в немецкой литературе, в которой были намечены те же результаты,
была ему явно неизвестна в те времена, когда он писал свою Grundsatze. Не
очень правдоподобно предположение, что в решении этих проблем он мог черпать
помощь в своем окружении. Похоже, что он работал в полной изоляции, и в
старости он говаривал молодым, что в свое время у него не было таких
возможностей для обсуждения проблем, как у них [Ludwig von Mises, The
Historical Setting of the Austrian School of Economics, op. cit., p. 10]. В то
время Вена не была тем местом, откуда можно было бы ожидать возникновения
новых идей в области экономической теории.
Впрочем, мы слишком мало знаем о молодых годах и образовании Менгера, и можно
лишь пожалеть, что члены австрийской школы сделали так мало для прояснения
этих подробностей. [Мой собственный, <воспроизводимый в этой главе>, очерк
жизни Менгера, написанный мною в 1934 году в Лондоне как Предисловие к его
работам, никак не в силах восполнить этот пробел. В тех обстоятельствах я мог
только скомпилировать данные ряда опубликованных источников, дополнив это
информацией, полученной от сына Менгера и его учеников.] То немногое, что
известно теперь о происхождении и истории его идей, было открыто вне Австрии,
и едва ли может заменить работу по местным источникам. [В см. George J.
Stigler, "The development of utility theory", Journal of Political Economy,
vol. 58, 1950, перепечатано в его же Essays in the History of Economics
(Chicago: University of Chicago Press, 1965); Richard S. Howey, The Rise of
Marginal Utility School 1870--1880 (Lawrence, Kans.: University of Kansas
Press, 1960); Reginald Hansen, "Der Methodenstreit in den Socialwissenschaften
zwischen Gustav Scmoller und Karl Menger: seine wissenschaftshistirische und
wissenschafttheoretische Bedeutung", in Alwin Diemer,ed., Beitrage zur
Entwicklung der Wissenschafttheorie im 19. Jahrhundert (Meisenheim am Glan: A.
Hain, 1968); а также работы Эмиля Каудера, перечисленные в следующем
примечании.] Даже если в природе нету материалов для подробной биографии
Менгера, можно было бы получить гораздо более отчетливую, чем сейчас, картину
того интеллектуального окружения, в котором он начинал работать. Здесь мне
приходится ограничиться изложением тех немногих уместных сведений, большую
часть которых я почерпнул в работах профессора Эмиля Каудера [Emil Kauder,
"The retarded acceptance of marginal utility theory", Quarterly Journal of
Economics, vol. 67, 1953, pp. 564--575; "Intellectual and Political Roots of
the older Austrian school", Zeitschrift fur Nationalokonomie, vol. 17, 1958,
pp. 411--425; "Menger and his library", op. cit.; "Aus Mengers nachgelassenen
Papieren", op. cit.; and A History of Marginal Utility Theory (Princeton,
N.J.: Princeton University Press, 1965)].
В Австрии никогда не было такой моды на экономическую теорию Смита, и никогда
не были там столь безоглядно приняты французские и английские экономические
идеи, как в большей части Германии в первой половине прошлого века. В
австрийских университетах вплоть до 1846 года экономическую теорию изучали по
камералистскму учебнику XVIII века Иосифа фон Шоненфельса [Joseph von
Sonnenfels, Grundsatze der Polizey, Handlung und Finanz (Vienna: Kirzbeck,
1765--1767) -- амер. изд.]. Только в 1846 году на смену ей пришла книга Д.
Кудлера Grundlehren der Volkswirtschaft [Joseph Kudler, Grundlagen der
Volkwirtschaft, op. cit. -- амер. изд.], по которой, скорее всего, учился и
Менгер. В этой работе он должен был найти обсуждение взаимосвязи между
ценностью и полезностью, а также рассмотрение смысла того, что разные блага
обслуживают более и менее настоятельные потребности. У нас, однако, нет
свидетедельств того, что Менгер всерьез интересовался этими проблемами до
выхода из университета. Сообщают, что, по его собственным словам, интерес
возбудился, когда ему, молодому государственному служащему, пришлось
составлять отчеты о состоянии рынков, и вот тут-то пришлось осознать, сколь
мало существующая экономическая теория помогает понять изменения цен. В его
экземпляре вышеупомянутого учебника Рау сохранились самые ранние заметки,
свидетельствующие, что к 1867 году, в возрасте 27 лет, он уже начал всерьез
размышлять об этих проблемах, и даже довольно близко подошел к окончательному
решению. Эти обширные заметки на полях его экземпляра томика Рау, хранящиеся
вместе с экономической частью библиотеки Менгера в Токийском университете
Хитоцубаши, при содействии профессора Каудера были изданы под заглавием
"Первый набросок Grundsatze" [УCarl Menger erster Entwurf zu seinem Hauptwerk
"Grundsatze" geschrieben als Ammerkungen zu den "Grundsatzen
Volkswirtschaftslehre" von Karl Heinrich Rauы, op. cit., а также "Carl Menger
Zusatze zu Grundsatze der Volkswirtschaftslehre", op. cit.], хотя вряд ли эти
заметки можно так именовать. Здесь видно, что он уже пришел к пониманию
зависимости ценности благ от определенных желаний, удовлетворению которых они
служат, и в тексте проявляется характерное раздражение по поводу темных
замечаний на эту тему, что понятно в человеке, который пришел уже к ясному
пониманию ситуации, но этим заметкам еще весьма далеко до той методической
ясности, которая отличает Grundsatze (что, может быть, и неизбежно). Я
полагаю, что, судя по ссылкам на текущие немекие дискуссии, книга
действительно была проработана между 1867 и 1871 годами.
Эффективность выбранного Менгером стиля в последовательной неторопливости
изложения. Он начинает с определения свойств полезных объектов, затем -- благ,
затем -- редких или экономических благ, и после этого переходит к рассмотрению
факторов, определяющих их ценность; затем он переходит к продаваемости благ (и
к различным степеням продаваемости <ликвидности -- Б.П.>), что подводит его
непосредственно к вопросу денег. И на каждом этапе Менгер подчеркивает (в
манере, которая может показаться скучной современному читателю, для которого
все эти разграничения стали банальными) как все эти качества зависят от 1)
потребностей действующего человека; 2) от знания им фактов и обстоятельств, в
силу которых удовлетворение его потребностей зависит от этого конкретного
блага. Он постоянно подчеркивает, что эти свойства не есть принадлежность
самих по себе вещей (или услуг); эти свойства не могут быть выявлены изучением
