ресурсы между различными вариантами их употребления, что и составляет
экономическую проблему; и хотя ответ на нее никем сознательно не дается,
конкурентный механизм обеспечивает все же какой-то способ ее решения.
Несомненно, если выразить это в столь общем виде, то все с готовностью
согласились бы, что такая проблема существует. Но лишь немногие осознают, что
она коренным образом отличается не только по трудности, но и по характеру от
проблем инженерного типа. Растущая озабоченность современного мира
техническими проблемами не позволяет увидеть абсолютно иной характер
экономической проблемы и, вероятно, является основной причиной того, что ее
природа понимается все меньше. В то же время обыденное словоупотребление,
используемое при обсуждении проблем как одного, так и другого типа чрезвычайно
усилило путаницу. Знакомая всем фраза о Устремлении достигать наилучших
результатов при данных средствахы приложима к обеим проблемам. Металлург,
ищущий метод получения максимального выхода металла из данного количества
руды; военный инженер, пытающийся в кратчайший срок возвести мост с данным
количеством людей; оптик, дерзающий создать телескоп, который позволит
астрономам добраться до еще более отдаленных звезд, ¬ все они заняты
исключительно техническими проблемами. Общий характер этих проблем
предопределен тем, что в каждом случае имеется единственная задача, абсолютная
заданность целей, на которые должны быть употреблены доступные средства. Если
такие средства представляют собой фиксированное количество денег, которые
должны быть истрачены на производственные факторы при данных ценах, это также
не меняет фундаментального характера проблемы. С этой точки зрения заводского
инженера, выбирающего лучший способ производства данного товара на основе
данных цен, интересуют только технические проблемы, хотя он может сказать, что
старается найти самый экономичный способ. Однако единственный элемент, который
делает его решение экономическим по последствиям, это не какая-то часть его
расчетов, а тот факт, что он использует как основу для своих расчетов цены,
как они устанавливаются рынком.
Проблемы, с которыми пришлось бы столкнуться руководителю всей экономической
деятельности общества, только в том случае были бы похожи на те, что решает
инженер, если бы иерархия различных потребностей общества по их важности была
установлена таким однозначным и абсолютным образом, что всегда обеспечивала бы
средства для самой первой из них, невзирая на затраты. Если бы он мог решить
сначала, как лучше всего удовлетворить наиболее важную потребность -- скажем,
произвести необходимое количество продовольствия, -- как если бы эта
потребность была единственной, и думать о снабжении одеждой только в том
случае, если и когда для этого оставались бы средства после полного
удовлетворения нужд в продовольствии, тогда никакой экономической проблемы не
возникало бы: ведь в этом случае осталось бы только то, что не могло
использоваться для первой цели -- то ли потому, что это нельзя было превратить
в продовольствие, то ли потому, что оно было уже больше не нужно. Критерий был
бы прост: произведено ли максимально возможное количество продовольствия и не
могло ли применение иных методов дать его больше. Однако задача потеряет свой
чисто технический характер и станет по природе совершенно иной, если условием
будет поставлено, чтобы по возможности больше ресурсов было оставлено для
других целей. Тогда возникает вопрос, что это такое -- большее количество
ресурсов. Если один инженер предлагает метод, оставляющий для иных целей много
земли, но совсем мало рабочей силы, тогда как другой инженер ¬ метод,
оставляющий много рабочей силы и мало земли, то как можно решить при
отсутствии какого-либо эталона для оценки, что считать большим количеством?
При наличии только одного фактора производства это можно было бы однозначно
определить чисто технически, потому что тогда главная проблема по всем
направлениям производства вновь свелась бы к получению максимального объема
продукции от данного количества одинаковых ресурсов. Оставшаяся экономическая
проблема -- сколько производить по каждому направлению -- была бы в этом
случае крайне простой и малозначащей. Такая возможность, однако, исчезает, как
только появляются два или более факторов.
Экономическая проблема, следовательно, возникает, как только различные цели
начинают конкурировать за имеющиеся ресурсы. Признаком ее присутствия является
то, что издержки приходится принимать в расчет. Издержки в данном случае, как
и всегда, означают просто выгоды, которые были бы извлечены при использовании
данных ресурсов в иных целях. Не имеет большого значения, будет ли это просто
использование части рабочего дня для восстановления сил или использование
материальных ресурсов для производства какой-то другой продукции. Ясно, что
такие решения должны будут приниматься в экономической системе любого
мыслимого рода, где бы ни приходилось человеку выбирать между альтернативными
употреблениями ресурсов. Однако выбор между возможными альтернативами их
использования нельзя осуществлять таким безусловным образом, как в приведенном
выше примере. Даже если руководитель экономической системы был бы совершенно
уверен, что пища для одного человека всегда важнее, чем одежда для другого,
это никоим образом не означает, что оно также более важно, чем одежда для двух
или десяти других людей. Если мы посмотрим на менее элементарные нужды,
становится ясно, насколько этот вопрос является критическим. Вполне может
быть, что, хотя потребность в лишнем враче сильнее потребности в лишнем
учителе, все же при условиях, когда подготовить лишнего врача стоит в три раза
дороже, чем лишнего учителя, может оказаться, что три учителя предпочтительнее
одного врача.
Как уже говорилось, то, что при нынешнем порядке вещей такие экономические
проблемы не решаются с помощью чьей-либо сознательной воли, приводит к тому,
что большинство людей не осознает их существования. Решения о том, когда и
сколько производить, ¬ это экономические решения в строгом смысле. Однако
принятие такого решения (decision) отдельным индивидом есть только часть
решения (solution) экономической проблемы. Принимающий такое решение человек
принимает его на основе данных цен. Тот факт, что своим решением он в
определенной, возможно, очень малой степени влияет на эти цены, не окажет
воздействия на его выбор. Другая часть проблемы решается функционированием
системы цен. Но она решается способом, выявляемым лишь при систематическом
изучении работы такой системы. Уже высказывалась мысль, что для работы этой
системы совершенно необязательно, чтобы кто-либо ее понимал. Но люди вряд ли
дадут ей работать, если не будут ее понимать.
Реальное положение дел здесь хорошо отражено в расхожих оценках сравнительных
достоинств экономиста и инженера. Вероятно, не будет преувеличением сказать,
что для большинства людей инженер -- это человек, который действительно делает
дело, а экономист -- это гнусный субъект, который, сидя в своем кресле,
разглагольствует, почему усилия инженера, предпринимаемые из самых лучших
побуждений, идут прахом. И в известном смысле это не так уж далеко от правды.
Но абсурдно думать, что силы, которые экономист изучает и которым инженер,
скорее всего, не придает значения, действительно не важны и на них не надо
обращать внимания. Требуется специальная подготовка экономиста для того, чтобы
увидеть, как спонтанные силы, ограничивающие амбиции инженера, сами
обеспечивают способ решения проблемы, которую иначе пришлось бы решать
сознательно.
3
Помимо заметно возросшей сложности современной техники производства есть,
однако, другие причины нашего сегодняшнего неумения замечать существование
экономических проблем. Так было не всегда. В течение сравнительно короткого
периода в середине прошлого века широкая публика видела и понимала
экономические проблемы, несомненно, намного лучше, чем теперь. Но классическая
система политической экономии, чье необычайное влияние способствовало такому
пониманию, опиралась на ненадежные и частично на явно ложные основания; она
достигла своей популярности ценой сверхупрощения в некоторых вопросах,
оказавшегося губительным. И лишь много позднее, после того, как ее учение
утратило свое влияние, постепенная перестройка экономической теории показала,
что недостатки основных понятий классической политической экономии обесценили
ее объяснение функционирования экономической системы в гораздо меньшей
степени, чем это казалось вначале. Но в этот промежуточный период был нанесен
непоправимый ущерб. Падение классической системы привело к дискредитации самой
идеи теоретического анализа и была предпринята попытка заменить простым
описанием экономических явлений понимание их причин. Вследствие этого было
утрачено достижение целых поколений ученых ¬ понимание природы экономической
проблемы. Интересовавшиеся еще общим анализом экономисты были слишком
озабочены восстановлением чисто абстрактных основ экономической науки, чтобы
оказывать заметное влияние на мнения относительно политики.
В основном из-за этого временного затмения аналитической экономической теории
реальные проблемы, связанные с проектами плановой экономики, на удивление мало
исследовались. Однако это затмение никоим образом не было обусловлено только
врожденной слабостью старой экономической науки и проистекавшей отсюда
потребностью в перестройке общей теории. Оно и не имело бы такого эффекта,
если бы не совпало с подъемом другого движения, определенно враждебного
рациональным методам в экономической науке. Была общая причина, одновременно
подрывавшая позиции экономической теории и усиливавшая рост школы социализма;
она определенно отбивала охоту к любым размышлениям о реальном
функционировании общества будущего. Этой причиной стал подъем так называемой
исторической школы в экономической науке [некоторые моменты, которых я могу
здесь лишь коснуться, я развил более полно в своем обращении УНаправление
развития экономической мыслиы (Economica, May, 1933)], суть ее точки зрения
состояла именно в том, что установить экономические законы можно только путем
применения к историческому материалу методов естественных наук. Но природа
этого материала такова, что любая попытка подобного рода обречена вырождаться
в голый протокол, описательство и полный скептицизм относительно существования
каких-либо законов вообще.
Нетрудно понять, почему так должно было случиться. Во всех науках, кроме
имеющих дело с общественными явлениями, опыт показывает нам только результат
процессов, которые мы не можем непосредственно наблюдать и в реконструировании
которых состоит наша задача. Все наши заключения относительно природы этих
процессов по необходимости гипотетичны, и единственная проверка справедливости
таких гипотез сводится к тому, что они оказываются равно применимы к
объяснению других явлений. Что позволяет нам прийти таким индуктивным путем к
формулированию общих законов или гипотез, касающихся причинной
обусловленности, так это то, что возможность экспериментирования, наблюдения
за повторением одних и тех же явлений при идентичных условиях, выявляет
существование определенных регулярностей в отслеживаемых явлениях.
Однако в общественных науках положение прямо противоположно. С одной стороны,
эксперимент невозможен и, следовательно, мы не располагаем сведениями о четких
регулярностях в сложных явлениях, как в естественных науках. Но, с другой
стороны, положение человека посередине между естественными и социальными
явлениями -- по отношению к первым он есть следствие, а по отношению ко вторым
-- причина -- приводит к тому, что важнейшие опорные факты, нужные нам для
объяснения социальных явлений, частью принадлежат к общему опыту, а частью к
Уматерииы нашего мышления. В общественных науках именно элементы сложных
явлений известны абсолютно бесспорно. В естественных науках о них в лучшем
случае можно только высказывать догадки. Существование таких элементов
