Как много знаний требуется Уместному человекуы для того, чтобы успешно это
осуществить? Какие из событий, происходящих за пределами непосредственно ему
известного, значимы для его ближайших решений и о скольких из них ему
необходимо знать?
Почти все происходящее где бы то ни было в мире могло бы повлиять на решение,
которое ему предстоит принять. Однако ему не требуется знать ни обо всех этих
событиях, ни обо всех их последствиях. Для него не важно, почему сейчас спрос
на один размер болтов больше, чем на другой, почему бумажные мешки раздобыть
легче, чем брезентовые, или почему в данный момент стало труднее найти
квалифицированную рабочую силу либо какие-то станки. Ему важно только то,
насколько труднее или легче стало их доставать по сравнению с другими вещами,
которые ему тоже нужны, или насколько более или менее настоятельной стала
потребность в других предметах, которые он производит либо использует.
Сравнительная важность отдельных вещей -- вот что его всегда волнует, и
причины, ее меняющие, представляют для него интерес лишь постольку, поскольку
они затрагивают конкретные вещи из его собственного окружения.
Именно здесь Уэкономический расчеты, как я назвал его (или Чистая Логика
Выбора), помогает нам увидеть, во всяком случае -- по аналогии, как данная
проблема может быть решена и фактически решается системой цен. Даже единый
контролирующий разум, обладая всеми данными по какой-либо небольшой автономной
экономической системе, не стал бы каждый раз, когда надо провести мелкую
корректировку в размещении ресурсов, вдаваться в подробности всех отношений
между целями и средствами, которые могут быть затронуты. Действительно,
огромный вклад Чистой Логики Выбора состоит в том, что она убедительно
показала, что даже такой единый разум мог бы решить подобную проблему, только
рассчитывая и постоянно используя коэффициенты эквивалентности (или
Уценностиы, или Упредельные нормы замещенияы), то есть присваивая каждому виду
редкого ресурса числовой показатель, который нельзя вывести из какого-либо
свойства данного конкретного предмета, но который измеряет или выражает в
сжатой форме его значимость с точки зрения всей системы целей и средств. При
любом небольшом изменении ему пришлось бы рассматривать только эти
количественные показатели (или Уценностиы), в которых сосредоточена вся
необходимая информация; и, корректируя их величины одну за другой, он смог бы
нужным образом перестраивать свои возможности без лишней надобности решать всю
эту головоломную задачу ab initio , рассматривая ее на
каждой стадии целиком во всех ее разветвлениях.
По сути, в системе, где знание значимых фактов распылено среди множества
людей, цены могут координировать разрозненные действия различных лиц так же,
как субъективные ценности помогают индивиду координировать части его плана.
Стоит ненадолго задуматься над очень простым и обыденным примером действия
системы цен, чтобы увидеть, что именно она делает. Допустим, где-то в мире
возникла новая возможность использования какого-то сырья, скажем олова, или
один из источников поступления олова исчез. Для нас не имеет значения -- и это
важно, что не имеет, -- по какой из названных двух причин олово стало более
редким. Все, что нужно знать потребителям олова, -- это то, что какая-то часть
олова, которым они привыкли пользоваться, теперь более прибыльно употребляется
где-то еще и что вследствие этого им надо его экономить. Огромному большинству
из них не нужно даже знать, где возникла более настоятельная потребность в
олове или в пользу каких иных потребностей они должны урезать свои запросы.
Если только кто-то из них сразу же узнает о новом источнике спроса и
переключит ресурсы на него, а люди, осведомленные об образовавшейся в
результате этого новой бреши, в свою очередь, восполнят ее из других
оставшихся источников, эффект быстро распространится по всей экономической
системе и повлияет не только на все виды потребления олова, но и на все виды
потребления его заменителей, заменителей заменителей, а также на предложение
товаров, изготавливаемых из олова, на предложение их заменителей и т.д. -- и
это все при том, что громадное большинство людей, способствующих таким
замещениям, вовсе не будет иметь никакого представления о первоначальной
причине происходящих изменений. Целое действует как единый рынок не потому,
что любой из его членов видит все поле, но потому, что их ограниченные
индивидуальные поля зрения в достаточной мере пересекаются друг с другом, так
что через многих посредников нужная информация передается всем. Сам факт, что
на всякий товар есть одна цена -- или, скорее, что местные цены соотносятся
так, как это диктуется транспортными издержками и т.п., -- воплощает в себе то
решение, к которому мог бы прийти (что является сугубо теоретической
возможностью) один отдельный ум, владеющий всей информацией, которая в
действительности рассредоточена среди всех вовлеченных в этот процесс людей.
6
Мы должны смотреть на систему цен как на механизм передачи информации, если
хотим понять ее действительную функцию -- функцию, которую, разумеется, она
выполняет тем менее совершенно, чем более жесткими становятся цены. (Но даже
когда назначаемые цены становятся достаточно жесткими, силы, призванные
действовать через изменения цен, в значительной мере все же продолжают
проявлять себя через изменения других условий контрактов.) Наиболее важно в
этой системе то, с какой экономией знаний она функционирует, или как мало надо
знать отдельным участникам, чтобы иметь возможность предпринять правильные
действия. В сжатой, своего рода символической, форме передается только самая
существенная информация и только тем, кого это касается. Это более чем
метафора -- описывать систему цен как своеобразный механизм по регистрации
изменений или как систему телекоммуникаций, позволяющую отдельным
производителям следить только за движением нескольких указателей (подобно
тому, как инженер мог бы следить за стрелками лишь нескольких датчиков), дабы
приспосабливать свою деятельность к изменениям, о которых они, возможно,
никогда не узнают ничего сверх того, что отражается в движении цен.
Конечно, такие приспособления никогда не бывают Усовершеннымиы в том смысле, в
каком экономист представляет их себе в своем равновесном анализе. Я боюсь,
однако, что наши теоретические привычки подходить к проблеме, допуская, что
почти все обладают более или менее совершенным знанием, сделали нас в
известной мере слепыми в отношении истинной функции механизма цен и привели к
применению довольно обманчивых критериев при оценке его эффективности. Не чудо
ли, что в такой ситуации, как нехватка какого-либо материала, без чьего бы то
ни было приказа, когда, вероятно, лишь горстка людей знает ее причину, десятки
тысяч людей, чьи личности нельзя было бы установить за месяцы расследований,
оказываются принуждены употреблять этот материал или сделанные из него
продукты более бережно -- то есть сдвигаться в правильном направлении? Это уже
достаточное чудо, даже если в постоянно меняющемся мире не у всех оно будет
получаться настолько совершенно, чтобы их нормы прибыли поддерживались всегда
на одном и том же равном, или Унормальномы, уровне.
Я намеренно употребил слово Учудоы, дабы выбить читателя из того состояния
довольства, с каким мы часто воспринимаем работу этого механизма, будто так
тому и положено быть. Я убежден, что, если бы он был создан по сознательно
выработанному человеком проекту и если бы люди, ведомые изменениями цен,
поняли, что значение их решений выходит далеко за пределы их непосредственных
целей, такой механизм был бы провозглашен одним из величайших триумфов
человеческого разума. Ему не повезло дважды: в том, что он не есть продукт
человеческого замысла, и в том, что люди, направляемые им, обычно не знают,
что их заставляет делать то, что они делают. Однако те, кто громогласно
требуют Усознательного управленияы ¬ и не могут поверить, что нечто,
развившееся без чьего бы то ни было замысла (даже без нашего понимания этого),
могло бы решать проблемы, которые бы мы были неспособны решать сознательно, --
должны помнить: проблема именно в том, как сделать сферу нашего пользования
ресурсами шире сферы, подконтрольной чьему бы то ни было разуму; и,
следовательно, как обойтись без необходимости сознательного контроля и
обеспечить стимулы, которые заставят индивидов осуществлять желаемое без
чьих-либо указаний, что же им надлежит делать.
Проблема, с которой мы здесь сталкиваемся, никоим образом не принадлежит
только экономической теории, но возникает в связи почти со всеми подлинно
общественными явлениями -- с языком и с большей частью нашего культурного
наследия, реально составляя главную теоретическую проблему всех наук об
обществе. Как сказал по другому поводу Альфред Уайтхед: УЭто глубоко ошибочный
трюизм, повторяемый во всех прописях и всеми выдающимися людьми, когда они
выступают с речами, будто мы должны развивать в себе привычку думать, что
делаем. Все совершенно наоборот. Цивилизация движется вперед, увеличивая число
важных действий, которые мы в состоянии выполнять, не думая о нихы. Это имеет
особое значение в социальной сфере. Мы постоянно используем формулы, символы и
правила, смысла которых не понимаем и через употребление которых пользуемся
помощью знания, которым сами не владеем. Мы развили эти практики и институты,
опираясь на привычки и установления, успешно испытанные в их собственной сфере
и ставшие затем основанием созданной нами цивилизации.
Система цен -- как раз одно из таких образований, которые человек научился
использовать (хотя он все еще очень далек от того, чтобы научиться
использовать ее наилучшим образом) после того, как он натолкнулся на нее, не
имея о ней ни малейшего понятия. С ее помощью стало возможным не только
разделение труда, но и скоординированное употребление ресурсов, основанное на
равномерно разделенном знании. Люди, любящие высмеивать всякий намек, что так
может быть, обычно искажают это соображение, внушая, будто в нем утверждается,
что каким-то чудом стихийно возник именно тот тип системы, который более всего
удовлетворяет требованиям современной цивилизации. Все ровно наоборот: человек
смог развить то разделение труда, на котором основана наша цивилизация, потому
что ему довелось натолкнуться на способ, сделавший ее возможной. Не случись
этого, он мог бы все-таки развить какой-то иной, совершенно отличный, тип
цивилизации, что-то вроде Угосударстваы муравьев или нечто совершенно
невообразимое. Мы можем только сказать, что никто еще не преуспел в построении
альтернативной системы, где можно было бы сохранить определенные черты системы
существующей, дорогие даже для тех, кто яростнее всех на нее нападают, -- и, в
частности, ту степень свободы, с какой индивид может избирать себе занятие и,
соответственно, использовать свои собственные знания и мастерство.
7
Во многих отношениях удачно, что споры о необходимости системы цен для всякого
рационального расчета в сложном современном обществе ведутся уже не только
между лагерями, придерживающимися разных политических убеждений. Тезис, что
без системы цен мы не могли бы сохранить общество, основанное на таком широком
разделении труда, как наше, был встречен градом насмешек, когда фон Мизес
выдвинул его впервые двадцать пять лет назад. Сегодня то, что кое-кому все еще
трудно его принять, уже не объясняется чисто политическими причинами, и в
итоге атмосфера становится гораздо более благоприятной для разумного
обсуждения. Когда Лев Троцкий доказывает, что Уэкономический расчет немыслим
без рыночных отношенийы; когда профессор Оскар Ланге обещает профессору фон
Мизесу статую в мраморном зале будущего Центрального Планового Управления;
когда профессор Абба Л. Лернер заново открывает Адама Смита и подчеркивает,
что основное достоинство системы цен состоит в стимулировании индивида к тому,
