термина "индивидуализм" в английский язык и поясняет, что, насколько ему
известно, "никакое английское слово не может быть точным эквивалентом данного
выражения". Как указал Альбер Шатц в упоминающейся ниже книге, использование
Токвилем устоявшегося французского термина в таком особом смысле является
полностью произвольным и ведет к серьезной путанице с устоявшимся значением.]
Несомненно все же, что как Б°рк, так и Токвиль в самом главном стоят близко к
Адаму Смиту, а уж ему-то никто не откажет в звании индивидуалиста; верно и то,
что "индивидуализм", которому они противостоят, есть нечто совершенно отличное
от индивидуализма Адама Смита.
3
Каковы же в таком случае характерные особенности истинного индивидуализма? В
первую очередь это теория общества, попытка понять силы, определяющие
общественную жизнь человека, и только во вторую -- ряд политических максим,
выведенных из подобного представления об обществе. Этого достаточно, чтобы
опровергнуть наиболее нелепое из распространенных недоразумений -- убеждение,
что индивидуализм постулирует существование обособленных и самодостаточных
индивидов (или основывает на этом предположении свои аргументы) вместо того,
чтобы начинать с людей, чья природа и характер целиком обусловлены их бытием в
обществе. [В своем превосходном обзоре истории индивидуалистических теорий
Альбер Шатц делает верный вывод о том, что "...прежде всего мы с очевидностью
понимаем, чем индивидуализм не является - как раз тем, чем его обыкновенно
считают: системой обособленного существования и апологией эгоизма..."
(L'Individualisme economique et social [Paris, 1907], p. 558). Эта книга,
которой я чрезвычайно обязан, заслуживает быть гораздо более известной как
вклад не только в предмет, обозначенный в ее заглавии, но и вообще в историю
экономической теории.] Если бы это было так, тогда он действительно не мог бы
ничего добавить к нашему пониманию общества. Но основное утверждение
индивидуализма совершенно иное. Оно состоит в том, что нет другого пути к
объяснению социальных феноменов, кроме как через наше понимание индивидуальных
действий, обращенных на других людей и исходящих из их ожидаемого поведения.
[В этом отношении, как правильно разъяснил Карл Прибрам, индивидуализм есть
необходимый результат философского номинализма, тогда как коллективистские
теории уходят корнями в традицию "реализма" (или, как недавно более точно
назвал ее К.П.Поппер, "эссенциализма") (К.Pribram, Die Entstehung der
individualistischen Sozialphilosophie [Leipzig, 1912]). Однако этот
"номиналистский" подход присущ только истинному индивидуализму, тогда как
ложный индивидуализм Руссо и физиократов, в соответствии с его картезианским
происхождением, является последовательным "реализмом", или "эссенциализмом".]
Этот аргумент нацелен прежде всего против собственно коллективистских теорий
общества, которые претендуют на способность непосредственно постигать
социальные целостности (вроде общества и т.п.) как сущности sui generis <
особого рода (лат.)>, обладающие бытием независимо от составляющих их
индивидов. Следующий шаг в индивидуалистическом анализе общества направлен
против рационалистического псевдоиндивидуализма, который также на практике
ведет к коллективизму. Он утверждает, что, прослеживая совокупные результаты
индивидуальных действий, мы обнаруживаем, что многие институты, составляющие
фундамент человеческих свершений, возникли и функционируют без какого бы то ни
было замыслившего их и управляющего ими разума; что, по выражению Адама
Фергюсона, "нации наталкиваются на учреждения, которые являются, по сути,
результатом человеческих действий, но не результатом человеческого замысла"
[Adam Ferguson, An Essay on History of Civil Society (1st ed., 1767), p. 187.
Cр. также: "Формы общества ведут свое происхождение от неясного и отдаленного
начала; они возникают -- задолго до рождения философии -- из инстинктов, а не
из размышлений человека... Мы приписываем предварительному замыслу то, что
стало известным только из опыта, то, что никакая человеческая мудрость не
могла предвидеть, и то, чего никакой авторитет - без согласия с настроениями и
нравами своего времени -- не мог бы дать возможность индивиду исполнить"
(ibid., p. 187, 188). Небезынтересно сравнить эти места с похожими
высказываниями, в которых современники Фергюсона выражали ту же основную идею
британских экономистов XVIII в.: Josiah Tucker, Elements of Commerce (1756),
перепечатано в: Josiah Tucker: A Selection from His Economic and Political
Writings, ed. R.L. Schuyler (New York, 1931), p. 31, 92: "Главное не в том,
чтобы уничтожить или ослабить себялюбие, но в том, чтобы придать ему такую
направленность, при которой оно может способствовать общественному интересу
при преследовании своего собственного... Действительная цель настоящей главы,
собственно, и состоит в том, чтобы показать, как универсальный движитель
человеческой натуры, себялюбие, может в рассматриваемом случае (как и во всех
прочих) получить такую направленность, что будет служить общественным
интересам благодаря тем усилиям, которые оно станет возбуждать при
преследовании своего собственного интереса". Adam Smith, Wealth of Nations
(1776), ed. Cannan, I, 421: "...направляя эту промышленность таким образом,
чтобы ее продукт обладал максимальной ценностью, он преследует лишь
собственную выгоду, причем в этом случае, как и во многих других, он невидимой
рукой направляется к цели, которая совсем и не входила в его намерения; при
этом общество не всегда страдает от того, что эта цель не входила в его
намерения. Преследуя свои собственные интересы, он часто более действенным
образом служит интересам общества, чем тогда, когда сознательно стремится
делать это". (Рус. пер.: Смит А. Исследование о природе и причинах богатства
народов. М., "Соцэкгиз", 1962, с. 332.) Ср. также: The Theory of Moral
Sentiments (1795), part IV (9th ed., 1801), ch. i, p. 386. (Рус. пер.: Смит А.
Теория нравственных чувств. М., "Республика", 1997.) Edmund Burke, Thoughts
and Details on Scarcity (1795), in Works (World's Classics ed.), VI, 9:
"Милостивый и мудрый распорядитель всех вещей, который понуждает людей, хотят
они того или нет, связывать при преследовании собственных эгоистических
интересов общее благо со своим индивидуальным успехом". После того как эти
утверждения стали предметом презрения и насмешек со стороны большинства
авторов в течение последних ста лет (K.Э.Рэйвен (C.E.Raven) не так давно
называл цитировавшееся последним утверждение Б°рка "вредной сентенцией" - см.
его Christian Socialism [1920], p. 34), интересно теперь наблюдать, как один
из ведущих теоретиков современного социализма усваивает выводы Адама Смита.
Согласно А.П. Лернеру (The Economics of Control [New York, 1944], p. 67),
первостепенная полезность ценового механизма для общества заключается в том,
что "если он правильно используется, то побуждает каждого члена общества
делать в погоне за собственной выгодой то, что соответствует всеобщему
общественному интересу. В своей основе это - великое открытие Адама Смита и
физиократов".]; а также, что спонтанное сотрудничество свободных людей часто
создает вещи более великие, чем их индивидуальные умы смогут когда-либо
постичь в полной мере. Это великая тема Джозайи Такера и Адама Смита, Адама
Фергюсона и Эдмунда Б°рка, великое открытие классической политической
экономии, ставшее основой нашего понимания не только экономической жизни, но и
большинства подлинно социальных явлений.
Различие между этим взглядом, согласно которому бульшая часть порядка,
обнаруживаемого нами в людских делах, есть непредвиденный результат
индивидуальных действий, и другим, который возводит весь существующий порядок
к преднамеренному замыслу, составляет первый глубокий контраст между истинным
индивидуализмом британских мыслителей XVIII в. и так называемым
"индивидуализмом" картезианской школы. [Ср. Schatz, op. cit., p. 41--42, 81,
378, 568--69, особенно место, цитировавшееся им (p. 41, n. 1) из статьи
Альбера Сореля ("Comment j'ai lu la "Reforme sociale"" в Rйforme sociale,
November 1, 1906, p. 614): "Каким бы ни было в то время мое почтение, к тому
же в значительной мере внушенное и опосредованное, к "Рассуждению о методе", я
уже знал, что из этого прославленного рассуждения проистекло столько же
общественного безрассудства и метафизических нелепиц, абстракций и утопий,
сколько и положительных установлений, что, ведя к Конту, оно привело также к
Руссо". О влиянии Декарта на Руссо см. также: P.Janet, Histoire de la science
politique (3d ed., 1887), p. 423; F.Bouillier, Histoire de la philosophie
cartesienne (3d ed., 1868), p. 643; и H.Michel, L'Idee de l'etat (3d ed.,
1898), p. 68.] Но это только один аспект еще более широкого различия между
взглядом, вообще оценивающим довольно низко роль разума в людских делах и
утверждающим, что человек достиг всего несмотря на то, что он лишь отчасти
руководим разумом, к тому же крайне ограниченным и несовершенным, и взглядом,
согласно которому все люди всегда в полной и равной мере обладают Разумом с
большой буквы и все, чего достигает человек, есть прямой результат работы
индивидуального разума и, соответственно, подчинено его контролю. Можно даже
сказать, что первый взгляд -- это продукт острого осознания ограниченности
индивидуального ума и вызванного этим чувства смирения перед безличными и
анонимными общественными процессами, посредством которых индивиды создают вещи
более великие, чем доступно их пониманию, тогда как второй -- это продукт
неумеренной веры в силы индивидуального разума и вытекающего отсюда презрения
ко всему, что не было им сознательно спроектировано и не вполне для него
постижимо.
Антирационалистический подход, в соответствии с которым человек не
высокорациональное и непогрешимое, а достаточно иррациональное и подверженное
заблуждениям существо, индивидуальные ошибки которого корректируются только в
ходе общественного процесса и которое стремится создать самое лучшее из очень
несовершенного материала, представляет собой, вероятно, наиболее характерную
черту английского индивидуализма. Мне кажется, что его преобладание в
английской мысли обусловлено глубоким влиянием Бернарда Мандевиля, впервые
ясно сформулировавшего эту центральную идею. [Ключевое значение Мандевиля в
истории экономической теории, долго не принимавшееся во внимание и оцененное
по достоинству лишь несколькими авторами (в частности, Эдвином Кэннаном и
Альбером Шатцем), теперь начинает признаваться в основном благодаря
великолепному изданию "Басни о пчелах", которым мы обязаны покойному Ф.Б.Кэйе.
Хотя главнейшие идеи Мандевиля уже обозначены в первом издании "Басни" 1705
г., решающая разработка и в особенности полно выраженный взгляд на
происхождение разделения труда, денег и языка встречается только во II ее
части, увидевшей свет в 1723 году (см.: Bernard Mandeville, The Fable of the
Bees, ed. F.B. Kaye [Oxford, 1924], II, 142, 287-88, 349-50). (Рус. пер.
первой части: Мандевиль Б. Басня о пчелах. М., "Мысль", 1974.) Здесь есть
место только для того, чтобы процитировать решающий пассаж из его обзора
развития разделения труда, где он замечает, что "...мы часто приписываем
превосходству человеческого гения и глубине его проницательности то, что в
действительности обязано долгому времени и опыту многих поколений, очень мало
отличавшихся друг от друга по природным способностям и благоразумию" (ibid.,
p. 142). Стало уже привычным характеризовать Джамбаттиста Вико и его лозунг
(обычно неверно цитируемый) - homo non intelligendo fit omnia -- все творится
человеком не разумеющим (Opere, ed., Ferrari [2d ed., Milan, 1854], V, 183),
как начало антирационалистической теории общественных явлений, однако
представляется, что Мандевиль не только опередил, но и превзошел его.
Вероятно, заслуживает упоминания и то, что не только Мандевиль, но и Адам Смит
