рого. И Марду по заду хлопнул. А Марда глупо захихикала.
ПАСХА
Пасха - самый большой праздник у нас, тех, кто верует в Бога Единого.
Это очень важный праздник, потому что в этот день воскресает добрый Сын
грозного Бога Единого. И у Бога Единого в этот день хорошее настроение.
Вот почему мы радуемся.
В этот день наша мать Гизела умыла лица мне и моим - братьям Гизульфу
и Ахме-дурачку. Она дала нам чистые одежды. Когда стемнело и на небе по-
казались звезды, мы пошли в храм Бога Единого.
Я всегда хожу в храм с любопытством - что еще расскажет нам годья Ви-
нитар? Он иногда одно и то же рассказывает, но всякий раз интересно. И
хоть заранее знаешь, что будет дальше, а все равно сердце замирает. У
меня всегда будто в животе щекочет, когда годья рассказывает, как пришли
женщины к пещере, где мертвый Сын Бога Единого лежал, а Сына-то и нет! А
годья помолчит, помолчит, ожидание накаляя, а после как заревет страшным
и радостным голосом: воскрес, дескать, можно и не искать его в пещере!
Так-то вот, люди! И еще захохочет.
И как только годья захохочет, так в храме все тоже смеяться начинают.
Потому что тут даже Ахме-дурачку понятно становится: и вправду ведь
воскрес, коли нет Его в пещере! В прошлом годы мы с Ахмой от радости в
пляс пустились и прыгать начали посреди храма. Годья нас не останавли-
вал. Сказал только: все бы так ликовали, как эти светлые отроки. И уми-
лился годья, на нас глядя.
Уже и Пасха кончилась, а Ахма-дурачок все плясать норовил в храме Бо-
га Единого. Как придет в храм, так сразу пляшет и на годью глядит в ожи-
дании. Но больше никто не умилялся, на скачки его глядя. И постепенно
забыл Ахма-дурачок свои пляски.
Годья знает все о Боге Едином. Раньше я думал, что наш годья - свя-
той. А брат мой Гизульф говорил, что Винитар - он просто богарь. Тогда я
пошел и спросил нашего годью Винитара, правда ли, что он святой. Годья
же ответил, что нет, не святой он.
Годья мне объяснил, что он, Винитар, служит Богу Единому как слуга -
поэтому его и называют "годья", то есть "богарь". Те же, кто творит чу-
деса, например, воскрешают мертвых, как блаженный Гупта из соседнего се-
ления, - те святые.
Я-то хотел попросить Винитара воскресить из мертвых вутью Арбра, что-
бы порадовать дедушку, но Винитар отказался. Сказал, нужно ждать, пока
Гупта сам придет. Ибо Гупта тогда придет, когда Бог Единый или Сын Его
Гупту приведут. А из людей никому не ведомо, когда Гупта придет. Может,
и вовсе не придет.
Храм Бога Единого стоит сразу за домом Агигульфа, но не нашего дяди
Агигульфа, а другого. Того Агигульфа, который верует в Бога Единого и у
которого одноглазая дочь на выданье. Ее зовут Фрумо.
Я очень хотел есть, потому что перед Пасхой нас почти не кормили. Де-
душка это одобряет. Он говорит, что воинам нужны испытания.
Бог Единый на людей всегда немного сердит. А когда умирает добрый Сын
Бога Единого, Он особенно к людям придирается и следит, чтобы как следу-
ет люди скорбели по Сыну Его. Чтобы жили впроголодь и смеялись пореже, а
не ржали, аки кони, и не обжирались свининой. И пивом до самых глаз не
наливались. И драк бы не чинили, и с замарашкой валамировой по сеновалу
не валялись. Как наш дядя Агигульф.
Наша мать Гизела говорит, что это соблазн.
Дядя Агигульф сует нам с Гизульфом куски, пока наша мать не видит и
пока Тарасмунд глядит в другую сторону. И берем мы эти куски. И едим то-
ропливо, от Бога Единого руками закрываясь. Я потом всегда Сына прошу,
чтобы не сердился. Я Ему объясняю, что все равно по Нему скучаю, а что
мясо ем - то в предвкушении радости. Ведь я знаю, что Он обязательно
воскреснет.
А Агигульф-сосед, печаль по умершему Сыну ревностно соблюдая, хотел в
этом году ножом себе лицо изрезать, как аланы делают, по умершим родичам
скорбя. Но Винитар запретил ему так поступать. Сказал, что Сын, воскрес-
нув, огорчится, если обезображенным Агигульфа-соседа увидит. Ибо безмер-
но милосердие Сына.
Перед Пасхой годья несколько дней все в храме чистил. Мы с Гизульфом
и наши сестры Сванхильда с Галесвинтой ему во всем помогали. Галесвинта
веток нарезала и в воду поставила. Теперь на этих ветках показались зе-
леные листики.
Когда мы пришли ночью в храм, там было очень красиво. Горело больше
дюжины лучин. Годья зажег также медную лампу, которой очень дорожил и
редко зажигал, потому что масло дорого стоит. И плошки с маслом зажег.
Все переливалось в золотистом свете.
Годья долго пел разные песни. Наша мать Гизела годье вторила. Она все
эти песни знает. Получалось очень красиво. Другие тоже подпевали им, но
не так красиво.
Агигульф-сосед совсем некрасиво подпевал, он сипел. И слов почти не
знал. Но все равно было здорово.
Потом годья рассказывать начал про женщин, которые к пещере пошли. Я
понял, что целый год ждал, как годья эту историю рассказывать будет.
Годья эту историю только на Пасху рассказывает. И у меня сразу защекота-
ло в животе, как всегда бывает, когда я про ту пещеру слушаю.
И вот годья замолчал посреди истории и стал нас молчанием томить. И
так долго томил, что Гизульф не выдержал и крикнул:
- А там ведь нет никого!
И захохотал, как годья всегда в этом месте рассказа хохочет.
Тут все зашумели, засмеялись и стали наперебой кричать:
- А ведь нет там никого!
И годья заревел, всех перекрикивая:
- Точно, нет там никого!
И позвал нас искать Сына. Он взял свой крест и устремился к выходу.
Мы все пошли за ним. Мы обошли вокруг храма, распевая песни. Сейчас я
уже знаю, что нужно просто вокруг храма ходить - так нужно искать Сына.
Когда Тарасмунд, наш отец, только уверовал в Бога Единого, он в такую
ночь не стал вокруг храма ходить, а за село устремился. Однако годья Ви-
нитар заметил и вернуться велел. Тарасмунд не хотел возвращаться и гово-
рил годье: мол, искать так искать, а вокруг храма топтаться - что толку.
Но годья сказал, что положено вокруг храма ходить. Так Бог Единый уста-
новил.
Потом годья Винитар нас к трапезе позвал. Он заранее приготовил много
мяса, яиц, хлеба и молока. И даже медовуха была у него. Перед Пасхой
годья всегда сам готовит трапезу, говорит - это для того, чтобы никого в
соблазн не вводить.
Годья Винитар очень вкусно готовит. Мы очень быстро все съели, что он
приготовил, и по домам пошли, Бога Единого славя и Доброго Сына Его.
Дедушка, дядя Агигульф и наложница дедушки Ильдихо с нами не ходят.
Вот и на этот раз они спали.
Когда мы шли домой, восходило солнце. Ахма-дурачок кричал во все гор-
ло:
- А там ведь нет никого! И правда никого там нет!
И хохотал, годье подражая.
От этих криков дедушка и дядя Агигульф проснулись и заругались. Де-
душка все клял себя за то, что не настоял на своем и не отнес Ахму в ка-
пище.
Иногда я думаю, что дедушка Рагнарис прав.
На следующий день у нас в доме был пир. К нам пришел Валамир, друг
дяди Агигульфа. Валамир пришел не потому, что верует в Бога Единого и
радуется тому, что Сын Его воскрес, а просто потому, что был пир.
С Валамиром пришел Одвульф. Валамир наш родич, а Одвульф родич Вала-
мира.
Одвульф был расстроен. Годья выгнал его из храма, потому что Одвульф
был пьян. Одвульф объяснял годье, что пьян от радости, но годья рассер-
дился на Одвульфа.
Одвульф верует в Бога Единого. Одвульф очень хочет стать святым, как
Гупта из соседнего села. Я тоже хочу, чтобы Одвульф стал святым, потому
что тогда он сможет воскресить Арбра для дедушки.
Пойдет Одвульф на охоту - всегда отдаст половину добычи годье. Он
очень хочет стать святым.
Одвульф умеет петь многие из песен годьи. Отец мой Тарасмунд и мать
Гизела хотели послушать, как Одвульф поет на память из книги Винитара.
Одвульф спел, как Авраам родил Исаака, Исаак родил Иакова, Иаков ро-
дил Иуду и братьев его.
Тогда дедушка Рагнарис и дядя Агигульф, которые тоже были пьяны, ста-
ли петь, Одвульфа перекрикивая, родословие славнейшего готского рода
Амалов:
"Гапт родил Хулмула, Хулмул родил Авгиса, Авгис родил Амала, Амал ро-
дил Гизарну - но не того Гизарну, что из нашего села, а другого..."
При каждом имени они стучали кружками о стол и громко смеялись.
Пьяный Одвульф, чье имя и означает "Бешеный Волк", обиделся за Бога
Единого. На Одвульфа снизошла священная ярость. С тем он бросился в бит-
ву и сильно помял дядю Агигульфа. Но тут на него насели дед мой Рагнарис
и отец мой Тарасмунд, который хоть и не одобрял агигульфовы выходки, но
все же любил его братской любовью. Валамир же в битву вмешиваться осте-
регался, ибо был как родичем Одвульфа, так и нашим родичем.
Стол был опрокинут, питье разлито и два кувшина разбито.
Дурачок Ахма стал на сторону Одвульфа в этой битве.
На другой день мы бегали смотреть, как Одвульф винится перед годьей
Винитаром. Одвульф громко выл и мазал лицо грязью. Годья Винитар сказал
Одвульфу, что никогда не быть ему святым, как Гупта. Не стать паршивому
волку пригожей овцой.
Отец мой Тарасмунд ругался в доме с дядей Агигульфом. Дедушка ушел к
Хродомеру. Они разругались.
Ильдихо оплакивала разбитые кувшины и бранила нас с Гизульфом.
Ахма бормотал себе под нос: "А там и нет никого!" и хихикал в кула-
чок. На скуле у Ахмы был синяк.
Валамир ладил нам новый стол. Дядя Агигульф давал Валамиру советы.
Было интересно.
НАШ РОДИЧ ОДВУЛЬФ
Наш родич Одвульф невысокого роста, худощавый, волосом длинен и ре-
док, бороденка и того реже, усы вислые, будто мокрые. Ни в какое сравне-
ние не идет он с нашим дядей Агигульфом. Взором мутен Одвульф, будто
глаза у него оловянные, а веки красные. Мы с Гизульфом все думали - от-
того, что в храме много плачет, но дедушка Рагнарис сказал как-то: пом-
ню, мол, Одвульфа еще сопляком. Помню, как при капище, в мужском избе,
посвящение в воины получал. Так он и тогда такой же был, как плотвица
снулая.
Штаны у Одвульфа из домотканой пестряди, на тощем заду заплата, из
мешка вырезанная. Бобылем живет Одвульф, без жены и без рабынь. Одеждой
разживается у хозяек в селе, норовя наняться к ним на работу. Но Одвульф
работает плохо, потому женщины не любят его на работу нанимать, а спешат
отделаться, сунув какое-нибудь старье. Одвульф за старье благодарит име-
нем Бога Единого, а потом все-таки отслужить рвется. Тогда ему попроще
работу дают.
Вот и за штаны эти отрабатывал Одвульф. Мать наша Гизела как-то подс-
лушала, как сестры наши, Сванхильда с Галесвинтой, между собой говорят:
"Пойдем, мол, к Одвульфу на двор, на стати любоваться". Подумала сперва
нехорошее и сама следом пошла, чтобы пресечь грех, если зарождается. И
увидела. Одвульф о чем-то с годьей Винитаром беседовал, а в прорехе ста-
ти его, как колокола, раскачивались. И девицы подсматривают, хихикают,
краснеют да отворачиваются.
Сванхильду с Галесвинтой мать наша Гизела прогнала и побить грози-
лась; Одвульфа же долго бранила за неприличие одежды его, а после вдруг
пожалела. Больно жалостливо объяснял Одвульф, что никто ему работы не
дает. Пошла Гизела к дедушке Рагнарису и сказала ему, что негоже родичу
нашему без порток щеголять, пусть даже и дальнему.
За портки эти Одвульф огород наш вскопал. Гизела порты ему загодя вы-
дала, чтобы прорехами своими девиц не смущал. Одвульф же рассказал в от-
вет из Писания, как Иаков подрядился к Лавану стада пасти за дочерей ла-
вановых; так Лаван тоже загодя ему дочек в жены отдал, прежде отслужен-
ной службы. И заплакал. И мать наша Гизела от умиления прослезилась.
Про Лавана годья в храме рассказывал, так что для нас с Гизульфом эта
история не новая, потому мы и плакать не стали. Про Лавана годья каждый
раз рассказывает перед пахотой, когда наделы определяют.
Словом, заплакали и Одвульф, и мать наша Гизела. Одвульф в голос зап-
лакал, громко, и штаны новые к груди прижал. На шум дедушка Рагнарис вы-
