гордому облику моего недруга. Когда мот смуглый испанский красавец в
пышном одеянии, украшенном золотыми цепочками, обнажив голову, поклонился
Кортесу, я вынужден был признаться, что еще ни разу не встречал столь
блестящего кавалера, чья привлекательная внешность так ловко скрывала
самое черное сердце. Но я-то знал, что он собой представляет, и при виде
его вся кровь закипела во мне от ярости. А когда я подумал о своем
бессилии и о том, какое поручение он сейчас получит, я заскрежетал зубами
и проклял день своего рождения. Что касается де Гарсиа, то он
приветствовал меня быстрой жестокой улыбкой и обратился к Кортесу:
- Вы меня звали, генерал?
- Здравствуйте, друг, - откликнулся Кортес. - Вы знаете этого
изменника?
- Даже слишком хорошо, генерал. Он трижды пытался меня убить.
- Ну что ж, это ему не удалось, а теперь пришел ваш час, Сарседа.
Кстати, он говорит, что у вас с ним вражда. В чем там дело?
Де Гарсиа заколебался, теребя свою остроконечную бородку, потом
ответил:
- Мне не хотелось говорить, потому что эта история вызывает во мне
боль и раскаяние, но все-таки я ее расскажу, чтобы вы не думали обо мне
хуже, чем я того заслуживаю. У этого человека есть причины относиться ко
мне с недоброжелательством. Буду откровенен. Когда я был много моложе и
предавался всем безумствам юности, я встретился в Англии с его матерью,
красавицей-испанкой, по несчастной случайности вышедшей замуж за отца
этого человека, деревенского дурня, злого шута, который ее истязал. Короче
говоря, дама полюбила меня, и я убил ее мужа на дуэли. Вот почему этот
предатель меня так ненавидит.
Пока он говорил, я думал, мое сердце испепелится от ярости. Ко всем
своим злодеяниям и оскорблениям де Гарсиа прибавил еще одно: он запятнал
чести моей покойной матери!
- Ты лжешь, убийца! - крикнул я, тщетно пытаясь разорвать веревки,
которыми был связан. - Ты лжешь!
- Генерал, прошу защитить меня от подобных оскорблений, - спокойно
проговорил де Гарсиа. - Будь пленник достоин дуэли, я попросил бы вас
развязать его на некоторое время, но о таких, как он, я не желаю пачкать
свой меч. Мне дорога моя честь.
- Если ты посмеешь еще раз оскорбить испанского дворянина, - холодно
сказах Кортес, - у тебя вырвут раскаленными клещами твой подлый язык,
проклятый еретик! А вас, Сарседа, я благодарю за откровенность. Если у вас
на душе нет иных грехов, кроме этой любовной истории, я думаю, наш добрый
капеллан Ольмедо избавит вас от пламени чистилища. Но мы зря тратим слова
и время. Этот человек знает тайну сокровищ Куаутемока и Монтесумы. Если
Куаутемок и его приближенные ничего не скажут, то этого белого язычника
можно заставить заговорить. Только индейцы способны перенести все пытки
без единого стона, а ему они быстро развяжут язык! Займитесь им, Сарседа.
Поручаю его вашим особым заботам. Сначала пусть помучается вместе с
другими, а если он окажется несговорчивым, отделите упрямца от остальных.
Выбор способов предоставляю вам. Когда он признается, сообщите.
- Извините меня, генерал, но это занятие не для испанского дворянина.
Я привык пронзать своих врагов мечом, а не рвать их клещами, - возразил де
Гарсиа, но я заметил, как торжествующе блеснули его черные глаза, и уловил
в деланно оскорбленном голосе испанца злорадную нотку.
- Знаю, друг, ответил Кортес. - Но что делать? Мне самому это не
нравится, однако иного выхода нет. Золото! Золото! Матерь божья, солдаты
уже кричат, что я его украл. Проклятые индейцы вряд ли проронят хоть слово
даже под пыткой. А этот человек знает все, и я нарочно отдаю его вам,
потому что вы знаете, какие злодеяния он совершил, и это избавит вас от
ложной жалости. Не давайте ему пощады! Помните - он должен заговорить!
- Вы приказывайте, Кортес, и, хотя это дело не по мне, я подчиняюсь.
Но с одним условием: отдайте приказ в письменном виде.
- Приказ вам вручат немедленно, - ответил Кортес. - А пока отправьте
пленника!
- Куда?
- В тюрьму, где он сидел. Все уже готово. Там он встретит своих
друзей...
Появились солдаты и повели меня обратно в мою темницу. Когда мы
выходили из комнаты, де Гарсиа крикнул, что сейчас нас догонит.
29. ДЕ ГАРСИА ВЫСКАЗЫВАЕТСЯ НАЧИСТОТУ
Меня поместили не в мою комнату, а в расположенную при входе в дом
маленькую караульную, где отдыхала стража. Здесь, задыхаясь от страха и
ярости, я лежал некоторое время, связанный по рукам и ногам. Два солдата с
обнаженными мечами не спускали с меня глаз. Из-за стены доносились глухие
звуки ударов, сопровождаемые стонами.
Но вот дверь распахнулась, в караульню вошли два тласкаланца
свирепого вида и, схватив меня за волосы и за уши, грубо поволокли в
комнату. Я услышал, как один испанец сказал, обращаясь к другому:
- Бедняга! Святотатец он или нет, мне его жаль. Проклятая служба!
Затем дверь за нами закрылась, и я очутился в камере пыток. Комната
была затемнена; на оконной решетке висел какой-то лоскут, и только огонь
жаровен освещал стены призрачными отблесками. При свете этих отблесков я
старался разглядеть обстановку.
Посреди комнаты стояли три грубо сколоченных деревянных кресла. Одно
было пусто, а в двух других сидели император ацтеков Куаутемок и мой
старый знакомый, касик Такубы. Они были привязаны к креслам, а под ногами
у них стояли жаровни с пылающими углями. Позади кресел примостился писец с
бумагой и чернильницей. Вокруг пленников суетились занятые своим страшным
делом тласкаланцы, которыми руководили два испанских солдата.
Перед третьим пустым креслом стоял еще один испанец, - казалось, не
принимавший участия во всем происходящем. Это был де Гарсиа.
Но вот один из тласкаланцев схватил босую ногу правителя Такубы и
прижал ее к пылающим угольям жаровни. Несколько мгновений стояла мертвая
тишина, затем касик Такубы глухо застонал. Куаутемок повернулся к нему -
только тогда я заметил, что его нога тоже стоит на горящих угольях.
- На что ты жалуешься, друг? - заговорил он твердым голосом. - Я тоже
не отдыхаю на своем ложе, однако молчу! Смотри на меня, друг, и не выдавай
своих страданий.
Я услышал, как заскрипело перо по бумаге: писец записал его слова. В
этот миг Куаутемок повернул голову и увидел меня. Его лицо было свинцовым
от боли, но когда он обратился ко мне, я услышал все тот же неторопливый,
ясный голос, который столько раз звучал на большом совете.
- Увы, ты тоже здесь, друг мой теуль? - сказал Куаутемок. - Я
надеялся, что тебя они пощадят. Теперь ты видишь, что значит верить
испанцам. Малинцин поклялся обходиться со мной с уважением, вот он и
воздает мне честь горящими углями и раскаленными клещами. Они думают, что
мы спрятали сокровища, и пытаются вырвать у нас эту тайну. Но ведь ты
знаешь, теуль, что это неправда. Если бы у нас были сокровища, разве бы мы
не отдали их сами нашим победителям, божественным сыновьям Кецалькоатля?
Ты знаешь, что у нас не осталось ничего, кроме развалин наших городов и
праха наших близких.
- Молчи, собака! - оборвал его один из палачей и ударил по лицу. Но я
уже понял и в глубине души поклялся, что скорее умру, чем выдам тайну
своего собрата. Скрыв от алчных испанцев сокровища, Куаутемок хоть в этом
мог одержать над ними победу. Нет, я не предам его в последнем бою!
Так я дал клятву, которой тут же было суждено подвергнуться
испытанию. По знаку де Гарсиа тласкаланцы схватили меня и привязали к
третьему креслу. Затем он склонился к моему уху и заговорил по-испански:
- Пути господни неисповедимы, кузен Вингфилд. Ты охотился за мной по
всему свету, мы не раз встречались, и каждый раз было тебе на горе. Я
думал, что разделаюсь с тобой на рабском корабле, я надеялся, что акулы
прикончат тебя в море, но ты каким-то образом всегда ускользал от меня,
мой преследователь, и я каждый раз сожалел об этом, узнавая правду. Но
теперь я ни о чем не жалею. Теперь я знаю, что тебе был уготован
сегодняшний день. На сей раз ты от меня не уйдешь, кузен Вингфилд, и я
надеюсь, что мы проведем с тобой несколько приятных дней, прежде чем
расстаться навсегда. Я буду с тобой обходителен. Выбирай сам, с чего нам
начать. К сожалению, выбор не так богат, как бы мне хотелось; святая
инквизиция еще не прибыла сюда со своими милосердными орудиями, но я
собрал все, что мог. Эти дикари ничего не понимают в своем деле: у них
хватило воображения только на горящие угли. У меня, как видишь, больше
фантазии, - де Гарсиа показал на различные орудия пыток. - Итак, что тебе
больше нравятся?
Я не ответил, решив не издавать ни звука, что бы со мной ни делали.
- Сейчас подумаем, подумаем, - продолжал де Гарсиа, теребя свою
бородку. - Ага, есть! Эй, рабы, сюда!
Я не хочу описывать пережитые мной страдания, чтобы не возбудить ужас
в душе того, кому доведется прочесть мою историю. Достаточно будет
сказать, что этот дьявол с помощью тласкаланцев истязал меня в течение
двух с лишним часов, подвергая самым ужасным мучениям. Он перепробовал на
мне все пытки, какие только мог придумать, проявив в этом деле незаурядные
способности и неистощимую изобретательность. Когда я временами терял
сознание, меня тотчас приводили в себя ведрами холодной воды и водкой,
которую вливали мне в рот. Но, несмотря на все это, я с гордостью могу
сказать, что за два с лишним часа невыносимых страданий не издал ни
единого стона и не произнес ни слова. А ведь я испытывал не только
телесные муки. Мой враг, не переставая, осыпал меня издевками и
насмешками, терзавшими мою душу сильнее, чем орудия пыток и горящие угли
терзали мою плоть. Наконец де Гарсиа выбился из сил и, обозвав меня
упрямой английской свиньей, приостановил пытку. В этот момент в залитую
кровью комнату вошел Кортес, а за ним - Марина.
- Как дела? - спокойно спросил Кортес, хотя лицо его побелело при
виде всех ужасов.
- Касик Такубы признался, что золото спрятано у него в саду, -
ответил писец, заглянув в свои бумаги. - Двое других молчат, генерал.
Я услышал, как Кортес пробормотал про себя:
- Какие люди! Поистине железные...
Затем громко приказал:
- Завтра отнесите касика в сад, о котором он говорил; пусть покажет,
где лежит золото. А этих двух оставьте на сегодня в покое. Может быть, за
ночь они образумятся. Надеюсь на это, надеюсь ради их же блага!
Кортес отошел в дальний угол и начал совещаться с Сарседой я другими
палачами. Передо мной и Куаутемоком осталась одна Марина. Некоторое время
она смотрела на принца почти с ужасом, затем странный огонь промелькнул в
ее прекрасных главах и она тихо обратилась к нему по-ацтекски:
- Помнишь, Куаутемок, как ты однажды оттолкнул меня там, в Табаско, и
что я тебе тогда сказала? Я говорила, что возвышусь без твоей помощи и
вопреки тебе. Видишь, все сбылось, и даже больше того, ибо смотри, до чего
ты дошел! Скажи, ты не жалеешь о том далеком дне, Куаутемок? Я жалею, хотя
многие женщины на моем месте только радовались бы, увидев тебя в беде.
- Женщина, - ответил принц хриплым голосом, - ты предала свою родину,
унизила меня и довела до пыток. Да, если бы не ты, пожалуй, все было бы
по-другому. Да, я сожалею - сожалею о том, что не убил тебя сразу. Но да
будет впредь имя твое постыдной бранью в устах каждого честного человека,
да будет душа твоя проклята навеки и да испытаешь ты еще при жизни самую
страшную измену и унижение! Твое предсказание сбылось, женщина. Но и мое
исполнится!
Марина, трепеща, отвернулась и некоторое время не могла произнести ни
