говорящий по-испански?
- Я не ацтек, - ответил я. - Я англичанин и сражаюсь за ацтеков
только для того, чтобы убить этого Сарседу, как вы его зовете. Но к тебе у
меня нет вражды. Вставай, Берналь Диас, и спасайся, если можешь. Нет, твой
меч я оставлю себе.
- Англичанин, испанец, ацтек или сам черт, - проворчал Диас,
выбираясь из тины, - кто бы ты ни был, ты добрый малый, и, клянусь, если я
сегодня уцелею и когда-нибудь потом случайно схвачу за глотку тебя, я
вспомню о твоей услуге. Прощай!
Не прибавив больше ни слова, он вскарабкался по откосу дамбы и нырнул
в поток отступающих, оставив свой добрый меч у меня в руках. Я хотел
последовать за ним, чтобы отыскать де Гарсиа, который снова ушел от
расплаты, но силы меня оставили. Рана была слишком глубока. Истекая
кровью, я сидел в воде до тех пор, пока не подошел челн и меня не отвезли
к Отоми. Ей пришлось ухаживать за мной целых десять дней, прежде чем я
снова смог встать на ноги.
Таково было мое участие в "Ночи печали". Увы, наша победа ничего не
дала, несмотря на то, что в ту ночь пало более пятисот испанцев и тысячи
их союзников. Ацтеки не имели никакого понятия ни о военном искусстве, ни
о дисциплине и не сумели воспользоваться своим преимуществом. Вместо того,
чтобы преследовать испанцев и уничтожить их всех до последнего, они
бросились грабить мертвых и вылавливать из озера живых для своих
жертвоприношений.
Отоми эта ночь отмщения тоже принесла много горя. Два ее брата,
сыновья Монтесумы, которых испанцы захватили в качестве заложников,
погибли во время отступления.
Что касается де Гарсиа, то я так и не узнал, уцелел он тогда или нет.
25. СОКРОВИЩА МОНТЕСУМЫ
Пока я лежал не поднимаясь, Куитлауак был коронован императором
вместо своего умершего брата Монтесумы. Меня приковали к ложу две раны:
одна от меча де Гарсиа, а вторая от жертвенного ножа жреца. Эта рана не
успела зажить: во время яростного боя в "Ночь печали" она снова открылась
и начала сильно кровоточить. Долгие годы она доставляла мне немало
беспокойства, и даже сейчас я ее чувствую с приближением осени.
Отоми заботливо ухаживала за мной. Странная вещь - сердце женщины!
Из-за того, что я не погиб и даже прославился в бою, она словно позабыла о
постигшем ее горе, о смерти отца и братьев, и с увлечением рассказывала
мне о пышной церемонии коронации.
Ацтеки поистине обезумели от радости. Наконец-то теули ушли! Все
забыли или делали вид, что забыли о гибели тысяч воинов и знатнейших
людей, цвета нации, и, казалось, совсем не думали о будущем. От дома к
дому, из улицы в улицу носились группы юношей а девушек в венках из
цветов, громко выкрикивая:
- Теулей нет! Радуйтесь вместе с нами! Теули бежали, веселитесь!
И горе тем, кто не смеялся вместе с ними, несмотря на то, что многие
семьи посетила смерть.
На большой пирамиде снова отстроили храмы я поставили изваяния богов,
а с воздвигнутым испанцами распятием ацтеки поступили так же, как в свое
время испанцы с идолами Уицилопочтли и Тескатлипоки, то есть сбросили его
вниз с теокалли, предварительно принеся перед ним в жертву несколько
испанских пленников. Об этом святотатстве мне рассказал Куаутемок,
впрочем, без особого восторга. Я ему уже кое-что говорил о нашей вере, и
хотя Куаутемок был слишком закоренелым язычником, чтобы отречься от своих
идолов, в глубине души он считал, что бог христиан - это бог истинный и
всемогущий. К тому же Куаутемок, как и Отоми, никогда не был сторонником
человеческих жертвоприношений, однако ему приходилось это скрывать,
опасаясь жрецов, ибо власть их была велика.
Выслушав его рассказ, я пришел в такую ярость, что утратил всякую
осторожность и воскликнул:
- Слушай, Куаутемок, брат мой! Я поклялся в верности вашему делу и
породнился с вашим народом. Но сегодня я говорю тебе: дело ваше отныне
проклято! Ваши кровавые идолы и жрецы сами обрекли его на погибель. Те,
кто поклоняется истинному богу, скоро вернутся с новыми силами. Поруганный
крест будет снова стоять на месте ваших идолов, и уже никто его никогда не
свергнет!
Так я сказал ему, и мои слова, хотя никто мне их не внушал и я
говорил просто в порыве гнева, оказались пророческими. На месте
жертвенников в Мехико сегодня возвышается церковь.
- Ты слишком неосторожен, брат мой, - проговорил в ответ Куаутемок.
Он казался довольно спокойным, но было видно, что мое мрачное пророчество
его встревожило. - Повторяю, ты слишком неосторожен. Если кто-нибудь
услышит твои слова, ты снова встретишься со жрецами, которых поносишь, и
тогда ничто тебя не спасет - ни твое положение, ни твои заслуги в бою и
перед советом, ни твое бегство с жертвенного алтаря. И потом, что мы
такого сделали христианскому богу? Ведь твои белые единоверцы точно так же
осквернили и оскверняют наших богов! Но не будем об этом говорить! И прошу
тебя, брат, если ты дорожишь моей любовью, больше не повторяй таких
пророчеств, чтобы не накликать беду. Скажи лучше, ты вправду думаешь, что
теули вернутся?
- Ах, Куаутемок, это так же ясно, как солнце светит. Вы держали
Кортеса в своих руках и упустили его. После этого он ухитрился выиграть
битву при Отумбе [речь идет о так называемом "чуде при Отумбе", когда
обескровленная армия испанцев и тласкаланцев с помощью смелого маневра
двадцати всадников близ селения Отумба разгромила 14 июля 1520 года
многочисленное войско ацтеков и их союзников]. Неужели ты думаешь, что
такой человек сложит оружие и безропотно канет во мрак бесчестья и
неизвестности? Не пройдет и года, как испанцы снова будут стоять у ворот
Теночтитлана.
- Видно, сегодня ночью ты меня вряд ли чем-нибудь утешишь, -
проговорил Куаутемок. - Но боюсь, что ты прав. Ладно, если придется
сражаться, постараемся победить. По крайней мере - у нас теперь нет
Монтесумы, и никто не станет согревать змею у себя на груди и ждать, пока
она укусит.
Куаутемок поднялся и вышел, не проронив больше ни слова. Я видел, что
на сердце у него было тяжело.
На следующее утро после этого разговора я смог покинуть свое ложе, а
еще через неделю я был уже совершенно здоров. Куаутемок снова навестил
меня и сказал, что император Куитлауак повелел ему и мне завершить одно
важное дело, требующее абсолютной тайны. Только узнав о чем идет речь, я
понял, насколько мне доверяют вожди ацтеков, ибо дело это касалось
ценностей, отнятых у испанцев в "Ночь печали", и прочих неисчислимых
богатств, извлеченных из тайных хранилищ империи. Мне и Куаутемоку было
поручено надежно спрятать все эти сокровища.
С наступлением темноты мы с Куаутемоком и другими знатнейшими
ацтеками отправились к пристани, где нас ожидало десять больших лодок,
тяжело нагруженных какими-то предметами, укрытыми хлопковыми тканями.
Всего под предводительством Куаутемока было тридцать человек. Надеясь, что
нас никто не видел, мы сели в лодки - по трое в каждую - и два с лишним
часа гребли поперек озера Тескоко, пока не пристали к противоположному
берегу в том месте, где у Куаутемока были обширные владения. Здесь мы
сошли на землю и сняли покровы с нашего таинственного груза.
В лодках оказались большие глиняные вазы и мешки с золотом,
драгоценными камнями и ювелирными украшениями, а кроме того, всевозможные
ценные предметы и среди них - отлитая из массивного золота голова
Монтесумы, настолько тяжелая, что мы с Куаутемоком едва-едва ее подняли.
Что же касается глиняных ваз - насколько помню, их было семнадцать штук, -
то каждую с трудом перетаскивали на носилках из весел шесть человек.
Весь этот бесценный груз мы постепенно перенесли на вершину холма,
расположенного футах в шестистах от озера, и уложили возле входа в
отвесную шахту на куче выброшенной земли. Когда в лодках ничего не
осталось, Куаутемок тронул за плечо меня и еще одного высокородного
ацтека, чья мать была тласкаланкой. Он спросил, не хотим ли мы спуститься
вместе с ним в шахту, чтобы помочь ему уложить сокровища.
- Охотно, - ответил я, потому что мне хотелось увидеть подземелье.
Однако ацтек замешкался и, только преодолев нерешительность, согласился
пойти вместе с нами себе на горе.
Куаутемок взял факелы, и его спустили вниз. Затем настала моя
очередь. Словно паук на паутине, висел я на веревке, опускаясь все ниже:
шахта оказалась очень глубокой. Наконец я достиг дна и очутился рядом с
Куаутемоком. При свете факела, который он держал в руке, я увидел
выложенный по стенам шахты на высоту человеческого роста карниз из сухих
глиняных кирпичей. На нем стояла прислоненная к стене огромная каменная
плита с высеченными ацтекскими письмами-рисунками, которые теперь я
разбирал без труда. В надписи говорилось о том, что в первый год правления
Куитлауака, императора Анауака, здесь погребены сокровища его страны;
далее следовало ужасающее проклятие, грозившее тому, кто на них посягнет.
Позади нас в правом углу шахты открывался горизонтальный ход длиной шагов
в десять и довольно высокий - по нему можно было идти, не сгибаясь. Он
оканчивался пещерой примерно такой же величины, как эта комната, где я
сегодня пишу. У самого входа в пещеру был приготовлен известковый раствор
и штабеля адобов, напомнившие мне штабеля обтесанных камней в севильском
подземелье, где была замурована заживо Изабелла де Сигуенса.
- Кто вырыл эту пещеру? - спросил я.
- Те, кто не знали, что они роют, - ответил Куаутемок. - А, вот и наш
помощник! Прошу тебя, брат, ничему не удивляйся и помни, - если я так
поступаю, значит, у меня есть на то причины...
Прежде чем я успел что-либо спросить, знатный ацтек оказался рядом с
нами. Затем оставшиеся наверху начали спускать вниз мешки и глиняные
сосуды. Куаутемок отвязывал веревки, и мы с ацтеком перекатывали груз по
проходу в пещеру точно так же, как у нас в Англии перекатывают бочки с
элем. Так мы трудились часа два с лишним, пока не разместили все
сокровища. Последний мешок разорвался, когда его спускали, и на нас хлынул
белый дождь драгоценных камней. Большое ожерелье из поразительных по
красоте и величине изумрудов упало мне прямо на голову и повисло,
зацепившись за мое плечо.
- Возьми его себе, брат, на память об этой ночи! - рассмеялся
Куаутемок, и я с радостью спрятал бесценный дар на груди. Это ожерелье до
сих пор у меня. С него-то я и снял тот изумруд, один из самых маленьких,
который подарил нашей милостивой королеве Елизавете. Долгие годы его
носила Отоми, и потому я хочу, чтобы ожерелье похоронили вместе со мной.
Знающие люди говорили, что ему нет цены, но какое мне до этого дело!
Сколько бы оно ни стоило, ожерелье будет погребено в моей могиле на
дитчингемском кладбище, и горе тому, кто задумает отнять у мертвеца эту
драгоценность! Пусть поразит его проклятие, начертанное на камне,
скрывающем под собой сокровища ацтеков.
Закончив работу, мы вышли на пещеры в подземный ход и начали
закладывать пещеру стеной из адобов. Когда кладка достигла высоты
двух-трех футов, Куаутемок разогнулся и попросил меня поднять факел
повыше. Я повиновался, недоумевая, что он еще хочет тут разглядеть. Тогда
принц отступил шага на три по проходу и окликнул нашего спутника-ацтека.
- Знаешь ли ты, друг, какая судьба ожидает разоблаченного предателя?
- заговорил Куаутемок, высвобождая из ременной петли свою боевую палицу,
усаженную обсидиановыми остриями. Голос его звучал очень спокойно, и от
