свирепым видом, что испанец от удивления отступил, и мы, шатаясь, побрели
дальше.
Когда угол дома скрыл нас от солдат, силы меня оставили, и я рухнул
на землю от невыносимой боли: пока солдаты могли нас видеть, мне
приходилось ступать на раненую ногу, чтобы не возбудить их подозрения.
Отоми попыталась меня поднять.
- Вставай, любимый! - умоляла она. - Надо идти или мы погибнем.
С мучительным стоном я поднялся на ноги. Ценой каких страданий
добрались мы до южных ворот - невозможно сказать. Мне казалось, я десять
раз умру, прежде чем их достигну. Но вот, наконец, ворота и возле них, по
счастью, ни одного солдата: все испанцы спали в караульне. Только три
тласкаланца дремали у маленького костра, завернувшись с головой в свои
плащи-одеяла. На рассвете посвежело.
- Открывайте ворота, собаки! - гордо потребовал я.
Увидев перед собой испанского солдата, один ив тласкаланцев встал на
ноги, затем, помедлив, спросил:
- Зачем? Кто приказал?
Я не видел его лица, скрытого одеялом, но голос показался мне
знакомым, и страх охватил меня. Однако нужно было отвечать.
- Зачем? А затем, что я пьян и хочу проспаться на травке, пока
протрезвлюсь. Кто приказал? Я приказал, дежурный офицер! Живей, не то я
прикажу тебя сечь до тех пор, пока ты не отучишься навсегда задавать
дурацкие вопросы. Слышишь?
Тласкаланец заколебался.
- Может, разбудить теулей? - обратился он к своему товарищу.
- Не надо, - ответил тот. - Господин Сарседа устал и приказал его зря
не беспокоить. Пропусти их или не выпускай, только его не буди.
Я задрожал с головы до ног: в караульне был де Гарсиа! Что, если он
уже проснулся? Что, если он сейчас выйдет и увидит меня? И в довершение
всего я узнал, наконец, голос тласкаланца, - это был один из пытавших меня
мучителей. Только бы он не увидел моего лица! Палач наверняка узнает свою
жертву.
Оцепенев от ужаса, я не мог произнести ни слова, и если бы не Отоми,
моя история на этом бы окончилась. Но тут она вступила в свою роль и
сыграла ее превосходно. Солеными солдатскими шуточками Отоми заставила
тласкаланца рассмеяться, и он открыл перед нами ворота. Мы уже миновали
их, когда от внезапного приступа слабости я споткнулся, упал и покатился
по земле.
- Вставай, дружок, вставай! - тянула меня Отоми с грубым смехом. -
Если хочешь спать, подожди, пока мы доберемся до какого-нибудь укромного
местечка под кустом!
Она нагнулась, чтобы поднять меня. Тласкаланец со смехом поспешил ей
на помощь, и, опираясь на них, мне удалось встать на ноги. Но когда я
встал, шляпа, и без того едва прикрывавшая мое лицо, упала на землю.
Тласкаланец подобрал ее, протянул мне, и в этот миг наши глава
встретились. Хорошо еще, что свет падал сзади, так что мое лицо оказалось
в тени.
В следующее мгновение я, подпрыгивая, двинулся дальше, но,
оглянувшись, увидел, что тласкаланец с растерянным видом смотрит нам
вслед, словно не веря своим глазам.
- Он узнал меня, - шепнул я Отоми. - Сейчас он опомнится и побежит за
нами.
- Скорей, скорей, - умоляла она. - Вон за тем поворотом заросли агав.
Там мы спрячемся.
- Не могу! Сил нет, - прохрипел я и начал снова валиться.
Отоми едва успела меня подхватить. И вдруг, напрягая все силы, она
подняла меня на руки и понесла, словно мать ребенка, прижимая к своей
груди. Любовь и отчаяние помогли ей пронести меня так шагов пятьдесят до
края насаждений агавы, но здесь мы оба рухнули наземь.
Я скосил глаза на тропинку, по которой мы шли. Там из-за угла
появился тласкаланец с утыканной обсидиановыми остриями палицей. Как
видно, он решил избавиться от всех сомнений.
- Конец, - прохрипел я. - Он идет сюда.
Вместо ответа Отоми выхватила мой меч из ножен и сунула его рядом в
траву.
- А теперь закрой глаза, - шепнула она. - Сделай вид, что спишь. Это
наша последняя надежда.
Я закрыл лицо локтем и притворился спящим. Мне было слышно, как
тласкаланец шел через заросли. Еще мгновение - и он уже стоял надо мной.
- Чего тебе надо? - спросила Отоми. - Ты что, не видишь - он спит? Не
буди его!
- Сначала я должен взглянуть на этого человека, женщина, - ответил
тласкаланец, отстраняя мою руку. - О, боги, я так и думал! Это тот самый
теуль, с которым мы вчера возились. Он сбежал!
- Ты с ума сошел! - рассмеялась Отоми. - Если он и сбежал, то только
от пьяной драки и выпивки.
- Ты лжешь, женщина, или просто ничего не слышала. Этот человек знает
тайну сокровищ Монтесумы. За него дадут царскую награду!
И тласкаланец взмахнул палицей.
- Стой, зачем же тогда его убивать? Я, конечно, ничего не знаю. Бери
его, если хочешь. Мне этот пьяный дурень давно надоел.
- А ведь верно! Убивать его глупо. Лучше я приведу его живым к
господину Сарседе, за это он меня и похвалит и наградит. Эй, помоги мне!
- Управляйся сам, - сердито ответила Отоми. - Только сначала пошарь у
него в карманах: может, там найдется, чем поживиться нам обоим?
- Тоже верно, - проговорил тласкаланец, опустился передо мной на
колени и начал выворачивать мои карманы.
Отоми стояла над ним. Внезапно я увидел, как исказилось ее лицо и в
глазах сверкнуло жуткое пламя, такое же, как в глазах жрецов, приносящих
жертву. Быстрее мысли она схватила меч из травы и со всего размаху
обрушила его на затылок тласкаланца.
Он упал, не издав ни звука. Отоми тоже упала, но уже через мгновение
она снова стояла на ногах, сжимая обнаженный меч и не сводя с убитого
страшного взгляда.
- Вставай, пока другие его не хватились! Ты должен встать!
И вот мы снова двинулись вперед, продираясь сквозь заросли. Сознание
мое мутилось, проваливаясь в черную бездну. Иногда мне чудилось, что все
это страшный сон, и во сне я шел по раскаленному докрасна железу. Как
сквозь туман, увидел я каких-то людей с поднятыми копьями, Отоми, бегущую
им навстречу с простертыми руками, и больше я ничего не помню.
31. ОТОМИ ГОВОРИТ СО СВОИМ НАРОДОМ
Я очнулся в тускло освещенной пещере. Надо мной склонилась Отоми, а
чуть поодаль - какой-то человек подбрасывал сухие стебли агавы в огонь под
кипящим горшком.
- Где мы? - спросил я. - Что произошло?
- Мы спасены, любимый, - ответила Отоми. - Во всяком случае на время
ты в безопасности. Поешь, потом я все расскажу.
Она принесла мне похлебки, лепешек, и я с жадностью набросился на
еду. Когда голод был утолен, Отоми заговорила:
- Ты помнишь, как тласкаланец бросился за нами и как я... как я от
него избавилась?
- Помню, хотя и не понимаю, откуда у тебя взялись силы убить его.
- Мне дали их любовь и отчаяние, но не хотела бы я это повторять. Не
вспоминай, муж мой. Страшно подумать... Я только тем и утешаюсь, что,
наверное, не убила его: меч повернулся у меня в руке и, пожалуй, только
оглушить тласкаланца. Потом мы бросились бежать. Через некоторое время я
оглянулась и увидела его двух товарищей: они шли по нашим следам. Около
бесчувственного тласкаланца они остановились, а затем со всех ног
бросились за нами в погоню. Ты едва двигался, твой разум мутился, а у меня
уже не было сил нести тебя. Они нас настигали, но мы все шли вперед, пока
между нами не осталось всего шагов пятьдесят. И тут я увидела, как из
зарослей на нас бросилось человек восемь вооруженных воинов. Это были люди
моего племени, отоми, твои солдаты. Они следили за испанским лагерем и,
увидев испанца, хотели его убить. И они едва не убили тебя, потому что я
так задыхалась, что не могла говорить. Наконец мне удалось в двух словах
сказать им, кто я, и объяснить, в каком ты положении. И тут подоспели
тласкаланцы. Я позвала своих отоми на помощь, и они бросились на врагов,
прежде чем те успели опомниться. Одного убили на месте, другого взяли в
плен. Потом воины сделали носилки и без отдыха несли тебя двадцать лиг,
все дальше в горы, пока мы не добрались до этого тайного убежища. Здесь ты
пролежал три дня и три ночи. Теули искали тебя везде и всюду, но не нашли.
Только вчера двое из них с десятком тласкаланцев прошли в ста шагах от
пещеры, и мне стоило немалого труда удержать моих воинов: они хотели на
них напасть. Сейчас все ушли, и, я думаю, мы на время в безопасности.
Когда тебе станет лучше, тронемся отсюда.
- Но куда идти? Мы теперь как птицы без гнезда, Отоми.
- Нам остается только просить убежища в Городе Сосен или бежать за
море. Выбор невелик, муж мой.
- О море нечего и думать; сюда приходят только испанские корабли. А
как нас встретят в Городе Сосен - не знаю. Ведь мы разгромлены, и тысячи
воинов отоми погибли.
- Придется рискнуть, муж мой. В Анауаке есть еще верные сердца,
которые сумеют постоять за себя и за нас в эту годину скорби. Мы ведь с
тобой пережили и не такие опасности! А теперь дай я перевяжу твои раны.
Отдохни.
В этой горной пещере я пролежал еще три дня. Отоми ухаживала за мной.
На четвертую ночь, когда меня уже можно было нести на носилках - ходить
самостоятельно я начал только через несколько недель, - мы тронулись в
путь. Воины донесли меня на своих плечах до самого ущелья, за которым
лежал Город Сосен.
Здесь нас остановили часовые. Отоми рассказала им нашу историю и
попросила кого-нибудь отправиться вперед и предупредить старейшин города.
Следом за вестниками двинулись и мы. Утомленные дальней дорогой воины шли
медленно, и к воротам прекрасного города мы подошли как раз в тот миг,
когда вечерняя варя осветила возвышающуюся над ним снежную вершину вулкана
Хака, окрасив его дымный султан в багровые цвета расплавленного железа.
Слух о нашем прибытии разнесся по всему городу. Всюду собирались
кучки народа, молча провожая нас взглядами, и лишь изредка какая-нибудь
женщина, чей муж или сын погибли во время осады, посылала нам вслед
проклятия.
Увы, нас встречали совсем иначе, чем год назад, когда мы прибыли в
Город Сосен впервые. Тогда за нами следовала целая армия, верных десять
тысяч воинов, музыканты, певцы, и путь наш был усыпав цветами, а теперь?
Теперь мы были двумя жалкими беглецами, спасающимися от мести теулей.
Четыре воина несли меня на носилках. Отоми шла рядом, потому что ее нести
было некому, и женщины насмехались над ее нарядом продажной девки, - иного
достать она не смогла. Жители города проклинали нас, как виновников своих
бед, и хорошо еще, что они ограничивались только проклятиями!
Наконец мы пересекли площадь, на которую уже пала тень от теокалли, а
когда приблизились к древнему, украшенному изваяниями дворцу, сразу
наступили сумерки, и столб дыма над священной горой Хака осветился
изнутри, словно раскаленный пламенем.
Во дворце почти ничего не было приготовлено, и в тот день мы
поужинали при свете факела сухими тортильями, или пресными лепешками,
запивая их водой, как самые последние из бедняков. Потом мы легли. Боль от
ран мешала мне уснуть, и вскоре я услышал рядом плач Отоми. Думая, что я
сплю, она тихо рыдала. Даже ее гордый дух был сломлен. До сих пор она так
горько не плакала никогда, разве что над телом нашего первенца, умершего
во время осады.
- О чем ты скорбишь, Отоми? - спросил я наконец.
- Я думала, ты спишь, - проговорила она в ответ прерывающимся
голосом. - Иначе я бы не выдала своей боли. О муж мой, я скорблю обо всем,
что выпало на долю нам и моему народу, но больше всего о тебе. До чего
тебя довели! На тебя смотрят, как на последнего человека! А как нас
встретили?!
- Ты ведь знаешь причину, жена, - ответил я. - Скажи лучше, что с
