сердцем, какое было у Монтесумы в тот злосчастный день. Безумие погубило
его, и, наверное, он сам понимал, что идет навстречу своей судьбе.
Позднее, уже под вечер, я снова увидел императора: в золотом
паланкине он направлялся во дворец, выстроенный его отцом, Ахаякатлем, и
расположенный шагах в пятистах от собственного дворца Монтесумы, как раз
напротив, по западную сторону от большого храма. Вслед за этим послышались
крики толпы, ржание лошадей, голоса вооруженных солдат, и я увидел из
своих покоев испанцев, двигавшихся по главной улице. Сердце мое радостно
забилось: ведь это были христиане!
Впереди на коне ехал, закованный в богатые доспехи, предводитель
испанцев, Кортес, человек среднего роста, с благородной осанкой и
задумчивыми, но все подмечающими глазами. За ним, некоторые верхом, но
большей частью в пешем строю, двигались солдаты его маленькой армии.
Завоеватели с изумлением озирались вокруг, переговариваясь по-испански. Их
была всего горсточка, бронзовых от солнца, израненных в битвах и одетых
почти в лохмотья. Глядя на этих зачастую даже плохо вооруженных людей, я
мог только восхищаться их непреклонным мужеством, которое проложило дорогу
сквозь тысячные толпы врагов и, несмотря на болезни и беспрестанные
схватки, позволило им добраться до самого сердца империи Монтесумы.
Рядом с Кортесом, держась рукой за его стремя, шла красивая индеанка
в белом платье и венке из цветов. Проходя мимо дворца, она повернула
голову - и я тотчас ее узнал: то была моя старая знакомая, Марина. Она
принесла своей стране неисчислимые беды, но, несмотря на это, по-видимому,
была счастлива, согретая славой и любовью своего повелителя.
Пока испанцы проходили мимо, я пристально вглядывался в их лица со
смутной и злой надеждой. Конечно, смерть могла разделить нас навсегда, но
все же я был почти уверен, что увижу среди конкистадоров [конкистадоры -
буквально "завоеватели" - исторический термин; так называют испанских
наемников и авантюристов, поработивших в ХV - ХVI веках народы Центральной
и Южной Америки] своего врага. Неясный инстинкт говорил мне, что он жив, и
я знал: при первой же возможности де Гарсиа присоединится к этому походу -
запах крови, золота и грабежа должен был привлечь его жестокое сердце.
Однако среди тех, кто входил в этот день в Теночтитлан, я не увидел его.
Ночью я встретился с Куаутемоком и спросил, как идут дела.
- Хорошо для коршуна, который забрался в гнездо голубки, - с горькой
усмешкой ответил принц, - но для голубки совсем скверно. Сейчас мой
дядюшка Монтесума воркует там, - принц указал на дворец Ахаякатля, - и
предводитель испанцев воркует вместе с ним. Но я слышал клекот ястреба в
его голубином ворковании. Скоро мы увидим в Теночтитлане страшные дела!
И он был прав. Через неделю испанцы предательски захватили Монтесуму
и сделали своим пленником. Они держали императора в предоставленном им
дворце Ахаякатля, и солдаты стерегли его день и ночь.
Дальнейшие события следовали одно за другим. Вожди прибрежных племен
взбунтовались и убили нескольких испанцев. По наущению Кортеса Монтесума
вызвал их в Теночтитлан, а когда они явились, испанцы сожгли непокорных
живьем на дворцовой площади. Но это было еще не все. Самого Монтесуму,
закованного в цепи, заставили присутствовать при казни. Император ацтеков
пал так низко, что на него надели кандалы, словно на обыкновенного вора.
Тотчас после этого унижения Монтесума поклялся в верности королю Испании,
а вскоре обманом завлек и передал в руки испанцам Кокамацина, правителя
Тескоко, задумавшего напасть на захватчиков. Затем Монтесума вручил
испанцам все накопленное им золото и все императорские сокровища
стоимостью в сотни и сотни тысяч английских фунтов. И народ все это
терпел, потому что люди были поражены и по привычке продолжали
повиноваться приказам своего плененного императора.
Но когда Монтесума позволил испанцам устроить богослужение в одном ив
святилищ большого храма, поднялся ропот возмущения, и тысячи ацтеков
охватила безмолвная ярость. Она носилась в воздухе, ее можно было услышать
в каждом слове, и голос ее был подобен отдаленному рокоту бушующего
океана. Тучи сгустились. Буря могла разразиться с минуты на минуту.
Несмотря на все это, жизнь моя протекала по-прежнему, за исключением
того, что теперь мне не позволяли выходить из дворца, опасаясь, как бы я
не связался каким-нибудь способом с испанцами, хотя те даже не
подозревали, что ацтеки захватили и обрекли на жертвоприношение белого
человека. Кроме того, я в эти дни почтя не встречался с принцессой Отоми.
После нашего странного объяснения в любви первая из назначенных мне невест
избегала меня, и, когда мы все же оказывались вместе за трапезой или в
саду, она говорила только о самых общих предметах или о государственных
делах. Так продолжалось до нашего бракосочетания. Я помню, что оно
произошло за день до страшной гибели шестисот знатнейших ацтеков,
собравшихся по случаю празднества в честь Уицилопочтли.
В день моей свадьбы мне воздавали величайшие почести, как настоящему
богу. Самые высокопоставленные люди города приходили на поклонение и
окуривали меня ароматами, так что под конец я почувствовал тошноту от всех
этих фимиамов.
Несмотря на то что страна была охвачена горем, жрецы по-прежнему
неукоснительно выполняли все обряды, и жестокость их нисколько не
уменьшилась. На меня возлагали большие надежды, люди верили, что, принеся
меня в жертву, они отвратят от себя гнев богов, потому что я в их глазах
был одним ив теулей.
На закате в мою честь было устроено роскошное пиршество,
продолжавшееся более двух часов. По окончании его все присутствующие
поднялись и хором начали меня славить:
- Слава тебе, о Тескатлипока! Да будешь ты счастлив здесь, на земле,
и да будешь ты счастлив там, в Доме Солнца! Когда ты придешь туда, вспомни
о нас! Вспомни, что мы почитали тебя, вспомни, что мы отдавали тебе все
наилучшее, и прости нам наши грехи. Слава тебе, о Тескатлипока!
Затем вперед выступили двое знатных старейшин и, засветив факелы,
провели меня в великолепную залу, где я до этого ни разу не бывал. Здесь
они переодели меня в еще более роскошный наряд из тончайшей хлопковой
ткани с вышивками из сверкающих перьев колибри. На голову мне возложили
венец из цветов, а на шею и на запястья - изумрудное ожерелье и браслеты с
каменьями невиданной величины и ценности. В этом наряде, который больше
подошел бы какой-нибудь красотке, я чувствовал себя самым разнесчастным
щеголем...
Когда мое облачение было завершено, все факелы внезапно погасли, и на
мгновение воцарилась тишина. Затем издалека донеслись приближающиеся
женские голоса: девушки пели свадебную песню, по-своему очень красивую,
однако я затрудняюсь ее описать.
Песня кончилась. В темноте слышалось теперь только шуршание одежд и
тихий шепот. Но вот из мрака прозвучал мужской голос:
- Вы здесь, избранницы неба?
- Мы здесь, - откликнулся женский голос. Мне показалось, что это была
Отоми.
- О девы Анауака! - снова заговорил из темноты незримый человек. - О
Тескатлипока, бог среди богов! Внимайте мне! Вам, девы, оказана великая
честь. Небо вас наделило знатностью, добродетелями и красотой четырех
великих богинь, и небо избрало вас в спутницы великому богу, вашему
создателю и властелину, соизволившему посетить нас на короткий срок, после
которого он возвратится в свой дом, в Обиталище Солнца. Будьте же достойны
этой чести! Угождайте ему и ублажайте его, чтобы он снизошел к вашим
ласкам и, когда настанет час возвращения на небеса, унес с собой добрую
память и самые лучшие мысли о вашем народе. В этой жизни вам недолго
придется быть рядом с ним, ибо дух его, подобно птице в клетке, уже
расправляет крылья и скоро вырвется из темницы плоти, чтобы нас покинуть.
Близок день, когда он вновь обретет свободу! Если вы захотите, одной из
вас будет дозволено последовать за ним в его светлый дом и вознестись
вместе с ним в Обиталище Солнца. Но я говорю вам всем, последуете вы за
ним или останетесь здесь, чтобы оплакивать его до конца своих дней, -
любите его и ублажайте его, будьте с ним нежны и приветливы, иначе вас
ожидает кара и в этой жизни и в той, иначе гнев небес будет преследовать
вас и весь наш народ. А тебя, о Тескатлипока, мы просим принять этих
девушек, наделенных именами и достоинствами своих небесных
богинь-покровительниц, ибо они знатнее и прекраснее всех дев Анауака, а
одна из них - дочь нашего императора. Конечно, все они не совершенны, ибо
истинное совершенство возможно только в твоем небесном царстве. Здесь нет
совершенных женщин, и они лишь тени, лишь воплощения высоких богинь, твоих
настоящих жен. Увы, мы отдаем тебе самое лучшее, и у нас нет иного. Но мы
надеемся, что, когда ты покинешь нас, ты не будешь думать плохо о женщинах
этой страны и благословишь их с высоты, ибо у тебя останутся приятные
воспоминания о тех, которые на земле были названы твоими женами.
Голос умолк, затем зазвучал снова:
- Женщины, именами всех богов и вашими божественными именами - Хочи,
Хило, Атла, Клихто [Хочи - вероятно, Хочикецаль, или Шоцикецаль, - "перо
цветка", богиня цветов; Хило - Хилонен, или Шилонен, "мать молодой
кукурузы"; Атла - по-видимому, Тласолтеотль - "богиня грязи", мать земли;
значение последнего имени - Клихто - выяснить не удалось, потому что
транскрипция автора, к тому же сокращенная, крайне неточна] - соединяю вас
с нашим создателем Тескатлипокой на все время его пребывания на земле! Бог
воплощенный, создавший вас, берет вас в жены! Да будет завершен обряд, и
да будет счастлив ваш брак. Но знайте - радость ваша не вечна! Взгляните
сейчас на то, что грядет впереди!
Едва отзвучали эти слова, в дальнем конце зала вспыхнуло множество
факелов, озарив ужасающую сцену. Там, на жертвенном камне, лежал человек.
Я до сих пор не знаю, что это было - живой человек или восковая фигура, но
либо он был раскрашен, либо слеплен из воска, потому что кожа у него была
светлая, как у меня. Пять жрецов держали его за руки, за ноги и за голову,
а шестой стоял над ним, сжимая двумя руками обсидиановый нож. Жрец
взмахнул ножом, и, когда лож, сверкая, начал опускаться, все факелы вдруг
погасли. Послышался глухой удар, протяжный стон прозвучал из темноты, и
все стихло.
Но вот невесты снова затянули свадебную песню, однако после того, что
я видел и слышал мгновение назад, даже этот странный, дикий и нежный напев
уже не мог меня взволновать.
Они пели в темноте все громче и громче, пока в дальнем углу не
загорелся один факел, потом второй, еще и еще, но я так и не заметил, кто
их зажигал. Наконец весь зал был залит ярким светом. Алтарь, жертва, жрецы
- все исчезло. Мы остались одни - я и четыре моих жены.
Это были высокие красивые женщины, облаченные в белые одежды невест,
украшенные цветами и драгоценными каменьями. На лбу у каждой был начертан
символ одной из четырех богинь, и воистину Отоми, самая статная и
прекрасная из всех, казалась настоящей богиней. Одна за другой они
подходили ко мне, с улыбкой преклоняли колени и говорили, целуя мне руки:
- Я избрана, чтобы стать на время твоей женой, о Тескатлипока. Я
счастливейшая из жен. Пусть сделают добрые боги так, чтобы я понравилась
тебе и ты полюбил меня так же сильно, как я почитаю тебя!
Проговорив эти слова, девушка отходила в сторону, чтобы не слышать
того, что будет говорить другая.
