римской литературы. Ни одна из них не монолитна; в каждой, под натиском
классовой борьбы, отражается перестановка классовых сил и изменение классового
сознания.
Греческая литература начинается с образования античного общества;
эллинистическая, датируясь от монархии Александра Македонского, зарождается там,
где кончается греческая литература; параллельно эллинистической возникает
римская литература, которая ее опережает.
Эллинистическая литература, при всем резком своеобразии своих черт,
ориентируется на древнегреческую литературу и иллюзорно считает, в лице своих
основных писателей, что это ей удается.
Римская литература перенимает ее вкусы и из ее рук получает то же древнее
наследие; но в Риме литературный генезис осложнен любопытнь1ми формами
подражательства, которые придают как своеобразный вид художественного
начинательства известный колорит римской литературе.
Для данной работы всего интересней классическая литература древней Греции,
потому что ее формирование приходится на долю общества, только что вышедшего из
родового строя и находящегося еще на стыке с последними стадиями его разложения
и перехода в классовое общество, из архаической формации в рабовладельческую.
2. Мы привыкли к устойчивым формам литературных произведений. Нам кажется
естественным, что существует лирика, драма и эпос. Мы считаем, что эмоциональная
взволнованность заставляет лирического поэта "петь" о себе самом в стихотворной
- непременно в стихотворной! - форме, а эпиком владеет эпическое спокойствие,
объективация мира; драматург,
38
как и романист, скрыт от читателя и выводит лиц на сцену, где они действуют,
вслух думают, воочию изображают свои поступки и образ мыслей. Мы знаем, что
европейская классическая литература ведет преемственность форм от античной, где
многие поколения писателей впервые вводили то или иное литературное новшество.
Однако анализ сакраментальной античной литературы все эти взгляды опровергает.
Стоя в той исторической эпохе, где литература на наших глазах возникает, мы
убеждаемся, что греческие писатели, самые первые греческие писатели, уже имеют
дело с многовековым идеологическим материалом, сложенным и обращавшимся задолго
до них. И то, что считается литературной формой, то, что впоследствии кажется
здоровой нормой классических произведений, то на стыке двух крупнейших
исторических эпох обнаруживает свой условно-исторический и подвижной характер.
Если посмотреть внимательно на литературу эпохи становления рабовладельческого
общества, станет ясно, что в классовой литературе содержание находится в
противоречии с формой.
3. Гомеровский эпос
Под именем гомеровских поэм до нас доходят стихотворные произведения, в которых
рассказывается от имени какого-то невидимого лица о приключениях
сверхъестественных людей, называемых героями, и даже богов.
В "Одиссее" целью такого героя является приплытие домой. Но это оказывается
почти несбыточной целью. Домой приплыть ему нельзя. Десятки препятствий вводит
невидимое лицо, которое об этом рассказывает, боги вмешиваются в это дело
"возврата на родину", и одни помогают герою, другие усиливают препятствия. Но
задача рассказчика вовсе не в том, чтобы изображать эти мучения героя; цель
достигается, герой на родину приплывает, но, будучи уже дома, возле жены и сына,
он никак не может оказаться хозяином этого дома, мужем жены, отцом сына, -
препятствия и здесь, и снова так же не может Одиссей оказаться подлинно
вернувшимся, как он не мог и благополучно приплыть. И опять боги, и опять
помощь.
Одиссей, наконец, получает жену, сына, дом; но для этого нужно, чтобы умерли все
его противники, а гибели противников предшествует битва, тяжелая, сложная и
длительная борьба. Какой страшный сюжет! Простая до убожества мысль ("возврат на
родину") осложнена до невероятия; подана абсолютно неправдоподобно и вопреки
всякому смыслу - боги действуют,
39
сверхъестественные существа - "герои", чудовища, покойники; природа не
соответствует видимому миру; говорят неодушевленные предметы и мертвецы; все
действующие лица делятся на положительных и отрицательных, и мерилом служит их
отношение к герою, которому сочувствует тот, кто о нем рассказывает.
И чем оканчивается эта повесть о возврате на родину? Сценой в преисподней, на
том свете, описанием обеда, - чтоб мог узнать Одиссея старый раб его отца, -
лицо третьестепенное, рассказу не нужное, - и снова большим кровавым боем. Все
это рассказывается стихами, и то повествует о себе сам необыкновенный герой -
Одиссей, то кто-то другой, не участвующий в рассказе, но заинтересованный
судьбой Одиссея и не выпускающий его из поля зрения.
Эта странная стихотворная повесть - не чудесное исключение.
Мы знаем, что существовало рядом с "Одиссеей" множество таких же "поэм", как они
условно называются ("творений"). До нас дошли одни их сюжеты. Но зато
сохранилась "Илиада", фабула которой не похожа на "Одиссею", но где полностью
совпадают с "Одиссеей" языковое оформление, метрическая структура, общая
художественная форма, общий характер содержания. Здесь не один центральный
герой, а несколько; главный рассказ наполнен войной, поединками, ссорой,
враждой; богов множество, и они дерутся, воюют, ссорятся, злобствуют; фабула
ничем, так сказать, не начинается и ничем не кончается - в зачине гнев героя
Ахилла и гнев бога Феба, в конце - похороны героя Гектора.
Сюжетных нитей здесь тоже несколько, и каждая до чрезвычайности проста: месть
Ахилла, месть Аполлона, месть Агамемнона, возврат Хрисеиды, возврат Брисеиды,
война за возврат Елены и много других, сплетенных и сливающихся друг с другом.
Таких странных поэм, как "Илиада", циркулировало также немало, как и поэм типа
"Одиссея". Но что самое поразительное - у всех древних цивилизованных народов
существовали точно такие же поэмы, с большим или меньшим количеством отличий и
сходств - в Египте, в Вавилоне, в Индии, частично у Израиля.
Во всех этих поэмах фантастический, совершенно неправдоподобный элемент
перемешан с внимательнейшим отношением к реальности, к жизни, к человеческому
обществу, к характеру человека, действующими лицами в эпосе ("словесности")
являются как растения, неодушевленные предме-тл, звери, фантасмагории (боги,
герои, чудовища), умершие, так и люди, местом
40
действия служит как райская или загробная страна, так и город, деревня, дом.
Очевидно, в сознательном стряпанье таких произведений никто не был
заинтересован; кому нужна, для кого предназначена эта смесь занимательной
выдумки, лишенной смысла, с огромной дозой здравого чутья, вдумчивости,
серьезного отношения? Одно отрицает другое в этой смеси, и зачем потрачено
столько добросовестности и дарования на то, чтобы упорядочить нелепицу, которую
гораздо легче устранить, а еще проще не создавать!
4. Лирика
Но вот вслед за эпосом (я уже не говорю о Гесиоде, у которого необъяснимая смесь
здравых рассуждений и обрывки мифов) история приносит нам множество других
произведений, оформленных совсем другим языком, но тоже стихотворных. Рядом с
эпосом они поражают разницей: это небольшие стихотворения, строфические, т.е.
метрически законченные группы стихов, метрически повторяющие друг друга. Их
читают? Нет, они поются и пляшутся. Называются они "лирическими", по имени
аккомпанирующего инструмента - лиры. Кто же в них повествует и о ком? Для этого
нужно посмотреть на глагольные формы. Эти стихи, оказывается, поет и пляшет то
самое лицо, которое их и складывает: автор. Но этот автор странный: он не один,
их множество; и не просто толпа, собранная с бору да с сосенки: этот автор
состоит из определенного числа лиц, живущих в одном определенном месте, имеющих
один определенный возраст и один определенный пол. В стихах, которые поет и
пляшет этот множественный автор, он называет себя единичным и говорит о себе не
"мы", а "я"; но то, что он рассказывает, относится не к нему самому, а к богу.
Впоследствии несообразность формы еще более подчеркивается, и автор - это одно
лицо, исполнитель - другое, причем "я" относится уже не к нему; рядом с
рассказом о боге или герое появляется рассказ и о человеке, но только в одной
форме - или хвалебной или плачевной. Вообще третьего тона нет; можно только
горевать или радоваться, оплакивать или хвалить. Фабулы нет, сюжетная нить
проста до того, что ее трудно уловить - рождение бога или героя, борьба и победа
бога, героя или человека, смерть бога или героя, брак бога, героя или человека.
Отдельные жанры лирики так и называются: дифирамбы (тематика рождения, победного
подвига), оды (песни с пляской), эпиникии (послепобедные хвалебные песни),
энкомии
41
(хвалебные песни), парфении (гимны девушек), пэаны (гимны), гименеи (брачные
песни), трэны (песни-плачи), гипорхемы (песни-пляски). Кроме них существуют еще
сколии, застольные песни, и оказывается, что их нужно петь в определенном
порядке, за столом, по очереди, с чашей вина в руках и с растительной веткой, -
хотя и дифирамб связан с питьем вина (а в культе - крови).
Есть еще просодии, песни во время шествия, - и это тем более странно, что
строфический характер хоровой лирики называется "строфическим" по термину ходьбы
("поворот"), и его метрическое оформление почему-то связано с симметрией
кругового хода (ход, противоположный ход, остановка, или песня, противоположная
песня, заключительная песня).
Рядом с хоровой песенно-плясовой песнью была и такая, где автор и исполнитель
являлись одним и тем же лицом, и это лицо было единично.
Однако и эта сольная лирическая, малых размеров, песня тоже очень странная. О
ней нельзя сказать, что она или хвалебная или плачевная; впрочем, нет, она
плачевная, печальная и здесь, но вместо хвалебного жанра неожиданно оказывается
жанр инвективный - поносящий того, кого воспевает. Два тона доминируют в этой
сольной лирике, как и в хоровой: печальный и радостный, бодрый, причем в
печальной тональности заложены песни о радостных, казалось бы, вещах - о
прекрасной юности, о наслаждении жизнью, о любви, - а радостным, бодрым, веселым
тоном отличаются позорящие и поносящие песни, песни высмеивающие.
Печальные песни называются "элегией" (заплачка), порицающие "ямбом" (значение
неизвестно).
Элегии так же метрически оформлены, как и эпические песни, как поэмы Гомера и
Гесиода, как гомеровские гимны к богам, это гексаметр в сочетании с пентаметром,
и их структура - двустишие.
Как поэма Гесиода, они наполнены сентенциями, советами и рассуждениями, и то,
что кажется странной манерой индивидуального поэта Гесиода, то, что наполняет
религиозные книги индусов и евреев или Эдду, северогерманский эпос, то у греков
оказывается жанровой особенностью лирики.
О ком же говорит эта лирика с сольным автором? По-видимому, о себе, если песня
поется от имени первого лица? Нет, греческий лирический поэт поет не о себе.
Элегик вооду-
42
щевляет войско, рассуждает, дает советы, - и обращается от своего лица к
кому-нибудь другому, не к себе самому. "Себя самого" - такого персонажа
греческая лирика не знает. Среди ее действующих лиц имеются боги, герои,
животные, растения, люди; только ямбико-трохеическая поэзия ("ямб") орудует
чистейшим людским персонажем (наряду все же с богами), чтоб обращаться к нему -
с нападками.
Греческая лирика, если можно так сказать, двусторонняя: одна сторона поет,
другая слушает, лирик имеет партнера. Но есть и в прямой форме лирический жанр,
состоящий из двух участников, а не одного, - это архаичная диалогическая
серенада. И она может, рядом с любовной и печальной серенадой, быть серенадой
брани и поношения как особая разновидность этого же жанра. В греческой серенаде
двое действующих лиц, и даже более, чем двое; как это ни странно для нас, но
возлюбленный приходит ночью к своей любимой почему-то не один, а в сопровождении
множества людей своего возраста и своего пола.
Итак, каждый из лирических жанров носит непонятный характер, который необъясним
из одних условий VII-VI веков.
Трудно себе представить, чтоб грек не мог в эти эпохи пропеть песню за столом
