- Что касается Уинфилда, - Данцигер кивком показал на
фотографию, - то это небольшой городок в районе истощенных
сельскохозяйственных угодий, почти покинутый жителями. В
течение последних сорока лет он медленно умирал, население
уходило. И вот уже тридцать лет никто не тратится на
модернизацию и попытки оттянуть неизбежное. Это типичная
история для многих районов Новой Англии. Уинфилд более
изолирован, чем другие "города-призраки", и мы закупили его
через посредников в качестве удобного объекта. Якобы для
строительства плотины на его месте.
Он усмехнулся.
- Мы закрыли ведущую в городок дорогу, а теперь
реконструируем его. Наши люди снимают неоновые трубки,
демонтируют дисковые телефонные аппараты, вывинчивают матовые
электрические лампочки. Мы уже вывезли оттуда почти все
электроприборы, всякие там машинки для стрижки газонов и тому
подобное. Мы сдираем отовсюду весь пластик, реставрируем
старые здания и сносим те, что поновее. Мы даже снимаем с
отдельных улиц асфальт и превращаем их снова в чудесные
грунтовые дороги. Когда мы закончим, маленький, забытый богом
Уинфилд будет опять точно таким, каким он был в 1926 году. Ну,
так что вы об этом думаете?
- Звучит внушительно, - улыбнулся я. - И дорого.
- Вовсе нет, - уверенно ответил Данцигер. - Обойдется
немногим более трех миллионов долларов - меньше, чем стоят два
часа войны, и, право же, это лучшее помещение капитала. Хоть и
предпринятое ради одного человека: вы видели его сегодня на
"Большой арене".
- Тот, на крыльце дощатого домика?
- Да. Это точная копия дома в Уинфилде. И Джон там сейчас
делает все, что может, чтобы создать в себе настрой жизни в
Уинфилде в 1926 году. Затем, когда и он и мы будем готовы, в
течение десяти дней - таков наибольший практически разумный
срок - примерно двести актеров и статистов начнут ходить по
восстановленным улицам Уинфилда, ездить в старых машинах,
сидеть на крылечках в теплые дни. Им всем объявят, что они
участвуют в опытной киносъемке скрытыми камерами, снимающими
неотрепетированные, достоверные движения любого из них, как
только он выходит из дома. Человек двадцать из двухсот - те,
кто вступит с Джоном в непосредственный контакт, - будут
нашими людьми. Мы надеемся, что к тому моменту Джон окажется
морально готов наилучшим образом использовать эти короткие
десять дней.
Пожевывая свой огрызок сигары, старик уставился на огромную
фотографию на стене кабинета. Потом снова повернулся ко мне.
- Такова цель всех наших декораций на "Большой арене". Все
они - предварительные, временные двойники действительных
объектов, еще не готовых или таких, которыми мы не можем
пользоваться достаточно долго. Не очень-то много, например,
сохранилось на земле тысячелетних зданий, и одно из них -
собор Парижской богоматери. В нашем распоряжении будет лишь
пять часов от полуночи до утра. На острове Ситэ и по обоим
берегам Сены в пределах видимости от собора будут выключены
свет и газ. Мы получили также разрешение установить кое-какие
декорации в непосредственной близости от собора. Это самое
большое, чего мы смогли добиться - через госдепартамент - от
французского правительства. Оно считает, что мы собираемся
снимать кино. Мы даже подготовили сценарий, в меру
посредственный, что, по-видимому, их убедило окончательно.
Никто из нас не возлагает на парижскую попытку больших надежд:
для ее осуществления у нас будет всего несколько часов, а
этого, боюсь, слишком мало. И уж слишком далеко в прошлое мы
забираемся - способен ли кто-нибудь действительно почувство-
вать сердцем, что было тогда? Сомневаюсь, но и не теряю
надежды. Делаем, что можем, на каждом объекте, какой находим,
- только и всего...
Данцигер встал и, поманив меня, подошел к накрытому чехлом
столу.
- Конечно, есть еще множество деталей, но существо проекта
вы теперь знаете. Самое интересное я приберег напоследок -
ваше задание.
Он стащил пыльный чехол - под ним оказался отлично
исполненный объемный макет. Из зеленой, покрытой барашками
воды торчал островерхий лесистый островок. Отделенный от
острова проливом, тянулся усыпанный галькой пляж, а над ним
косо вверх поднимался крутой берег. На верху кручи рос лес, и
среди деревьев стоял белый домик с незастекленной верандой.
- Все это мы сейчас воссоздаем на "Большой арене", -
Данцигер пальцем прикоснулся к вершине лесистого островка. -
Это Эйнджел-Айленд в бухте Сан-Франциско; принадлежит он штату
и федеральному правительству. Не считая скрытых за деревьями
давно покинутых иммиграционных бараков и заброшенной пусковой
площадки ракет "Найк", остров выглядит так же, как в начале
века; когда этот дом, - он дотронулся до миниатюрной крыши, -
был новым. Дом стоит и поныне, и никаких новых построек из
него не видно, разве что из задних окон. А Эйнджел-Айленд
загораживает мосты через бухту. Стало быть, не считая
современных кораблей и катеров в проливе, местность точно
такая же, как прежде. А в течение двух полных дней и еще одной
ночи мы получим в свое распоряжение и пролив: там появятся два
торговых парусника и несколько судов помельче. - Данцигер с
улыбкой возложил большую тяжелую руку мне на плечо. -
Сан-Франциско всегда был заманчивым туристским объектом. Но
говорят, что до землетрясения 1906 года город был особенно
прекрасен, совершенно неповторим. И вот он-то - Сан-Франциско,
1901 год - и есть ваше задание.
Кому по нраву срывать кульминацию! Момент был какой-то
невинно драматический, и жаль было разрушать его, но
приходилось. Я хмуро покачал головой.
- Нет. Если за мной сохранено право выбора, доктор
Данцигер, то я предпочел бы не Сан-Франциско. Я предпочел бы
сделать попытку здесь, в Нью-Йорке.
- В Нью-Йорке? - Он недоуменно передернул плечами. - Я бы
лично не стал, но если вам так нравится, пожалуйста. Я думал,
что предлагаю вам нечто исключительное, но в конце концов...
Чувствуя себя неловко, я прервал его.
- Извините, доктор Данцигер, но я имею в виду не Нью-Йорк
1894 года.
Теперь он уже не улыбался - он стоял и внимательно смотрел
на меня, размышляя, вероятно, о том, не ошибся ли он во мне.
- Вот как? - Сказал он тихо. - А какого же?
- Января - не помню точно, какого числа, но я выясню - 1882
года.
Я еще не кончил говорить, а он уже мотал головой.
- Зачем?
- Чтобы... чтобы увидеть, как один человек отправляет
письмо, - ответил я, понимая, что звучит это в лучшем случае
глупо.
- Просто увидеть? И только? спросил он с любопытством.
Я кивнул, он резко повернулся, шагнул к своему столу,
поднял телефонную трубку и набрал двузначный номер.
- Фрэн! Проверьте наши данные по "Дакоте" - они на
микропленке. Были ли свободные квартиры, выходящие в сторону
парка, в январе 1882 года?
Мы стали ждать. Я разглядывал макет на столе, обошел его со
всех сторон, пригибаясь и щуря глаза. Вдруг Данцигер схватил
ручку и стал быстро записывать что-то в блокноте. Затем со
словами "Спасибо, Фрэн" он повесил трубку, вырвал из блокнота
листок и обернулся ко мне. В голосе его звучала досада.
- С прискорбием должен сообщить вам, что в январе 1882 года
есть две свободные квартиры. Одна на втором этаже, и она не
годится, зато другая на седьмом, и свободна она больше месяца,
начиная с первого января и до февраля. Откровенно говоря, я
надеялся, что ничего подходящего не будет, значит, из вашей
затеи ничего не выйдет, и дело с концом. Поймите, Сай, тут не
должно быть личных мотивов. Это очень серьезное предприятие, и
для подобных вещей в нем не должно оставаться места. Так что,
может, вы скажете, что у вас на уме?
- Охотно. Но я хочу не просто сказать - я хочу показать.
Завтра утром. Когда вы увидите все своими глазами, то,
надеюсь, дадите согласие.
- Не думаю. - Он опять покачал головой, но глаза у него
теперь снова стали дружелюбными. - Тем не менее покажите мне,
что там у вас есть. Утром, если хотите. А сейчас идите-ка,
Сай, домой. Денек у вас сегодня выдался напряженный...
5
Месяца через три после нашего знакомства с Кэтрин я как-то
раз проводил ее домой. Уже не помню точно, где мы были в тот
вечер, Ездили мы на ее таратайке, и я, как обычно, загнал
старушку на тротуар, втиснул в щель между магазином и соседним
домом, и мы выкарабкались через багажник. В своей квартирке
над магазином Кейт первым делом поставила чайник. Все было как
всегда, и тем не менее мы, по-моему, оба знали - знали уже
когда снимали пальто, что каким-то таинственным образом
перешагнули сегодня некую невидимую грань, и отношения между
нами, до того носившие как бы предварительный характер,
приняли вполне определенное направление. И Кейт вдруг начала
рассказывать о себе.
Она внесла чай, подала мне чашку, села возле меня на диван
и принялась говорить, словно мы оба решили, что настала пора
говорить, - а впрочем, мы, пожалуй, и в самом деле решили.
Большая часть того, что она рассказывала в тот вечер, не имеет
ничего общего с моим повествованием, но спустя какое-то время
она спросила:
- Ты знаешь, что я сирота?
Я кивнул: она говорила мне об этом и раньше. Когда Кейт
было два года, ее родители уехали однажды на выходной, а ее по
обыкновению оставили у соседей - Айры и Белл Кармоди. Жили они
все тогда в Уэстчестере. Кармоди были значительно старше
супругов Мэнкузо, но водили с ними добрую дружбу и, бездетные
сами, обожали малютку Кейт. По пути домой родители девочки
погибли в автомобильной катастрофе.
Кейт осталась у Кармоди, а когда выяснилось, что забрать ее
некому - ближайший родственник, двоюродный брат матери, жил в
другом штате и никогда не видел Кейт в глаза, - Кармоди
официально удочерили ее, на что двоюродный брат с радостью
согласился. Кейт, конечно, и не помнила своих настоящих
родителей; Кармоди были для нее как отец и мать.
Итак, я кивнул: да, я знал, что Кейт сирота. Тогда она
встала, прошла к себе в спальню и вернулась, держа в руках
красную блестящую картонную папку с красными же
шнурками-завязками. Села, раскрыла папку на коленях, разыскала
там какую-то бумажку и - все мы в душе актеры-любители с
самого рождения, - вместо того чтобы вынуть ее, принялась
рассказывать, разжигая мое любопытство:
- Отцом Айры был Эндрю Кармоди, довольно известный
нью-йоркский финансист и политический деятель, хотя и не из
первой десятки. Позже он как-то растерял и умение делать
деньги и самое свое состояние. Вершиной его карьеры были
девяностые годы, когда он выступал чем-то вроде советника при
президенте Кливленде - Айра как раз тогда и родился.
Чтобы сказать хоть что-нибудь, я спросил:
- И что он насоветовал Кливленду?
- Не знаю, - улыбнулась Кейт. - Надо полагать, ничего
особенного. Как историческая личность он не бог весть что
собой представлял. Айра говаривал, что в самой подробной
истории второго президентства Кливленда* отцу, вероятно,
уделили бы одно маленькое подстрочное примечание. Но в мыслях
Айры отец занимал важное место, потому что покончил с собой.
Уж не знаю, сколько лет было Айре в момент самоубийства, но
мысли об отце не покидали его до собственного смертного часа.
*Кливленд, Гровер (1837-1908) был президентом Соединенных
Штатов дважды: в 1885-1889 и 1893-1897 годах.
Кейт вытащила руку из папки; в пальцах она держала
маленький черно-белый фотоснимок:
- Эндрю Кармоди, когда разорился вконец, переехал с семьей
в 1898 году в маленький городишко Джиллис в штате Монтана.
