Стараясь говорить спокойно, я спросил:
- Вы хотите сказать, что они разыгрывают какой-то сценарий?
- Никакого сценария у них нет. Он поступает, как хочет, и
люди, которых он видит, действуют и говорят по обстановке.
- Так что же, он и вправду считает, что живет в каком-то
городке?
- Нет, нет, ни в коем случае. Он прекрасно знает, где он.
Знает, что все это - своего рода декорация в помещении бывшего
склада в Нью-Йорке. Он никогда не заходит за угол, но знает,
что улица там и кончается. Знает, что длинная улица,
протянувшаяся в другую сторону, на самом деле нарисованная
перспектива. И хотя никто с ним не откровенничал, я думаю, он
прекрасно понимает, что дома напротив - фальшивые, что там одни
фасады. - Рюб выпрямился и, оторвавшись от перил, посмотрел
мне прямо в глаза. - Все, что я вправе сообщить вам сию
минуту, Сай, так это то, что он старается изо всех сил
чувствовать себя на самом деле сидящим в жаркий вечер на
крыльце и читающим, что сказал поутру президент Кулидж, если
тот сказал что-нибудь...
- И что, действительно существует такой город и такая
улица?
- О да, и улица, и дома, и деревья, и газоны в точности
такие до последней травинки и плетеной колясочки на крыльце.
Вы видели аэрофотоснимок этого городка это Уинфилд, штат
Вермонт. - Рюб усмехнулся и мягко добавил: - Не злитесь. Вам
надо сначала все увидеть, только тогда и можно понять...
Мы двинулись дальше по паутине мостков, ниже гудящих
моторов и выше сотен и сотен ярких ламп. Мы прошли прямо над
домом и над головой мужчины на ступеньках, и странно было
подумать, что, оторвись он от своей газеты и взгляни вверх, он
увидит не нас, а только поддельное небо. Однако вверх он не
взглянул, а продолжал читать газету, пока карниз не скрыл его
от наших глаз. Повернув налево по другому мостку, мы пересекли
стену и попали в соседний сектор.
Сразу же стало прохладнее, появилось ощущение сырости и
дождя, и мы посмотрели вниз. Там, далеко под нами, лежал
кусочек прерий и через него протекал маленький ручеек. В
дальнем конце сектора была рощица белых берез - в сущности не
рощица, а опушка более густого леса, уходившего за гребень
холма. Я уже догадался, что большая часть леса просто
нарисована на стене, но выглядело все очень правдоподобно.
Почти точно под нами стояли три вигвама из сыромятной кожи,
раскрашенные выцветшими кругами, ломаными линиями и похожими
на палочки изображениями людей и животных. Над вигвамами
поднимались струйки дыма. Перед одним из них, привязанный к
вбитому в землю колышку, лежал щенок и грыз что-то, зажав
между лапами. Пока мы стояли, лампы, освещавшие сектор, стали
выключаться одна за другой - мы даже слышали щелчки, - и
треугольные тени, ложившиеся от вигвамов на траву, сгустились,
а в струйках дыма начали проскальзывать искорки.
- Больше всего люблю эту сцену, - прошептал Рюб. - Штат
Монтана, километрах в ста от места, где сейчас расположен
город Биллингс. Там, внизу, восемь человек - мужчины, женщины
и даже ребенок. Все чистокровные индейцы племени кроу. Пошли
дальше...
Почти бесшумно переступая войлочными ботами, мы по узкому
металлическому мостку пересекли сектор и еще одну стену.
Теперь мы оказались над вытянутым треугольником, над самой
короткой его стороной, лицом к вершине. Снизу почти к самым
нашим ногам поднималось белое каменное здание. Опять-таки оно
было совсем не тем, чем, наверное, представлялось с фасада:
выложены были лишь две стены, поддерживаемые сзади трубчатыми
лесами. У основания стен лежала грубая булыжная мостовая.
Четверо рабочих в спецовках укладывали в трещины меж камнями
мостовой узкие полоски дерна и сажали пучки травы, которые
брали из корзин. Булыжник заканчивался травянистым откосом,
спускавшимся, казалось, к самой настоящей реке. Мутная рыжая
вода медленно текла по одной стороне треугольного сектора к
дальнему его концу.
В этом белокаменном псевдоздании, стены которого доходили
почти до наших ног, мне почудилось что-то знакомое, и я
передвинулся дальше по галерее, чтобы получше рассмотреть его
фасад. Боковая стена, вдоль которой я шея, была укреплена
внизу контрфорсами, а потом я приметил, что фасад венчали две
одинаковые квадратные башни. С боков на башнях выступали
резные каменные фигурки, до одной из них при желании я мог бы
дотянуться. Это были крылатые горгульи, фантастические фигурки
на горловинах водосточных труб, а стена с контрфорсами и
башни-близнецы принадлежали собору. Собору Парижской
богоматери - теперь, наконец, я узнал его по фильмам и
фотографиям.
Рюб следил за мной и понял, что я узнал собор; тогда он
показал пальцем на ту сторону реки. Там, вдали, змеились
грунтовые дороги, группками стояло несколько десятков
приземистых деревянных и каменных домиков, а большую часть
видимого пространства занимали поля и леса.
- Средневековье, - усмехнулся Рюб. - Париж весной 1451
года. То есть будет Париж, если удастся когда-нибудь довести
всю эту дьявольщину до конца...
Он поднял руку и еще раз показал пальцем - теперь вдали за
рекой я заметил человека в бежевых хлопчатобумажных брюках и
синей рубахе, выпачканной краской, великана, парящего над
домами и деревьями, которые едва доходили ему до колен. В
левой руке человек держал палитру и старательно выписывал
лесные дали по контуру, нанесенному древесным углем на стене
по ту сторону мутной, медленно текущей Сены.
- До черта там еще работы осталось, - сказал Рюб. - Каждый
камень собора надо соответствующим образом состарить кислотами
и красителями. Как-никак к 1451 году собору было уже несколько
веков. Это, можно сказать, наш самый честолюбивый замысел, но
сомневаюсь, чтобы даже Данцигер верил в его осуществимость.
Налюбовались? Тогда пошли дальше...
Не останавливаясь, мы пересекли пустой сектор почти
прямоугольной формы. Два человека внизу ползали на коленях,
размечая пол полосками ткани и цветными мелками.
- Не помню точно, что тут будет, - заметил Рюб, - кажется,
полевой госпиталь американских экспедиционных сил близ Вими,
во Франции, в 1918 году...
Мы смотрели вниз на часть укрытой снегом фермы в Северной
Дакоте в середине зимы 1924 года. Воздух здесь был морозный, и
через полминуты мы продрогли насквозь. Мы стояли над
перекрестком в Денвере в 1901 году - кусок улицы, вымощенной
булыжником, трамвайные рельсы и бакалейная лавочка под ветхим
навесом; двое мужчин в халатах заносили туда товар. Рюб опять
облокотился на перила рядом со мной и пробормотал:
- Реконструировано на основе семи десятков старых
фотографий. В нашем распоряжении есть отличнейший
стереоскопический вид плюс данные множества замеров на
местности. Мы еще не кончили - сейчас как раз завозят
продукты, в точности соответствующие тому времени. Когда
завезем, все станет так, как было когда-то, можете не
сомневаться... - Он бросил взгляд на часы. - Есть еще
несколько секторов, но нам с вами пора к Данцигеру...
Мы повернули обратно, я впереди, Рюб сзади.
- А наш нью-йоркский объект и дублировать не надо. Мы с
вами отправимся туда после обеда. Вы, наверно, проголодались?
Недоумеваете? Устали и раздражены?
- Вот именно, - признался я, - да и ноги гудят.
4
Мы перекусили в кафетерии на шестом этаже, в комнате без
окон - ее освещал вездесущий дневной свет, - площадью немногим
больше стандартной гостиной, с полом, выложенным
бледно-голубыми и желтыми плитками. Данцигер уж поджидал нас
за столиком. Мы взяли подносы, и он помахал нам рукой; перед
ним был кусок яблочного пирога и чашка с бульоном, прикрытая
блюдцем, чтобы не остыл. Мы с Рюбом принялись толкать наши
подносы по хромированному выступу вдоль прилавка. Я взял
стакан чая со льдом и бутерброд с ветчиной и сыром, Рюб -
бифштекс по-швейцарски с овощным гарниром. Кассы в конце
прилавка не оказалось, денег с нас никто не потребовал. Рюб,
забрав свой поднос, заявил, что, мол, увидимся позже, и
присоединился к мужчине и женщине, которые только-только
начали есть. Я со своим подносом направился к столу доктора
Данцигера и по пути огляделся. Кроме нас троих, в кафетерии
было всего человек семь-восемь, да еще могло бы поместиться
человек десять-двенадцать. Пока я, не садясь, разгружал свой
поднос, Данцигер понял мои мысли и улыбнулся.
- Да, - сказал он, - предприятие наше небольшое. Наверно,
самое небольшое из всех значимых для истории современных
государственных предприятий - приятно сознавать, что это
именно так. В постоянном штате у нас всего около пятидесяти
человек - со временем вы познакомитесь с большинством из них.
При необходимости мы привлекаем людей и средства других
государственных организаций. Однако действуем с расчетом,
чтобы никто не понял, чем мы тут занимаемся, и не задавал
лишних вопросов.
Он снял блюдце, накрывавшее чашку с бульоном, взял ложку и
подождал, когда я сорву обертку со своего бутерброда, есть
который мне, впрочем, совершенно не хотелось. Нервы у меня
были взвинчены до предела, и аппетит не приходил - вот выпил
бы я с удовольствием.
- Мы, - продолжал Данцигер, - обеспечиваем секретность не
тем, что ставим на бумагах отпугивающие грифы, и не тем, что
заказываем какие-нибудь значки для посвященных, а полной своей
неприметностью. Президент, разумеется, знает, чем мы тут
занимаемся, хотя, возможно, он не очень-то уверен, знаем ли мы
это сами. А может, он и не помнит о нас. Кроме того, о нашем
проекте известно, пожалуй, только двум членам правительства,
нескольким сенаторам и конгрессменам и кое-кому в Пентагоне. Я
предпочел бы обойтись без них, но ведь от них зависят наши
финансы. Однако в общем-то жаловаться мне не на что: я сдаю
отчеты, их принимают, и претензий до сих пор никто не
предъявлял.
Я что-то пробормотал в ответ. Соседями Рюба по столу были
девушка, которая танцевала чарльстон, и молодой человек
примерно ее же возраста. Данцигер перехватил мой взгляд.
- Еще два счастливчика: Урсула Данке и Франклин Миллер. Она
была учительницей математики в школе в Игл-Ривер, штат
Висконсин, а он администратором магазина в Бейкерсфилде,
Калифорния. Она - для северодакотской фермы, а он - для Вими.
Вы, кажется, видели, как он упражнялся в штыковом бое. Потом я
познакомлю вас, а теперь хочу спросить: что вы знаете об
Альберте Эйнштейне?
- Ну, он носил свитер с пуговицами, длиннющую шевелюру и
здорово знал математику.
- Совсем неплохо. Остается лишь немного продолжить эту
характеристику. Слышали ли вы о том, что много лет назад
Эйнштейн высказал гипотезу, согласно которой свет имеет вес?
Пожалуй, самая невероятная мысль, какая только могла прийти
человеку в голову. Собственно, до Эйнштейна она никому и не
приходила - ведь подобная мысль противоречит всем нашим
представлениям о свете. - Данцигер внимательно посмотрел на
меня; мне было интересно, и я постарался дать ему это понять.
- Но астрономы нашли способ проверить гипотезу. Во время
солнечного затмения они установили, что лучи света вблизи
Солнца изгибаются в его сторону. Иначе говоря, притягиваются
силой его тяготения. А из этого со всей неизбежностью следует,
что свет имеет вес. Альберт Эйнштейн оказался прав, он выиграл
спор.
Данцигер смолк и отхлебнул несколько ложек бульона. Мой
бутерброд оказался вполне съедобным: много масла и сыр
неплохой на вкус - только теперь я понял, что проголодался. А
Данцигер опустил ложку, промокнул губы салфеткой и вернулся к
