моей работе; с ней мы встречались, а иногда проводили вместе
весь уик-энд, но в последнее время я ее, признаться, не видел.
Вспомнил я и Грейс Энн Вундерлих, приезжую из Сиэттла, с
которой ненароком познакомился в баре "Лонгчемпс", что на углу
Сорок девятой улицы и Мэдисон-авеню; она сидела за отдельным
столиком и плакала от одиночества над своим коктейлем. С тех
пор при каждой встрече мы слишком много пили, по-видимому
следуя примеру первого раза. Но больше всего я думал о Кэтрин
Мэнкузо, с которой теперь виделся все чаще и чаще и которой,
как начал подозревать, когда-нибудь сделаю предложение.
Думал я и о своей работе. В агентстве мной были довольны, и
зарабатывал я неплохо. Конечно, не о таком я мечтал, когда
учился в художественной школе в Буффало, но, собственно, я
тогда и сам не представлял, чего хочу.
В общем и целом все у меня складывалось отнюдь не дурно. Не
считая того, что в этой моей жизни, как и в жизни большинства
моих знакомых, зияла огромная дыра, какая-то чудовищная
каверна, и я понятия не имел ни о том, как ее заполнить, ни
даже о том, что могло бы ее заполнить. Рюбу я сказал:
- Бросить работу. Бросить друзей. Исчезнуть. Почем я знаю,
что вы не какой-нибудь новоявленный работорговец?
- А что, похож?
Выйдя из парка, мы опять остановились у перекрестка.
- Ну вот что, Рюб, - сказал я, - сегодня пятница. Можно мне
хотя бы подумать? Субботу и воскресенье. Не надейтесь, что я
соглашусь, но в любом случае дам вам знать. Не представляю
себе, что еще сказать вам сию минуту...
- Как насчет разрешения на обыск? Я хотел бы сразу же
позвонить из ближайшего автомата, вон из "Плазы", - он кивнул
на старую гостиницу по другую сторону Пятьдесят девятой улицы,
- и не откладывая послать человека к вам домой...
Я вновь ощутил, что к лицу приливает кровь.
- Что вы будете там искать? Сами не знаете? Он кивнул.
- Если там есть письма, он их прочтет. Если что-то
припрятано - найдет.
- Ладно, черт бы вас побрал! Валяйте! Только ни шиша
интересного он там не отыщет!..
- Знаю, - Рюб прямо-таки потешался надо мной. - Он и
смотреть не станет. Никому я звонить не собираюсь. Никто не
будет обыскивать вашу халупу, да никому это и не нужно.
- Какого же дьявола вы мне морочите голову?
- А вы не догадываетесь? - С минуту он пристально глядел на
меня, потом широко улыбнулся. - Вы еще не догадываетесь и даже
не поверите мне, но дело в том, что решение вы уже приняли.
2
В субботу с утра Кейт и я поехали на денек в Коннектикут.
Погода держалась ясная, солнечная - такой долгой осени я и не
припомню. Мы спешили воспользоваться ею, пока не поздно, и
отправились в путь на принадлежащей Кейт таратайке. Это была
старая-престарая таратайка с подножками, откидным верхом и
выступающим радиатором, и хотя Нью-Йорк - город мало
приспособленный для автовладельцев, Кейт все-таки держала ее:
машина точнехонько втискивалась в узкое пространство между
домами близ ее магазинчика, если, нарушив правила движения,
въехать на тротуар. Правда, забираться в машину и выбираться
из нее приходилось перелезая через багажник, зато не надо было
платить за гараж, что оказалось бы Кейт не по средствам.
У нее был крохотный антикварный магазин на Третьей авеню в
районе Сороковых улиц. Как-то мне понадобилась для очередной
рекламы старинная настольная лампа, и я подошел к магазинчику
Кейт и остановился у витрины, а она в ту минуту доставала
оттуда какую-то безделушку. Я взглянул на Кейт - интересная
девушка, густые темно-каштановые волосы медного, но не рыжего
оттенка, слегка веснушчатая кожа, карие глаза, какие и должны
быть при таких волосах. Но приворожило меня не лицо, вернее не
черты лица, а его выражение. Достаточно было одного взгляда,
чтобы понять: такое лицо принадлежит очень хорошему человеку.
И, наверно, поэтому, едва она взглянула на меня, я набрался
смелости и, прежде чем сообразил, что именно этой смелости мне
обычно и не хватает, сложил пальцы щепоткой и послал ей в
витрину воздушный поцелуй, чуть скосив глаза. Она улыбнулась,
а я, пока не растерял еще непривычную смелость, вошел в
магазин в надежде, что найду какие-нибудь подходящие слова. И
нашел-таки: я заявил ей, что мне нужна новая наполеоновская
треуголка, поскольку прежнюю у меня украли. Она опять
улыбнулась, окончательно доказав мне доброту своей натуры, и
мы разговорились. И хотя мое предложение пойти выпить по чашке
кофе было тогда отвергнуто, я вернулся на следующий день, и мы
поужинали вместе...
Не стану пересказывать здесь того, что касается только Кейт
и меня. Я читал немало таких описаний - со всеми и всяческими
подробностями, без купюр; подчас, когда это было хорошо
написано, мне даже нравилось то, что я читал. Однако сам я
человек другого склада, и точка. Я не хотел бы, я просто не
могу себе представить, чтобы все знали обо мне все. Мне
нравится об этом читать, но у меня нет ни малейшего желания
это описывать. Кроме того, ничего особенного я и не утаиваю.
Так что если вам померещится, что вы что-то такое видите между
строк, то, может, вы и правы, а может, и нет. В любом случае
не подробности наших отношений с Кейт составляют предмет моего
рассказа.
Мне казалось, что за субботу и воскресенье я и не вспоминал
толком о Рюбе и его предложении. Тем не менее в понедельник в
два тридцать пополудни, покончив с последним эскизом из
"мыльной серии", я зашел в кабинетик к Фрэнку Дэппу, положил
эскизы ему на стол и уже повернулся, чтобы уйти, но вместо
того открыл рот и не без удивления услышал, что прошу расчет.
Мне удалось кое-что накопить, сказал я Фрэнку, и теперь, пока
еще не поздно, я хочу посмотреть, не получится ли из меня
серьезный художник. Это была ложь, и тем не менее я о чем-то
таком, случалось, подумывал.
Хотите заняться живописью? - спросил Фрэнк, откинувшись на
спинку стула.
- Нет. В наше время живопись становится все более
абстрактной и беспредметной.
- Вы разве антиабстракционист?
- Да нет. Пожалуй, я даже поклонник Мондриана, хоть и
считаю, что он в конце концов зашел в тупик. Если у меня и
есть какие-то наклонности, то разве к бытовым сюжетам. Судя по
всему, займусь графикой.
Фрэнк задумчиво кивнул. Он и сам мечтал о том же, но у него
было двое детей-школьников, и скоро им придет пора поступать в
колледж. Он сказал, что если мне так уж приспичило, то я могу
уйти, как только сдам текущую работу, да и вообще он хотел бы
по такому случаю выпить со мной на счастье, и я сказал
спасибо, чувствуя себя свиньей из-за того, что солгал ему, и
спустился на лифте в вестибюль, к телефону-автомату. Войдя в
будку, я набрал номер, который дал мне Рюб.
Соединиться с ним оказалось нелегким делом. Сперва мне
ответила женщина, потом мужчина, потом пришлось подождать еще
минуты две, и телефонистка потребовала, чтобы я опустил еще
монету. Наконец к аппарату подошел Рюб, и я сказал:
- Звоню вам, чтобы предупредить, что, если я пойду на эту
затею, мне придется поделиться с Кэтрин...
- Ну что ж, пока не убедимся в том, что вы нам подходите,
вам будет нечем особенно-то делиться. Если окажется, что вы не
подходите, мы извинимся за беспокойство, и в таком случае не
возникнет необходимости о чем-либо с ней говорить. Вас это
устраивает?
- Вполне.
- Если же вы действительно станете полноправным участником
проекта и узнаете, чем мы тут занимаемся... - Он помедлил. -
Ну, так, черт побери, скажете ей, если вам так уж этого
хочется. У нас есть двое женатых, и жены их в курсе дела. Мы
взяли с них подписку о неразглашении и надеемся, что все будет
в порядке.
- Ладно. А что, если она проболтается? Или я сам? Все-таки
интересно.
- Ночью к вам по дымоходу спустится некто в черном трико и
в маске и выстрелит в вас из бесшумного пневматического ружья
парализующей стрелой. Затем он замурует вас в прозрачный
пластмассовый куб до 2001 года. О господи, да ничего не будет!
Думаете, вас прикончит ЦРУ или еще что-нибудь в таком духе?
Все, что мы можем, так это подбирать людей, которым, по нашему
мнению, стоит доверять. А вашу Кэтрин мы, между прочим, видели
и кое-что о ней осторожненько разузнали. Если начистоту, то из
вас двоих я бы скорее доверился ей, чем вам. Ну, так по рукам?
Был соблазн выдержать паузу, но я не стал кокетничать.
- По рукам.
- Хорошо. В первый же свободный день приезжайте к нам часам
к девяти утра. Запишите адрес...
И вот три дня спустя, в четверг утром, в начале десятого,
слишком взволнованный, чтобы высидеть в такси, я шел под
дождем - хорошая погода, увы, кончилась - и искал адрес,
который назвал мне Рюб. Недоумение мое все возрастало: я
находился в северо-западной части города, в районе небольших
фабрик, мелкооптовых фирм и мастерских, механических и
переплетных. По обеим сторонам улицы, впритык друг к другу,
теснились машины, поставленные правыми колесами на тротуар.
Сам тротуар был захламлен мокрой бумагой, мятыми картонными
стаканчиками, битым стеклом, и, кроме меня, на улице не было
ни души. Сверяясь с адресом, я шел на запад, к реке. Прошел
мимо грязного, некогда оштукатуренного здания; в окнах
виднелись штабеля картонных ящиков, а вывеска оповещала: "Баз
Баннистер, световые рекламы". Следующими были "Братья Фиоре,
новинки оптом"; на двери красовался висячий замок, а в
подъезде лежала разбитая бутылка из-под вина. Напротив, по
другую сторону пустынной улицы, тянулся металлический сетчатый
забор, а за ним ржавеющие под дождем пирамиды автомобильных
кузовов, побывавших под прессом.
Я начинал подумывать, что пал жертвой розыгрыша и что Рюб
Прайен просто... кто? Актер, нанятый специально для того,
чтобы разыграть меня? Вряд ли - и все же если адрес, который
он дал мне, действительно существовал, то приходился на
следующий квартал, а этот квартал занимало одно огромное
шестиэтажное здание из красного, почерневшего от сажи кирпича;
здание венчала обветренная деревянная водонапорная башня, а
чуть пониже крыши шла выцветшая белая надпись "Братья Бийки,
перевозки и хранение грузов, 555-8811", и, судя по виду
надписи, ее не обновляли много лет.
Окон в здании не было вовсе, кроме двух на ближнем ко мне
углу. Стекло зеркальных витрин, расположенных на уровне улицы,
несло на себе облезлые золотые буквы: "Братья Бийки". Сквозь
стекло просматривалась маленькая контора - за столом у окна
сидела девушка и выбивала счета на электрической счетной
машине. На кирпичной стене, обращенной ко мне, краской в
прямоугольной рамке было обозначено: "Междугородные и местные
перевозки. Складские работы и хранение грузов. Подряды по всем
объединенным грузовым автолиниям", а внизу у железных ворот
стоял зеленый фургон с той же надписью: "Братья Бийки,
перевозки и хранение грузов". Двое в белых спецовках кидали
тюки одеял защитного цвета в заднюю дверь фургона.
Мне ничего не оставалось, как подойти к зданию, хоть я и
знал заранее, что номер будет не тот, который дал мне Рюб. Так
оно и оказалось. Я прошел мимо и двинулся дальше под холодным
дождем вдоль обшарпанной кирпичной стены. Меж стеной и
тротуаром из узкой полоски утрамбованной земли выбивались
хилые обломанные кустики. За их жесткие веточки цеплялись
обрывки целлофана, на стене краскораспылителем были выведены
похабные слова, и я начал даже размышлять, хватит ли у меня
духу попроситься у Фрэнка обратно на работу.
В самом конце здания меня ждала простая деревянная дверь с
потертой медной ручкой и замочной накладкой. Серая краска
