отпустил мою руку и с довольной усмешкой спросил: - Как вы
узнали? Что вас надоумило?
- Да ничего, кроме того, что это просто невероятно. Просто
я знал, что не заполнял ваших анкет. И что никак не пробыл
здесь двадцати минут. - Невольно осклабившись, я показал на
акварель. - И что две минуты назад эта вот дурацкая гора была
не горой, а мостом.
- Полный самоконтроль, - пробормотал Россоф, даже не дав
мне кончить. - Превосходно, - обратился он к Рюбу, - очень
хорошая реакция. - И опять повернулся ко мне: - Для вас это,
быть может, и пустяки, но, смею вас заверить, многие ведут
себя совершенно иначе. Один тут как подскочил, как бросился
наутек - еле-еле поймали в коридоре, чтобы растолковать, что к
чему.
- Ну и прекрасно, я рад, что прошел. - Я старался не
показать виду, что чувствовал себя, как школьник, только что
выигравший конкурс по правописанию. - Но к чему все это? И как
вы это сделали?
- Ваши анкетные данные мы знали, - ответил Рюб. -
Специалисту по подделке почерков потребовалось четыре часа,
чтобы заполнить анкеты симпатическими чернилами - все пункты,
кроме первых трех, которые мы оставили вам. В настольную лампу
вмонтирована маленькая инфракрасная лампочка - достаточно
включить ее, и симпатические чернила проявятся за несколько
секунд. Роза наблюдала за вами в зеркало у вас за спиной -
туда ведет коридорчик, как только вы заполнили первых три
пункта, она тут же позвонила вам по телефону и одновременно
включила инфракрасную лампочку. Пока вы повернулись к
телефону, а потом назад к анкетам - алле гоп! - и все пункты
заполнены.
- А картинка?
Рюб пожал плечами.
- За рамкой и стеклом - окошко в стене. Пока испытуемый
пишет, я успеваю вытащить мост и вставить гору.
- Ну уж и напридумали! Только зачем?
- Чтобы посмотреть, как вы реагируете на невероятное, -
пояснил Россоф. - Некоторые просто не в состоянии его
переварить. Они исходят из того, что все вещи неизменно
таковы, какими им надлежит быть, и каждая ведет себя так, как
ей раз и навсегда наложено. И если вдруг этого не происходит,
их чувства буквально капитулируют, выходят из повиновения. За
этим столом их ждет полный крах. Дон, которого вы встретили
внизу, был одним из таких - пришлось дать ему успокоительное
даже после того, как он узнал, что с ним произошло. Вы же
доверяете прежде всего внутренним ощущениям, а не внешним
впечатлениям. Вы знаете то, что знаете. Пойдемте ко мне в
кабинет, выпьем кофе. Или чего-нибудь покрепче, если хотите.
Вы вполне заслужили выпивку...
Кабинет Россофа находился дальше по коридору, за углом; у
двери висела табличка "Лазарет". Россоф толкнул дверь,
пропуская Рюба и меня вперед, - дверь была шире обычной, и
помещение действительно напомнило мне больницу. Большая комна-
та без окон, с освещением через крышу; письменный стол, ряд
плетеных стульев у стены, флюорографический аппарат, таблица
для проверки зрения и, по-видимому, портативная рентгеновская
установка.
- Теперь все будет честно, без фокусов, обещаю вам, Сай, -
сказал Рюб. - То был первый и последний раз.
- Ничего страшного.
Мы проследовали в небольшую приемную; у шкафа с выдвижными
ящиками стояла медсестра в белом халате и перебирала папки в
верхнем ящике. В зубах она держала авторучку и улыбнулась нам,
как сумела; Рюб сделал вид, будто хочет шлепнуть ее по мягкому
месту, а она сделала вид, будто поверила в его намерения и
испуганно увернулась. Сестре было под сорок - крупная женщина,
привлекательная и добродушная, с сильной проседью в волосах.
- Сахар? Сливки? - спросил Россоф, как только мы оказались
у него в кабинете, и направился к низкому журнальному столику,
где стояла плитка, а на ней стеклянный кофейник. - Надеюсь,
что вы откажетесь, поскольку ни сливок, ни сахару у меня нет.
- Мне, пожалуй, черного, - ответил Рюб, усаживаясь в
кресло. - А вам, Сай?
- Сойдет и черный.
Я сел на стул, обитый зеленой кожей, и огляделся. Комната
была большая, прямоугольная и тем не менее уютная - мне она
сразу пришлась по душе. На полу лежал серый ковер, а стены
были оклеены обоями с веселым красно-зеленым рисунком. На
одном конце рабочего стола доктора громоздилась куча книг и
бумаг. С другой стороны от пола до потолка высились книжные
полки, и, подавая мне чашку кофе, Россоф заметил, что я
обратил на них внимание.
- Подойдите поближе, если интересно, - предложил он.
Я встал и подошел к полкам, прихлебывая кофе, который
оставлял желать лучшего. Разумеется, я ожидал увидеть
медицинские книги, и многие действительно оказались таковыми.
Но несколько полок занимали книги по истории: институтские
учебники, справочники, биографии, всевозможные исследования,
относящиеся ко всем мыслимым эпохам, странам, историческим
личностям. Кроме того, там было сотни две романов, и среди
них, судя по обложкам, немало давних изданий; знакомых
названий я не встретил вообще. Возвращаясь к своему стулу, я
бегло оглядел дипломы в рамках, разрешение на врачебную
практику в штате Нью-Йорк и фотографии, почти сплошь
покрывавшие стену над зеленым кожаным диваном. Как
обнаружилось, Россоф был доктором медицины, психологом,
выпускником университета Джона Гопкинса.
Минут пять еще мы пили кофе, лениво переговариваясь, потом
Рюб поставил свою чашку на столик и встал.
- Спасибо, Оскар, - сказал он. - Кофе был преотвратный.
Сай, как только доктор с вами разделается, я вернусь, и мы
пойдем навестим директора.
Он ушел. Россоф спросил, не хочу ли я еще кофе, но я
отказался.
- Ну, ладно. У меня для вас заготовлено несколько тестов, и
вам придется незамедлительно их пройти. С большинством из них
вы, вероятно, знакомы. К примеру, я, с вашего разрешения,
попрошу вас взглянуть на несколько клякс Роршаха* и рассказать
мне, на какие нехорошие мысли они вас наводят. И далее в таком
же духе. Если вы справитесь, тогда мы посмотрим, как ловко вы
умеете врать. Возможно, я попрошу вас с места в карьер
представиться лицом какой-либо иной профессии, например
юристом. И выдержать допрос со стороны трех-четырех человек,
подозревающих, что вы не юрист. Или, скажем, вы станете
всячески отрицать, что вы художник или что бывали в Нью-Йорке
когда-нибудь прежде, и все это в разговоре с незнакомыми вам
людьми, участниками нашего проекта, которые будут пытаться
поймать вас на неосторожном слове. Однако это потом. Сперва
есть кое-что поважнее. Между прочим, вам не приходило в
голову, что мы все тут слегка тронулись и вовлекли вас в некий
огромный розыгрыш?
*Роршах, Герман (1884-1922) - швейцарский психолог, разработал
систему тестов, применяемую при психоанализе.
- Потому-то я к вам и присоединился.
- Прекрасно. Именно такие, как вы, нам и нужны.
Россоф мне нравился. Если даже он просто-напросто
успокаивал меня, то явно преуспевал в этом.
- Вас когда-нибудь гипнотизировали? - спросил он.
- Нет, никогда.
- Испытываете ли вы предубеждение против гипноза? Надеюсь,
нет, - быстро добавил он. - Это чрезвычайно важно: прежде
всего мы должны убедиться в том, что вы поддаетесь гипнозу.
Вы, несомненно, знаете, что поддаются не все, но единственный
способ определить, к какой группе относитесь вы, - испытать
вас...
Я поколебался, затем пожал плечами.
- Ну, пожалуй, если человек компетентный...
- Я вполне компетентен. И я вас загипнотизирую. Если вы не
возражаете.
- Ладно. Я зашел уже так далеко, что нет никакого смысла
бить отбой...
Россоф встал, прошел к столу, взял желтый карандаш. Уселся
опять, вплотную придвинув свой стул к моему, так что наши лица
оказались в метре друг от друга. Держа карандаш передо мной
вертикально за отточенный конец, он сказал:
- Воспользуемся предметом. Годится почти любой, в том числе
и этот карандаш - совершенно не обязательно, чтобы он блестел.
Смотрите на него, но, пожалуйста, не слишком пристально;
захочется моргнуть или отвести глаза - ничего страшного. Важно
единственное - чтобы вы не были напряжены и не оказывали
внутреннего сопротивления, иначе я окажусь бессилен. Вам
удобно? Кивните, если да.
Я кивнул.
- Вот и отлично. Если вы все еще ощущаете хоть малейшее
внутреннее сопротивление, преодолейте его. Замечаете, как оно
уходит, растворяется? И вот - исчезает совсем. Расслабьте
мышцы - я хочу, чтобы вам действительно было удобно. И не надо
ни о чем волноваться. Время от времени я занимаюсь
самогипнозом, это довольно легко, и вы этому, безусловно,
научитесь. Четыре-пять минут самогипноза - превосходное
освежающее средство. С помощью самогипноза я снимаю головную
боль, если она возникла от перенапряжения, без всякого
аспирина. Замечательный отдых, не правда ли? Лучше виски,
лучше коктейля... - Он опустил карандаш. - Посмотрите на свою
правую руку, лежащую на ручке кресла. Она полностью
расслаблена, так расслаблена, что отказывается двинуться.
Когда я сосчитаю до трех, вы убедитесь в этом. Попробуйте
поднять руку, когда я скажу "три". Вы не сможете. Раз. Два.
Три!
Рука моя отказывалась пошевельнуться, Я глядел на нее в
упор, склонялся над ней, буравил глазами рукав пиджака и
мысленно приказывал ей приподняться. Но она лежала совершенно
неподвижно - безмолвная моя команда оказывала на нее не
большее влияние, чем на стол доктора.
- Все хорошо, не волнуйтесь. Вы добровольно подверглись
моему гипнотическому внушению, и все у вас получилось очень
хорошо. Я с вами еще несколько минут побеседую. Ваша рука,
между прочим, может теперь двигаться как ей угодно.
Я поднял руку, согнул ее в локте, несколько раз сжал и
разжал пальцы, будто она до сих пор спала. Потом откинулся на
мягкую кожаную спинку кресла, чувствуя себя удобнее и
спокойнее, чем когда-либо ранее за всю свою жизнь.
- Мозг, - продолжал Россоф, - в некотором смысле разделен
на ячейки. Разные его отделы выполняют разные функции;
например, лишившись определенной области мозга в результате
несчастного случая, вы теряете способность говорить.
Приходится учиться заново, приспособив для этого другую
область мозга. Подобным же образом можно при желании
представить себе память. Воспоминания удается отключать.
Совсем отключать, словно их никогда и не было. Вот только я
стукну этим карандашом по ручке кресла, вы позабудете, как
зовут человека, который привел вас сюда. На некоторое время
это имя ускользнет из вашей памяти, словно вы никогда его и не
знали.
Он стукнул карандашом по кожаной ручке кресла - звук был
совсем слабый, но я услышал.
- Вы помните человека, который вас разыскал и уговорил
прийти сюда, не правда ли? Того, с которым мы только что пили
кофе? Вы можете представить себе его лицо?
- Да.
- Между прочим, как он был одет?
- Холщовые штаны, белая рубашка с короткими рукавами,
мягкие коричневые туфли.
- Вы могли бы набросать его портрет?
- Конечно.
- Хорошо, так как же его зовут?
Ничто не приходило на ум. Я перебирал всевозможные фамилии:
Смит, Джонс, фамилии всех, кого я когда-то знал, фамилии,
когда-либо читанные или слышанные. Все было без толку - я
попросту не знал, как его зовут.
- Вы понимаете, почему не можете вспомнить? Понимаете, что
находитесь под гипнозом?
- Да, понимаю.
- Ну, так попытайтесь пробиться через гипноз. Старайтесь
вспомнить, старайтесь изо всех сил. Вы ведь знаете, как его
зовут. Вы не далее как сегодня несколько раз слышали и сами
произносили его имя. Ну, давайте же: как его зовут?
