механизм, полуприкрытый парусиной. Наконец, Рюб остановился у
двери, такой же точно, как и все остальные, но возле нее не
висело никакой таблички с фамилией, только номер. Открыл дверь
и жестом показал, чтобы я вошел первым.
Человек, сидевший за маленьким столиком, вскочил на ноги
еще до того, как я успел переступить порог. Кроме столика и
стула, в комнатке вообще ничего не было.
- Добрый день, Фрэд, - произнес Рюб.
- Добрый день, сэр, - отозвался тот. На нем была зеленая
нейлоновая куртка с молнией и рубашка, расстегнутая у ворота,
и хотя я не заметил ни знаков различия, ни оружия, но сразу же
признал в нем охранника: плечи мощные, грудь, шея и кисти рук
- тоже, а занят он был единственно тем, что читал журнал
"Эсквайр".
Позади стола в стену была утоплена стальная дверь. Ручки не
существовало, но по краю двери виднелись три латунные замочные
скважины одна под другой. Рюб вынул связку ключей, выбрал нуж-
ный ключ, обойдя стол, вставил его в верхний замок и повернул.
Из кармашка для часов он вытащил еще один ключ, вставил его в
среднюю скважину и тоже повернул. Охранник выжидающе стоял
рядом; теперь и он вставил свой ключ в нижнюю скважину, повер-
нул его и ключом же потянул дверь. Рюб высвободил свои два
ключа и сделал приглашающий жест. Сам он вошел следом, дверь
тяжело повернулась и захлопнулась. Последовала серия щелчков -
запоры стали на место, и мы оказались в клетушке размером с
большой шкаф. Лампочка в проволочной сетке на потолке давала
тусклый свет, и я не сразу понял, что стою на верхней площадке
винтовой металлической лестницы.
Рюб двинулся вперед, и мы спустились, пожалуй, метра на три
- из темноты к свету; с последней ступеньки мы шагнули на
решетчатый железный пол. Если бы не пол, помещение мало чем
отличалось бы от того, откуда мы только что спустились. Вдоль
стен шла узкая некрашеная деревянная полка, и на ней лежало
пар десять тапочек из толстого серого войлока - неуклюжих,
глубиной по самую щиколотку, с застежками, как у бот.
- Надеваются поверх обуви, - пояснил Рюб. - Найдите себе
пару, которая не сваливалась бы с ног.
- Он кивнул в сторону еще одной железной двери перед нами.
- Когда мы попадем туда, все должно быть тихо-тихо. Никаких
громких и резких звуков, хотя разговаривать вполголоса
разрешается - голос вниз не доходит...
Я кивнул, ощущая, что пульс у меня сейчас куда выше нормы.
Что же такое, дьявол их всех возьми, я там увижу? Мы затянули
застежки "бот" - в них было неудобно и жарко, - и Рюб толкнул
последнюю дверь, тяжелую вращающуюся дверь без ручек и замков;
мы прошли, и дверь бесшумно закрылась за нами.
По ту сторону двери нас ждало продолжение решетчатого пола
- узкая висячая галерея. Ограда из стальных прутьев,
доходившая едва до пояса, казалась слишком ненадежной, чтобы
застраховать от падения. Пальцы мои вцепились в поручень куда
крепче, чем в том была нужда, но я не мог, просто не мог
разомкнуть их и шагнуть вперед, потому что галерея у меня под
ногами являлась лишь первым звеном в гигантской паутине
решетчатых мостков, висящих на высоте пяти этажей над
исполинским куском пустого пространства, и эти мостки
сходились и расходились, соединялись и перекрещивались где-то
там, вдали,
Вся эта паутина свисала с потолка - с перекрытия шестого
этажа, откуда мы пришли, - на тонюсеньких металлических
прутьях. Рюб дал мне передышку, и я воспользовался ею, чтобы
свыкнуться с мыслью о том, что придется вылезти на середину
паутины, - я смотрел вниз, но единственное, что видел, были
верхушки толстых стен, поднимающихся снизу от фундамента
выпотрошенного склада, и заканчивающихся в полуметре от
решетчатой эстакады. Стены эти, как я мог заметить, рассекали
пространство под нами на несколько участков различных размеров
и конфигураций. Глянув вверх, я увидел переплетение
воздуховодов и массу механизмов, развешанных под потолком.
Тогда я вновь посмотрел на Рюба, и он улыбнулся - представляю
себе, что за выражение было у меня на лице!
- Впечатляет, сам знаю. Не спешите, привыкайте. Когда
освоитесь, идите вперед, куда вам заблагорассудится.
Я заставил себя пройти вперед метра три-четыре, с трудом
подавляя желание вновь вцепиться в перила и все еще не смея
взглянуть под ноги. Сначала галерея вела прямо вперед, затем
повернула вправо, и я обратил внимание, что мы пересекли одну
из внутренних стен, чуть-чуть не дотянувшуюся до наших
мостков. Как только мы пересекли ее, я ощутил поток теплого
воздуха снизу и услышал гул вытяжных вентиляторов над головой.
Почти под самой галереей к стене тут и там крепились трубчатые
кронштейны, и на этих кронштейнах висели сотни экранированных
театральных юпитеров буквально всех цветов, оттенков и
размеров; каждая группа прожекторов нацеливалась на какую-
нибудь определенную точку внизу. Я остановился и, вцепившись
обеими руками в перила, приказал себе посмотреть туда, куда
указывали софиты.
Пятью этажами ниже, у дальнего края участка, над которым мы
находились, я увидел небольшой дощатый домик. Ракурс
представился выгодный: можно было заглянуть на крыльцо, под
железную крышу. Там, на ступеньках, сидел мужчина без пиджака.
Он курил трубку, рассеянно уставившись прямо перед собой, на
выложенную кирпичом мостовую.
По обе стороны от домика возвышались сегменты двух других
строений. Боковые стены, обращенные к первому домику, были
полностью закончены, к окнам были прилажены ставни, на окнах
повешены занавески. Точно так же половинки крутых крыш и
передние стенки, включая крылечки с изношенными ступеньками
выглядели как настоящие. На одном крылечке я заметил даже
плетеную детскую коляску. Но в отличие от домика посредине два
других состояли лишь из двух стен и части крыши: сверху я
видел сосновые стропила, поддерживающие фасады и крыши. Перед
всеми домами были газоны и тенистые деревья, кирпичные
тротуары и такие же кирпичные мостовые, и кое-где на бровках
торчали железные столбики для привязывания лошадей. По другую
сторону улицы поднимались фасады еще пяти-шести домов. На
одном крыльце валялся старенький велосипед, на другом висел
гамак. Но эти дома представляли собой один обман, ложные
фасады не более тридцати сантиметров в толщину, вытянувшиеся
вдоль стены, которая отгораживала этот сектор от другого.
Рюб облокотился на перила рядом со мной и сказал:
- С того места, где сидит этот человек, из любого окна его
дома и с любой точки его газона создается впечатление реальной
улицы и реальных домов. Отсюда не видно, но в конце участка
настоящей кирпичной мостовой на стене со всей возможной
тщательностью и с сохранением диорамной перспективы нарисовано
продолжение этой улицы и весь окружающий район до самого
горизонта...
Пока он говорил, внизу под нами появился мальчик на
велосипеде; откуда он взялся, я не заметил. На нем была белая
матросская шапочка с околышем, сплошь покрытым, как мне
показалось, разноцветными значками, короткие коричневые штаны,
перехваченные пряжкой под коленками, длинные черные чулки и
грязные матерчатые ботинки выше щиколоток. На плече у него
болтался на широком ремне рваный парусиновый мешок со
сложенными газетами. Мальчик вилял на своем велосипеде от
бровки к бровке, держался за руль одной рукой, а другой ловко
бросал сложенную газету на очередное крыльцо. Завидев это,
мужчина встал, мальчик кинул газету, мужчина поймал ее, сел
обратно на ступеньку и начал разворачивать. Мальчик бросил еще
одну газету на крыльцо соседнего, фальшивого двухстенного дома
и завернул за угол. Там, уже вне поля зрения мужчины, он слез
с велосипеда и повел его к двери в стене сектора, куда
упиралась крохотная перпендикулярная улочка. Потом он открыл
дверь и, протащив велосипед за собой, исчез.
Я не видел, что было за дверью, но почти тотчас же оттуда
вынырнул еще один мужчина, притворил ее за собой и двинулся к
углу, на ходу надевая жесткую соломенную шляпу с плоскими
полями и черной лентой. Белый ворот его рубашки был
расстегнут, галстук оттянут, а в руке он нес пиджак. С высоты
пяти этажей мы с Рюбом наблюдали, как, не дойдя до угла, он
приостановился, сдвинул шляпу на макушку, перекинул пиджак
через плечо и вытащил из заднего кармана брюк скомканный
платок. Вытирая лоб платком, он двинулся дальше усталой поход-
кой, обогнул угол и медленно побрел по кирпичному тротуару
мимо человека на крыльце, который уже уткнулся в газету.
- Давайте послушаем, - сказал Рюб, приложив к уху ладонь.
Я последовал его примеру. Из глубины довольно явственно
донесся голос прохожего:
- Добрый вечер, мистер Макнотон. Ох, и жарко сегодня!
Человек на крыльце поднял голову.
- А мистер Дрекслер, здравствуйте. Не говорите, жарища. И
такую же баню тут, в газете, обещают на завтра...
Прохожий едва волочил ноги - устал после работы, да еще
тащись по жаре домой, - и теперь уныло покачал головой.
- Когда это только кончится!.. Мужчина на крыльце
усмехнулся:
- Ну, к рождеству-то уж кончится, это точно. Прохожий
свернул с тротуара, по диагонали пересек улицу, поднялся по
ступенькам крыльца одного из декоративных фасадов напротив и
распахнул сетчатую дверь.
- Эдна! - позвал он. - Вот и я...
Сетчатая дверь с шумом захлопнулась, и мы увидели, как он
по короткой лесенке спустился вниз, пригнувшись, юркнул под
стропила и отворил еще одну дверь в стене. Потом прошел через
нее, и она беззвучно закрылась.
Зато открылась другая сетчатая дверь, в фальшивом фасаде
другого фальшивого дома, на крыльцо вышла женщина, подняла
сложенную газету, развернула ее и стала просматривать первую
страницу. На женщине было необыкновенно длинное домашнее
платье в синюю клетку - подол не достигал пола всего
сантиметров на двадцать. Мужчина на крыльце поднял голову на
звук открывшейся двери - и опять уткнулся в свою газету.
Я повернулся к своему спутнику, но Рюб продолжал смотреть
вниз, опершись локтями на перила и небрежно сцепив пальцы.
- Я не вижу киноаппарата, но полагаю, что вы там внизу либо
снимаете, либо репетируете какой-то фильм.
Помимо воли голос мой звучал несколько раздраженно.
- Нет, - ответил Рюб. - Мужчина, тот, что на крыльце,
действительно живет в этом доме. Там, в доме, все самое что ни
на есть настоящее, и пожилая женщина приходит к нему каждый
день готовить и убирать. А продукты доставляются по утрам в
легкой повозке, запряженной лошадью. Два раза в день почтальон
в серой форме приносит почту, в основном рекламные проспекты.
Мужчина этот ждет ответа на свои письма - он просил
предоставить ему работу здесь, в городке. Скоро он получит
уведомление, что на работу его приняли, и поведение его
изменится. Он начнет выходить в город, на службу. - Рюб
мельком взглянул на меня и продолжал объяснять сцену,
развертывающуюся внизу. - А пока он хлопочет по хозяйству.
Поливает газон. Читает. Переговаривается о том, о сем с
соседями. Курит табак "Мастер Мейсон" - из стародавних зеленых
пачек. Иногда слушает радио, хотя в такую погоду очень мешают
атмосферные разряды. Изредка его навещают друзья. А сейчас он
читает свежий, отпечатанный час назад номер местной газеты от
3 сентября 1926 года. Он устал - к концу дня там, внизу,
температура достигает сорока в тени и даже ночью не падает
ниже тридцати. Самая настоящая засуха, и никакого вам
кондиционированного воздуха. Если он посмотрит наверх, то
увидит над собой лишь жаркое голубое небо.
