Иванко не хотел заметить насмешки и продолжал:
- И ночи видятся в Диком Поле: горят костры на перепутьях, а казаки
вокруг котла артелью жрут горячий кулеш...
- Этот сон еще лучше! - ухмыляясь сказал Ермак и построжал: - А ты,
часом, не сметил, что из твоей сотни в тот сад яблоневый трое казаков
сбегли?
Кольцо посерел:
- Не может того быть!
- А вот свершилось же! - Атаман вскинул голову и отрезал: - Будет
байками заниматься: отныне ставлю донской закон. Честно справлять службу.
Сотники отвечают за казака! Беглых буду в Сылву сажать без штанов,
вымораживать прыть!
И он двоих посадил у бережка в прорубь, и донцы приняли кару
спокойно. Посинели в студеной воде, зубами лязгают. Ермак спросил:
- Ну как, браты?
- Сгибнем батько.
- А одни средь непогоди не сгибли бы?
- Один конец, добей, батько! - повернули глаза в сторону атамана, и
прочитал в них Ермак глубокое раскаяние.
Закричал атаман:
- А ну вылазь, крещеные! Рассолодели? С татарами биться собирались, а
сами от зимушки удумали гибнуть. Эхх...
Мучались, голодали, но терпели. Мутный дневной свет не радовал, не
было в нем теплоты. Но однажды поп Савва проснулся и радостно закричал на
всю избу:
- Братцы! Братцы!
Казаки подняли с нар очумелые головы. Солнце плескалось в окно. В
светлой поголубевшей тишине нежно переливался пурпур, золото и ярь медная.
- Веснянка в оконце глянула!
А через неделю зацвела верба, зазвучала капель.
По острожку разнесся зычный голос Ермака:
- Эй, вставай, берложники! Заспались! - Он прошел за тын и отломил
веточку. Она была еще холодная, ломкая, но в ней уже теплилась жизнь.
Круто повернуло на весну...
Казаки не сразу вернулись к Строгановым. Проремели льды на Сылве,
прошел весенний паводок, зазеленели леса, а Ермак не торопился. Много
тяжких дней и ночей пережито в этом студеном и диком краю, тут на крутояре
сложили в братскую могилу десятки казаков: круто было! Но здесь, в суровых
днях родилось одно решающее - войско. Беды закалили людей. Грозное
испытание не прошло напрасно. Ермак как бы вырос, и слово его в глазах
дружины - было крепкое слово. Жаль было расставаться с острожком - первым
русским городком на неведомой земле. Тут во всей полноте осознавалась своя
воля. И хотя гулебщики особо не кланялись Строгановым, а все же считались
служилыми казаками.
Отцвела черемуха, закуковали кукушки в лесу. Повсюду поднимался
смутный, непрерывный шум весенней жизни. Гусляр Власий, сидя на угреве,
дивился всему. Он сильно похудел, седина отливала желтизной, а старик
хвалился:
- У меня, браты, еще силы много! Не сбороть смерти, не сокрушить ей
мои кости. Мне еще рано на печи-то лежать. Ух, ты! - Он лез к плотникам с
топором, - пытался гусляр ладить струги. Кормщик Пимен гнал его прочь:
- Уйди, тебе еще сил набраться надо...
Власий не уступал; поплевав на жилистые тонкие ладони, он начал
тюкать топором. Незлобиво отвечал кормщику:
- Стой, не гони! Ничего, что стар и хвор. Коли сердце мое подсказало,
руки мои все сделают...
Ермаку нравилось упорство старика. Он сказал казакам, показывая на
деда:
- Есть людишки, которые по жизни ползают, а этот гамаюн и в старости
орлом взлетает!
Люди не хотели теперь заползать в смрадные избы и сырые землянки, и
спали под звездным небом. И для казацкого сердца была самая великая отрада
- сидеть у костра в тишине ночи, прищурившись, долго смотреть на
синевато-золотые языки огня, прыгавшие по поленьям.
- Батько! - обратился к атаману сидевший у огнища поп Савва. -
Раздумал я и вижу, - дойдем мы в Сибирь. Все осилим, и нашу неудачу на
Сылве обернем удачей. Труден будет наш путь, а все же выйдем на простор.
Сижу, и на память пришло мне вычитанное в древней арабской книге. Есть в
одной горной стране страшное ущелье и над ним высоко-превысоко узкая скала
- проход по обрыву. Не всякий ступит на эту тропку - так коварна она. А
рядом на камне арабская надпись: "Будь осторожен, как слезинка на веке, -
здесь от жизни до смерти один шаг". Вот то и любо, что выбор есть. И
порешили мы всем лыцарством жить и до Кучума добраться!
Иванко моргнул глазом атаману:
- Умный поп казацкий.
Ермак на это ответил:
- Неужто нам дураки надобны? - А сам о другом думал: "Где взять хлеб,
зелье, пушки, паруса? Как заставить Строгановых отдать столь добра?".
Отходил май, отцвела цветень и угомонились по гнездовьям птицы, когда
казаки сели в струги и кормщик Пимен махнул рукой:
- Ставь паруса!
Легко и быстро поплыли по течению. И Сылва иной стала - нарядной,
озолоченой солнцем. Пели казаки удалые песни. Немного грустно было
покидать выстроенный острожек. Вот в последний раз мелькнула тесовая крыша
часовенки и скрылась за мысом.
Нежданно-негаданно нагрянули казаки к Строгановым. Все пришлось ко
времени. Только вырвались казаки на Каму-реку, и увидели скопища
вогуличей, а вдали за перелесками дымились пожарища. Опять враг ворвался в
русскую землю. На становище поймали отставшего вогулича и доставили
Ермаку. Завидев воина в кольчуге и шеломе, с большим мечом на бедре,
пленник пал на колени и завопил:
- Пощади, господин. Не сам шел, а гнали сюда...
- Кто тебя, вогулича, гнал? - гневно посмотрел на него Ермак.
- Мурза Бегбелий гнал. Сказал, всем ходить надо, русских бить!
Помилуй, князь...
- Увести, - повел глазом атаман, и казаки потащили вогулича в лес...
Ермак вымахнул меч:
- Браты, неужто выпустим из наших рук татарского грабежника?
- Не быть тому! Вот бы кони, как на Дону! - с грустью вспомнили
казаки. - Ух, - и заиграла бы тогда земля под копытами...
Мурза Бегбелий Агтаков торопил вогуличей к Чусовским городкам. Они
шли, потные, пыльные, черной хмарой. Их саадаки полны стрел, у многих
копья и мечи. За собой на отобранных у посельников конях везли узлы с
награбленным. Телохранители Бегбелия вели в арканах трех молодых
полонянок. Подле мурзы вертелся черненький, проворный как мышь,
татарчонок. Он кричал телохранителям:
- Девка русская-золото. Так сказал Бегбелий. Якши!
По лугам разливался беспрестанный пчелиный гуд. Ветер переливами
бежал по цветенью и доносил к дороге медовые запахи. Полонянки
расслабленно просили татар:
- Дай отдышаться. Истомились...
Их густые волосы, цвета спелой ржи, развевались, и на тонких девичьих
лицах перемешались слезы и пыль.
Татары безжалостно стегали их.
- Машир, машир!..
Но не дошли злыдни до Чусовских городков, не пограбили их. У самых
ворот острожка настигли казаки грабежников и порубили.
У Бегбелия сильный и смелый конь. Мурза хитер и труслив, как лиса.
Когда он увидел, что вогуличи гибнут под мечами и разбегаются, он юркнул в
лесную густую чащу, домчал до Чусовой и направил скакуна в стремнину.
Быстра вода, но добрый конь, рассекая струю широкой грудью, боролся с
течением и, наконец, вынес мурзу на другой берег. Бегбелий поторопился по
крутой тропе проехать скалы. И тут на берег выбежал Ермак с попом Саввой.
- Батько, вот он - зверь лютый! - показал поп на всадника, который
будто замер на скале. Татарин презрительно смотрел на атамана:
- По-воровски бегаешь! - с укором крикнул Ермак. - Не пристало воину
уходить от врага! Сойди сюда, померяемся умельством и силой!
Сквозь шум воды вызов казака дошел до мурзы. Он усмехнулся в жесткие
редкие усы, в узких глазах вспыхнули волчьи огни.
- Я знатный мурза! - заносчиво выкрикнул Бегбелий. - А ты - казак,
послужник-холоп. Мне ли меряться с тобой силой? Не спадет солнце в болото
и мурза не снизойдет до холопа! - он дернул удила, конь загарцевал под
ним.
Ермак выхватил из-за пояса пищаль, поднял быстро, но все, как морок,
исчезло. Не стало на скале Бегбелия, только мелкие кусты все еще
раскачивались, примятые конским копытом.
- Опять ушел, грабежник! - обронил Ермак и вернулся на место
схватки...
Перед казаками широко распахнулись ворота острожка. Максим в
малиновом кафтане вышел навстречу атаманам, а рядом с ним стояла в голубом
сарафане светлоглазая женка Маринка, держа на расшитом полотенце
хлеб-соль.
Ермак бережно принял дар, ласково поглядел на красавицу и поцеловал
пахучий каравай.
- Самое сладкое, и самое доброе, и радостное на земле-хлеб! - сказал
тихим голосом атаман. Марина вся засветилась и ответила:
- Пусть по-твоему...
Максим Строганов, сияющий и добродушный, поклонился казакам:
- Благодарствую за службу...
- Оттого и вернулись, чтоб оберечь твой городок! - откликнулся Иванко
Кольцо. - Глядим, темная сила прет, пожалели вас...
- Спасибочко! - еще раз поклонился господин. - А теперь пожалуйте в
покои. Победителю отныне и до века - первая чара.
Гамно вошли казаки в знакомые покои, расселись за большие столы.
Зазвенели кубки, чаши, кружки, чары, овкачи и болванцы, наполненные
крепкими медами. Началась после зимних тягот шумная казачья гульба...
Лето отслужили казаки в вотчине Строгановых, ожидая татарского
нашествия. Но в этот год царевич Маметкул не приходил из-за Каменных гор.
В сухое лето быстро созрели хлеба, и посельщики спокойно собрали их с
поля, свезли и уложили в риги. Осень выпала щедрая: рыбаки наловили и
насолили бадьи рыбы, строгановские амбары набили зерном, толокном. В
подвалах - липовые бочки меду. В ясные ночи высоко в небе плыл месяц и
зеленоватые полосы света косыми потоками лились в узкие высокие окна
строгановских хором. Розмысл Юрко не спит, сидит над толстой книжищей в
кожаном переплете с золотыми застежками. В оконце смотрит с синего неба
золотая звездочка, да ветерок приносит разудалую казачью песню. В ночном
безмолвии она звучит дерзко и будит поселян.
Юрко сидит склонясь и думает о Максиме Строганове: ноне господин
расщедрился, вынес в глиняном кувшине вино и книгу.
"Вот прими, за службу тебе, - за то, что отыскал новые соляные места.
Книжицу сию прочти. Писал ее сэр Ченслор - английский купец, с коим я
виделся в Холмогорах и на Москве, а вино выпей, монахи Пыскорского
монастыря во поминовение деда Аникия доставили в Чусовские городки. Вино
редкое - золотистое, искрометное и плещется в чарах. Из Франкской земли
привезено через моря великие..."
Не додумал Юрко своих мыслей - в дверь постучали. Тяжелой поступью
вошел Ермак. Розмысл обрадовался.
- Не ждал, и вдруг радость выпала.
Они обнялись, и атаман уставился в книжицу:
- О чем пишется в ней?
- Тут о русских воинах говорится, и хорошее.
- Ну! - глаза Ермака вспыхнули, он схватил Курепу за руку. - Чти, что
написано о ратных людях!
Юрко придвинул книгу и глуховатым голосом стал читать:
- "Я думаю, что нет под солнцем людей, столь привычных к суровой
жизни, как русские. Никакой холод их не смущает, хотя им приходится
проводить в поле по два месяца в такое время, когда стоят морозы. Простой
солдат не имеет ни палатки, ни чего-либо иного, чтобы защитить свою
голову. Самая большая их защита от непогоды - это войлок, который они
выставляют против ветра и непогоды. А если пойдет снег, воин отгребает
его, разводит огонь и ложится около него..."
- Истинно так! - подтвердил Ермак. Он придвинулся к Юрко, взял книгу
и долго вертел в руках. Перевернув лист, он зорко смотрел в него и стал
медленно читать:
- "Сам он живет овсяной мукой, смешанной с холодной водой, и пьет эту
воду. Его конь ест зеленые ветки и тому подобное и стоит в открытом
