посрамится!..
Никита Строганов пододвинулся ближе, сказал:
- Сибирский хан платил ясак Москве, а ноне побил царских послов и от
дани отказался. Ходит войной на Юргу, а те извечно данники Руси. Царевич
Маметкул, яко волк голодный, рыщет по нашим вотчинам, а мы слуги царевы...
Максим, как эхо повторил:
- Мы - слуги царевы, и надумали мы позвать вас уряд написать... Вот и
писчик наш! - указал он на тощего подьячего с оловянной чернильницей у
пояса. Тот жался у порога и ждал, когда хозяева позовут.
- О чем будет уряд? - по-хозяйски спросил Ермак, и его быстрые глаза
уставились в хозяев.
- Мы вам дадим одежду всякую, сукна и холста, деньги и припасы, а вы
правдой служите! - выговорил Максим тихо, льстиво, оглаживая рыжеватую
бороду.
А братец Никита продолжал:
- А коли тесно воле казацкой станет у нас, сбегаете за Камень,
зипунов добудете у сибирского хана. И в том мы помога, - наделим и
пушками, и пищалями, и свинцом, и зельем, и другие ратные запасы дадим из
амбаров. Царь прекословить не будет, земли там наши лежат, только сил
нет...
- Что ж, - отозвался Ермак, - на то казак родился, чтоб русской земле
пригодился. О поиске в сибирскую сторонушку поразмыслю, а теперь погоди
уряду писать! - кивнул он на подьячего, выхватившего из-за уха гусиное
перо. - Не торопись, дьяче, пока казак скаче!..
За окном сумерничало. На дворе слышалась казачья песня - гуляла
дружина. И слышался вкрадчивый голосок стряпчего: - Вы, повольники, не
шумите сильно, женок не трогайте! Грех может выйти...
И вслед за этим раздался бас Саввы:
- Ты, Мулдышка-писчик, закрой пасть. Бить будем!
В покои неслышно вошел слуга и стал зажигать свечи. Ермак поднялся и
поклонился хозяевам:
- За хлеб-соль благодарствуем...
Один за другим атаманы тихо покинули хоромы.
Казаки разместились в Чусовском городке, но конные ватажки их
стерегли переправы, дороги к строгановским варницам, следили за
передвижением вогуличей и остяков. Вотчины камских властелинов -
необозримый край, в котором даровыми дорогами катались многоводые быстрые
реки, по берегам рек - нетронутые леса, кишевшие всяким зверьем: по
глухоманям бродили сохатые, ревели медведи, а в темные ночи к редкому
человеческому жилью набегали волчьи стаи и всю ночь выли. На востоке, в
сизом тумане, виднелись увалы, покрытые щетиной ельников, а дальше
громоздились скалистые горы - Каменный Пояс.
В этом необозримом и по виду пустынном краю, - по лесам, по взгорьям,
по болотинам и берегам пустынных рек, - шла напряженная трудовая жизнь.
Ермак внимательно присматривался к ней. Посельники от темна до темна
валили дремучие леса, корчевали и жгли смолистые вековые пни, освобождая
землю под пашню. Углежоги неутомимо старались на хозяина, доставляя уголь.
По горным и лесным тропкам казаки нередко встречали женок и подростков с
коробками угля на загорбках; изнемогая от тяжелой ноши несли они ее к
пристаням. В горах рудокопщики добывали руду. В шахтах, в могильном мраке,
в сырости и холоде, от которых всегда знобило, раздавались упорные удары
кайла о руду. В дудке со скрипом вертелось деревянное колесо, поднимая из
шахты в ненадежных клетушках ржавую породу. В посадах, вокруг
городка-крепости, ютились ремесленники, неустанно работавшие на господина.
Гончары выделывали и обжигали горшки, в кузницах кузнецы из своего железа
ковали лемехи для сох, всякое поделье, необходимое для солеварен, - разные
долота, крючья, пластины для цыреней, на пристанях готовили к сплаву лес -
смолистые бревна, дрова. Бабы на лошадях, а то и сами, впрягаясь в лямки,
подтаскивали дрова к варницам. И, куда ни взгляни, везде до полного
изнурения трудились на господина люди. Издалека по ночам блистали огнями
варницы. Ради варниц все суетилось вокруг: звучал топор, жужжали пилы,
выкачивали из глубоких колодцев-скважин соленую воду, наполняли ею корыта,
а потом выпаривали из нее соль.
Хлеба не было, но соли вволю: она хрустела на зубах, одежда от нее
стояла коробом, тело изъязвлялось и раны не заживали годами.
Но не одной солью промышляли Строгановы: они нагло обирали малые
народы, жившие в горных лесах и за Камнем. Строгановские приказчики,
нагрузив короба дешевой хозяйственной мелочишкой, везли ее на обмен.
Лежалый, сгноенный хлеб, одежная рвань, топоры, пилы, шила, огниво, пряди
неводные - все шло за дорогие меха, мороженую рыбу, битую птицу, за
самоцветы. Простой чугунный котел отдавался за столько соболей, сколько в
нем помещалось плотно ужатых шкурок. Слабосильным вогуличам и зырянам
Строгановы давали в долг, а после заставляли их отрабатывать на своих
промыслах. А те, кто прятался от долгов в лесах, попадали в горькую беду.
Строгановы напускали на них злых людей, давая жестокий наказ: "Убей
некрещеного или выкинь из юрты, а жену и детей забери себе рабами, пусть
трудятся на тебя, а ты заодно с ними - на хозяина!"
Ермак все это видел, и сердце его наполнялось гневом. Но что
поделать? Он искал и не находил выхода. На Волге все казалось проще, а
здесь, в Соли Камской, он жил бок о бок с теми, кто создавал ценности и
кормил всю Русь.
Атаман поместился в светелке, примыкавшей к тыну. С первыми
проблесками зари на дозорной башне раздавался звон. Унылый, тягучий, он
поднимал всех на работу: горшечники садились к своему кружалу, кузнецы
брались за молот, и перезвон железа встречал солнечный восход. Рудокопщики
спускались в забои. Только солевары не отрывались от цыреней, пока
вываривали соль...
Весь день в городке шумели, разносилась разноголосая речь. И каждый
час на дозорной башне страж старик Богдашка бессменно отбивал время.
- И когда ты спишь, старина, если и днем и ночью бьешь в колокол? - с
жалостью посмотрел на него Ермак.
Эх, милый, время для сна много! Отсыпаюсь в междучасье, - уныло
ответил Богдашка. - Мне-то что, а вон трубочный мастер, розмысл Юрка
Курепа, когда отдыхает, - бог весть!
В башенной светелке далеко за полночь светился огонек. Ермак
просыпался среди ночи и часто думал: "Что ж делает этот человек, и почему
ему дня мало?"
- Так это и есть Юрий Курепа! - обрадовался атаман, и его потянуло
поговорить с прославленным розмыслом. Атаман по шатким ступенькам поднялся
к башенной светелке и тихо приоткрыл дверь. Трубочный мастер сидел в сером
кафтане, волосы прижаты ремешком, чтобы не мешали ему разглядывать
чертежи. При скрипе двери он повернулся к гостю, на бледном лице его
вспыхнула добрая улыбка.
- Батюшки, кого занесло! - радостно воскликнул он. - А может ты не
туда попал?
Ермак скинул шапку и поклонился:
- К тебе шел... Давно собирался, хочется познать о соляных местах.
Дозволь сесть.
Розмысл придвинул скамью. Атаман уселся и внимательно оглядел
светлицу. Голые бревенчатые стены, тесовый стол под окном, на нем свитки,
краски, чернильница и пук очищенных гусиных перьев.
- Скудно живешь, милок, - шумно вздохнул Ермак. - А дела большие
вершишь.
- По силе и разумению стараюсь, а живу не густо. Да с чего добро
жить? - с грустью в голосе обронил розмысл. - Мастерство наше такое...
Атаман строго посмотрел на Курепу:
- Напрасно хаешь. Солевары всю Русь солью кормят, а без розмысла и
солевару нечего делать. Я дивлюсь, милый, как ты угадываешь рассольные
места? Любо знать это...
- Ты что ж, трубочным мастером удумал быть? - взволнованно спросил
розмысл.
- Куда мне! - отмахнулся Ермак: - Умом не вышел. Однако с юных лет
обуреваем познать все! - атаман придвинулся к розмыслу и продолжал с
жаром: - У дьячка работал, и тот грамоте обучал. И думал я, - дивно
устроен мир. Вот гляжу за полетом лебедушек и мыслю: человеку бы так
летать! - в глазах Ермака сверкнул огонек.
Мастер Курепа посветлел, схватил гостя за руку.
- И я такое мыслю, атаман, - признался он. - Не токмо во сне летаю,
но думки обуревают: "Пошто человеку не летать, разум великий ему дан?" От
господ дознался, что на Москве холоп дерзнул уподобиться птице, да был
кнутьями бит.
- Эх, худо подневольному человеку! - вздохнул Ермак, а Курепа
поддакнул:
- Еще хуже, когда не токмо человека, а разум его куют в кандалы!
Прости, угостить-то тебя нечем, - смущенно засуетился розмысл и полез в
кладовушку. Вернулся опечаленный. - Живу на квасе да на сухарях. Ни женки,
ни ребят, да и с чего я кормить стал бы. Что и перепадает, - на пергамент
и бумажные витки перевожу. Люблю свое дело! Много хожено, поискано
рассольных мест. О том хочу поведать потомкам, как мы соль-минерал весьма
потребный человеку, искали.
- И мне любопытно это послушать! Ежели можно, расскажи, а я послушаю,
- сердечно попросил Ермак.
- Изволь, - охотно согласился мастер. - Вижу, ты не пустознай... Наши
Строгановы спят и видят, поболе бы им соли. Вот и хожу по Прикамью и
дознаюсь о местах, где можно заложить соляные трубы и брать через них
рассол. Замечено мною, что места сии покрыты мелким ельником, а то
березняком, и чаще всего на болотинах и низких местах.
- Да таких мест - гибель кругом, так неужто под каждым соль хранится?
- улыбнулся Ермак.
- Место низкое и ельник - еще не все, то первый знак для мастера, -
пояснил Курепа. - А второй, - на зорьке за стадом вместе с пастушком
походишь и примечаешь, как скот себя покажет. Любит коровушка и овца
полизать соленую земельку. А в местах диких почаще взглядывай на следы
зверя. Истопчут все, если земелька понравится, вылижут. Берешь в таких
местах глину, и на костер. Если соль в ней таится, будет трещать на огнище
и к тому ж крепко к языку прилипает. То верный знак, - место, выходит, тут
соляное. Вот оно как! И мало ли примет набралось у русского розмысла:
ключи, бьющие из земли, - приглядись к ним, попробуй на вкус. Иные покрыты
ржавчиной; выпариваясь летом от жаркого солнышка, оставляют серебристый
налет или след инея легкого по бережку протока. А то по засольному духу
слышишь, где таится соль, особо по утрам да на вечерней зорьке: стоишь и
видишь, как потянуло сырым туманом, и дух тяжелый. Тут и соль!.. - он
говорил с увлечением, не спуская глаз с Ермака, боясь, что тот поднимется
со скамьи и уйдет.
Но атаман сидел, словно зачарованный.
- Видать, любо тебе мастерство это? - спросил он.
- А что может быть лучше и светлее моего мастерства? - с
убежденностью сказал Курепа. - Пахарь да солевар самые потребные люди на
Руси!
"Милый ты мой! Самый первый человек на Руси, а перебиваешься на хлебе
да на сухарях!" - с горечью подумал о мастере Ермак.
Курепа между тем продолжал:
- Найти место соляное трудно, а гораздо мудренее добыть рассол из
земных недр. Тут надо опустить в твердь варничные трубы. Приходи и
взгляни, как трудимся мы... Днем стараемся с трубами, только ноченька и
остается для размышлений... Вот свитки! - он развернул бумажный столбец, и
Ермак увидел раскрашенные места - мелкие ельники, роднички бегущие. Все, о
чем рассказал мастер. И под рисунками вязью шли строки, написанные
усердной рукой...
Атаман долго держал свиток и, чуть шевеля губами, читал о том, как
работают ярыжки-подсобники с мастером над посадкой труб в землю.
- Дивно! - с жалостью расставаясь со свитком, вымолвил Ермак. Затем
поклонился розмыслу: - Спасибо за беседу, пора идти...
Атаман ушел, а Курепа долго взволнованно расхаживал по светлице, и
снова его мыслями владела соль...
Ермак еще не раз бывал у розмысла Юрки Курепы и подолгу у него
