городок. И вышло так, что он такой храбрый и умный! Иван Васильевич
невольно залюбовался его дородной фигурой.
- Ишь, как раздобрел и вошел в силу на вольных хлебах! - пошутил
Грозный.
- Ширь! - разведя руками, сочно ответил Строганов, и перед глазами
царя на самом деле распахнулась ширь и необъятные края.
- И пусть эта ширь будет русской до скончания века. А наши холопы
этой дорожкой пойдут встречь солнца и настроят городков, сел, струги по
рекам пустят, пашню подымут. А пока... - Иван Васильевич подался вперед и,
протянув костлявую руку к фигуре, вдруг перескочил конем через свободное
поле и сказал сердито: - Что ж ты, не видишь, Яков? Мат королю!
Строганов виновато опустил голову и тихо отетил:
- Не моему уму состязаться в столь мудрой игре...
- Истинно, игра мудрая, учит многому, - согласился царь. - Все время
мысли направляй на то, как исподволь подготовить разящий удар, подобный
молнии!
Яков залюбовался тонко, ажурно вырезанными шахматными фигурами.
- Узнаешь? - улыбнулся Грозный. - Это поморское мастерство. Никто
лучше не режет по кости. Глянь, как дивно вырезана конская голова!
Непревзойденные умельцы - холмогорские косторезы! - с гордостью заметил
Грозный. - Ну, на сегодня хватит... Недомогаю ныне, пора и на покой.
Когда Строгановы, уходя, низко поклонились государю, он посоветовал:
- Вы к думному дьяку толкнитесь... Он уже знает, ведом ему мой
замысел...
Два месяца Строгановы прожили в Москве и в Александровской слободе,
не раз бывали во дворце царя. Наконец, в конце мая Висковатов вручил им
жалованную грамоту.
В этой царской грамоте Строгановым отводились новые земли не только
на самом Камне, но и за ним, в сибирской стороне. Дивно братьям было
читать такие строки: жалованы им земли "по обе стороны Тобола реки и по
рекам и по озерам и до вершин".
На прощанье Иван Васильевич сказал Строгановым:
- Не отступайте перед сибирским салтаном! Земли наши, и дарю вам.
Ставьте городки и острожки, собирайте охочих людей - и остяков, и вогулич,
и югричь, и самоедь - и со своими наемными казаками и с народом своим
посылайте воевать и в полон сибирцев имати, и в дань за нас приводить.
Братья упали в ноги Грозному:
- Спасибо, милостливый отец наш...
Вернувшись на подворье, Строгановы позвали писца Мулдышку и наказали
ему прочесть громогласно царскую грамоту. И писец до пота и хрипоты много
раз вычитывал особо понравившиеся хозяевам места грамоты. Он нараспев
произносил:
- "Также есми Якова и Григория пожаловал: на Иртыше и на Оке и на
иных реках, где пригодица, для береженья и охотчим на опочив крепости
поделать и сторожей с вогняным нарядом держати. И из крепости рыба и зверь
ловити безоброчно".
Было в той грамоте особое царское указание, и его зачитал Мулдышка:
- "А которые будут и поворовали, а ныне похотят нам прямить и правду
всю покажут, и вы б им велели говорити и приказывати наше слово, что мы их
пожалуем, пени им отдадим, да и во всем им полегчим, а они бы нам тем
правду свою показали, чтоб своими головами собрався, с охочими ходили
вместе воевати наших изменников"...
Уразумев до буквочки смысл грамоты, старший брат сказал младшему:
- Умен царь, не глуп и думный дьяк. Так, думается мне, и Строгановым
не выходит быть полуумками...
- Вот верно сказано! - обрадовался младший. - Твоими устами, братец,
да мед пить!
На полях в Ярославщине колосилась рожь, когда камские владетили
выехали в свои вотчины. Дорога тянулась долго, а мысль была одна - как бы
укрепиться на сибирской земле. Но кто поможет этому делу и откуда звать
охочих людей?
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. У СТРОГАНОВЫХ
1
Зима встретила волжскую повольницу на Каме. Дикие леса, пустынно
кругом, мороз сковал быструю речную струю так скоро и внезапно, - одним
могучим дыханием - что казаки еле успели отвести струги в затон подле
безлюдного островка, одетого косматым ельником. Наскоро вырыли глубокие
землянки, и закурился синий дымок над чащобой. Посыпал густой снег, и все
уснуло под пушистым парчовым одеялом. Уснула Кама, впали в забытье в
речных омутах осетры, залегли в долгую спячку звери. Мороз стал хозяином
прикамского приволья: рвал старые дуплистые деревья, убивал птицу на лету,
выжимал из полыньи туманы, обжигал дыхание людей.
Но в белой безмолвной пустыне шла своя скрытая жизнь, которую не мог
прервать и жестокий холод. Стаями бегали оголодавшие волки, на остров
забегали лоси, в ельнике спасались зайчишки, и много мелкого зверья
ютилось под буреломом, в ямах, под корневищами. Жилось казакам глухо, но
сытно. Ловили рыбу, били зверя, ставили ловушки с наговорным словом.
Ходили на медведей, - поднимали с теплых берлог и вступали в единоборство.
Казак Колесо на левую руку накрутил лохмотье, в правой - острый нож, и
вышел на рассерженного зверя. Долго они кружили по снегу. Медведище ревел
на всю лесную глухомань, а человек проворно увертывался, пока не всадил
ему нож в самое сердце. Казаки и те дивились смелости товарища, - медведь
оказался неимоверно велик, вчетвером еле дотащили на санках до зимовья...
Ели досыта, - выручали волжские запасы: и хлебушко, и меды, и крупа.
Но и сытость не спасала от тяжелой тоски, которая томила все длинные
зимние ночи, терзала в короткие мутные дни. И часто хотелось подвывать
метели, выскочить из землянки и бежать, бежать вместе с поземкой до
последних сил...
Днепровский казак Бочкарь до полуночи охал, кряхтел, ворочался, а в
самую глухомань, когда за дверью выл и бесновался буран, вскочил с нар и
выбежал в черную бездну. Так и пропал с той поры.
"Это худо, когда человека морок подстерегает", - подумал поп Савва и
предложил казакам:
- Ночи темны, глухи, айда сказки да бывальщины рассказывать!
- Дело! - одобрил Ермак.
И ночь сразу посветлела, и короче стала. Под завыванье хлещущей вьюги
сколько сказов и бывальщин пересказали! В землянке посредине горит,
краснеет камелек, а вокруг него бородатые, лохматые люди тесно сбились,
жарко дышат и боятся упустить хотя бы словечко. У иных рты раскрыты, у
других глаза блестят, - мысли унеслись далеко от заваленного сугробами
пустынного острова. Сказку сошлись послушать все.
Днепровские казаки ходили и в Литву, и к ляхам, и в Венгрию. Донские
и в Крыму побывали, и в Туретчине, и в Астрахани. Были и такие, которых в
Кафе продали рабами в жаркие страны, и видели они Египет и Нил-реку,
другие отстрадали свое в Алжире, горевали и в Персии, в Бухаре, и так
крепок дух человеческий, что не сломили его ни рабство, ни унижения, ни
голод, ни горе, - нашли силы, хитрость, уловки и сбежали в свою землю. И
теперь под треск огонька в камельке рассказывали о пережитом, а сами
улыбались минувшему, будто все как в сказке промелькнуло.
Казаки слушали затаив дыхание.
Чего только не видел гулевой народ!
Сказка укоротила зиму. Во второй половине марта, в ясный день
ростепели, когда деревья оделись дымкой тумана, на дикий остров наехал
строгановский приказчик Петрован. Добрался он до казачьего зимовья не с
пустыми руками: за ним обоз пришел со свежим хлебом, с толокном и солью.
Дозорные казаки задержали приезжего, пытали:
- Купец?
- Посланец, - деловито ответил Петрован и шевельнул широкими плечами,
- драться и я мастак, да не за тем торопился. Мое слово к Ермаку-атаману.
Привели его в обширную землянку. На скамье, опустив голову, в
раздумье сидел атаман. В кучерявой бороде мелькали серебряные струйки. По
росту под стать Петровану - высок и статен. "Ермак!" - догадался
строгановский посланец, откашлялся и низко поклонился батьке:
- Хозяин грамотку велел тебе передать, - Петрован достал свиток и
положил перед атаманом.
Ермак повел веселым, пронзительным взглядом.
- Будь гостем, коли так! - показал на скамью атаман. - Садись!
Грузен Петрован, а в дубленой желтой шубе кажется еще грузнее. Сел,
огляделся, увидел в углу образ Миколы Мирликийского, - скинул заячью
шапку, разгладил бороду.
Петрована накормили рыбной ухой, напоили медами. Он освоился и
сказал:
- Сытно живете, за зиму отоспались, как медведи в берлогах, а баб
что-то не видно! - приказчик осклабился в приторной улыбке, но сейчас же
притих и стал скромен.
Ермак нахмурил брови, ответил строго:
- Тут народ крепкий, отчаянный. Попади сюда женка, перережутся. Мы -
воины, у нас - лыцарство. Никого не неволим: захотел миловаться с
хозяюшкой, уходи от нас!..
На камском яру, где стаял пухлый снег, сошелся казачий круг.
Повольники спорили:
- Неужто к купцам в сторожа пойдем?
- Может, нас продали атаманы?
- Дубина стоеросовая, кому ты нужен?
Солнце пригревало обмякшие талы, горбы землянок. Заголубела даль. Лед
на Каме посинел, у закрайков покрылся водой. Теплынь. Казак Ильин
потянулся, до хруста в костях, и зачастил каблуками:
Через сад, через сад,
Через зелен виноград
Гуси, лебеди летали,
Чисто серебро роняли...
Ноги сами пошли в пляс:
- Эх, и впрямь скоро-скоро тронется ледок и на Каме! Скоро-скоро
полетят гуси-лебеди!.. Веселись, душа!..
В шумную толпу вошел Ермак и зычно крикнул:
- Браты, думу думать, как быть?..
- Читай грамоту, что пишут Строгановы!
Вперед вышел Савва со свертком в руках. Развернул его и стал громко
оглашать зазывное письмо.
Писали Строгановы:
- "Имеем крепости и земли, но мало дружины..."
- Нас купить в холопство удумал! - выкрикнул задиристый голос из
толпы.
- Казака не похолопишь! - строго перебил Ермак. - Казак - вольная
птица. Идет туда, куда сердце зовет!
- Истинно так, батька! - хором согласились повольники. - Читай дале,
Савва!
Поп зачитал:
- "С Тобола реки приходил с мурзами и уланами султан Маметкул, дороги
на нашу русскую сторону проведывал..."
- И тут басурмане русскому человеку не дают благостно трудиться!
Батько, переведаемся с ними силой!
- Коли идти в строгановские городки, то одно и манит, - оберегать
рубежи русские, отстоять поселянина от страшного татарского полона! -
отозвался Ермак. - Дале чти, Савва!
Поп огласил посулы:
- "Всем по штанам"...
И круг казачий, как "отче наш", громко повторял за попом:
- Всем по штанам...
- Крупа...
- Порох...
- "И вина две бочки по пятьдесят ведер!"
- Гей-гуляй, казаки! - весело заорал Брязга: - Идем во строгановские
городки!
- Идем!..
Ермак поднялся на камень, махнул рукой:
- То верно: пить веселие Руси, но не за тем идем в камскую
сторонушку. Думу думайте, казаки!
- Все думано-передумано, батько! - выступил вперед казак Ильин. -
Куда по внешней воде бежать? В Казани царев воевода Мурашкин поджидает. А
для чего поджидает, всем ведомо...
Гулебщики орали, старались перекричать друг друга. И дивно было
строгановскому приказчику Петровану: чем только держится эта буйная
ватага? Когда повольники в азарте хватались за ножи, приказчик бледнел,
незаметно крестился: "Свят, свят, пронеси, господи! Что за вертеп
разбойничий".
Но тут опять поднял руку Ермак:
- Будя! Поспорили всласть. Хватит! Слушай мое слово, товариство.
Плыть надо в Чусовские городки!
- Плыть, плыть! - в один голос закричали казаки. - Только Кама
колыхнется, и мы тронемся!
