Она улыбалась, и он улыбнулся в ответ.
-- Ну, раз вы сами так говорите...
-- Да мы в восторге, что вы приехали. Только не стоит
слишком уж подчеркивать это на глазах у Генри.
-- Теперь я все понимаю.
В ее глазах вдруг блеснул озорной огонек.
-- Вам и Энн надо получше узнать. С ней сложнее, чем со
мной.
Но поговорить об Энн им так и не удалось. Дверь из кухни
приоткрылась, и из нее высунулась седая голова
француженки-экономки.
-- Je peix servir, mademoiselle?[20]
-- Oui, Mathilde. Je viens vous aider[21].
Мышь ушла на кухню. Уродка была уже на ногах и тянула
Бресли за руки, помогая ему подняться. Вся спина у нее из-за
безмерно низкого выреза была голая. Они направились рука об
руку к тому месту, где стоял Дэвид. Любопытно было смотреть,
как смешно она семенит ногами; было в этом что-то раздражающе
притворное, обезьянье, резко контрастирующее со спокойной
походкой ее седовласого партнера. Дэвид усомнился, что сможет
когда-либо "узнать" ее.
Накрыта была только часть стола. Бресли стал во главе,
Уродка села по правую от него руку.
-- Уильямс, мой дорогой.
Старик указал Дэвиду на место справа от Уродки. Пришли
Матильда и Мышь, неся небольшую супницу, блюдо crudites[22] и
другое -- с холодными мясными закусками, сливочное масло. Суп
предназначался для Бресли. Он продолжал стоять, дожидаясь --
стародавняя галантность, -- когда Мышь займет свое место.
Усадив ее, он нагнулся и нежно поцеловал ее в темя. Девушки
обменялись ничего не говорившим взглядом. Несмотря на различие
во внешности и умственном развитии, легко было заметить, что
они близки и понимают друг друга без слов. Мышь налила старику
супа. Тот заправил угол большой салфетки под рубашку между
двумя пуговицами и расстелил ее на коленях. Уродка движением
головы показала, чтобы Дэвид брал еду первым. Экономка прошла в
угол комнаты, зажгла керосиновую лампу и, поднеся ее к столу,
поставила на свободное место напротив Дэвида. По пути на кухню
протянула руку к выключателю и погасила свет. Но в верхнем
коридоре, выступавшем над дальним концом этого помещения,
продолжала гореть невидимая лампочка, выхватывавшая из темноты
изящную диагональ старинной лестницы. За окнами, над кронами
деревьев, едва розовели последние отсветы заката, лица сидевших
за столом заливало спокойное молочное сияние лампы; Мышь взяла
бутылку -- этикетки на ней почему-то не было -- и налила вина
Дэвиду, старику и себе. Уродка, по-видимому, не пила, да и к
еде почти не притрагивалась. Сидела, положив голые бронзовые
локти на стол, и подбирала с тарелки кусочки свежих овощей, то
и дело поглядывая своими темными глазами на Мышь. Дэвида она
словно не замечала. В комнате стало тихо -- казалось, все
ждали, когда Бресли даст знак начать разговор. Но молчание не
смущало Дэвида: он сильно проголодался и к тому же чувствовал
себя гораздо непринужденнее после того, как девушка, сидевшая
напротив него, так хорошо прояснила обстановку. Свет лампы
создавал впечатление покоя, делал все это похожим на полотно
Шардена или Жоржа де ла Тура. Тут Уродка вдруг поперхнулась.
Дэвид метнул на нее взгляд: нет, она давилась не пищей, а от
смеха.
-- Идиотка, -- пробормотала Мышь
-- Извините.
Она крепко сжала губы и откинулась на спинку стула, силясь
сдержать смех, потом схватила салфетку, прижала ее к лицу и
выскочила из-за стола. Отойдя шагов на пять-шесть, остановилась
спиной к остальным. Бресли продолжал спокойно есть суп. Мышь
улыбнулась Дэвиду:
-- Не принимайте на свой счет.
-- Дать бы ей как следует по мягкому месту, -- проворчал
Бресли.
Уродка продолжала стоять, выставив на обозрение свой
длинный позвоночник и смуглую тощую шею, покрытую рыжим пушком.
Потом отошла прочь, в полумрак, к камину.
-- А Мышь-то -- ваша поклонница, Уильямс. Она вам
говорила?
-- Да, мы с ней уже учредили общество взаимного
восхищения.
-- Очень разборчивое создание, наша Мышь.
Дэвид улыбнулся.
-- По стопам Пифагора, да?
И старик продолжал поглощать суп. Дэвид взглянул на Мышь,
как бы взывая к ней о помощи.
-- Генри спрашивает, увлекаетесь ли вы абстракцией.
Дэвид слышал, как старик, уперев взгляд, в ложку с супом,
пробормотал:
-- Обструкция.
-- Да. Боюсь, что это... правда.
Еще не успев поймать быстрый взгляд Мыши, он понял, что
допустил ошибку. Старик ухмыльнулся:
-- Почему же боитесь, мой друг?
Дэвид небрежно ответил:
-- Это всего лишь риторическая фигура.
-- Говорят, очень умственно. Мышь сказала: вызываете
большой восторг.
-- Als ich kann, -- пробормотал Дэвид.
Бресли поднял глаза.
-- Повторите?
В это время у стола вдруг появилась Уродка. В руке у нее
были три розовые хризантемы, вынутые из вазы, которую Дэвид
видел на камине. Один цветок она положила рядом с ним, другой
-- со стариком и третий -- с Мьппью. Потом села на стул и сжала
руки на коленях. Бресли протянул руку и отечески потрепал ее по
плечу.
-- Так что вы сказали, Уильямс?
-- Работаю в меру своих способностей. -- И поспешно
добавил: -- Я скорее надеялся бы идти по стопам... -- Но тут же
понял, опять с опозданием, что делает вторую ошибку.
-- По чьим стопам, мой друг?
-- Брака?
Это была уже явная ошибка. У Дэвида перехватило дух.
-- Вы имеете в виду его кубистскую бессмыслицу?
-- Для меня она имеет смысл, сэр.
Старик помолчал. Еще поел супа.
-- Все мы в молодости -- отродье ублюдков. -- Дэвид
улыбнулся и хотел было возразить, но прикусил язык. -- Много
зверств видел в Испании. Невыразимые вещи. На войне бывает. Не
только они. Наши -- тоже. -- Доев суп, он положил ложку,
откинулся назад и устремил взгляд на Дэвида. -- Бой окончен,
мой дорогой. Думали хладнокровно прикончить меня? Я на это не
иду.
-- Как меня и предупреждали, мистер Бресли.
Старик вдруг расслабился, в его глазах блеснул веселью
огонек.
-- Тем более если знали, мой мальчик.
Дэвид развел руками: он знал. Мышь спросила:
-- Хочешь еще супа, Генри?
-- Слишком много чеснока.
-- Вчера было ничуть не меньше.
Старик что-то буркнул и потянулся к бутылке. Уродка
подняла руки и прочесала пальцами волосы, словно боясь, как бы
они не прилипли к коже; потом, не опуская рук, слегка
повернулась к Дэвиду:
-- Нравится вам моя татуировка?
В подмышечной впадине у нее синело изображение маргаритки.
До конца ужина Дэвид, по молчаливому уговору с. Мышью,
старательно избегал разговора об искусстве. В этом ему помогала
сама еда: quenelles[23] из щуки под соусом beurre blanc[24]
(таких блюд он ни разу еще не пробовал), баранина pre sale[25].
Беседовали о французской кухне, потом о Бретани, о характере
бретонца. Дэвид узнал, что Котминэ находится в Верхней Бретани,
а не в Basse[26], то есть не в Bretagne Bretonnante[27], что
дальше к западу и где местный язык еще не вышел из
употребления. "Кот" (coet) означает дерево или лес, а "минэ"
(minais) происходит от слова "монахи". Окружающие леса
принадлежали некогда аббатству. Эту часть истории они опустили
-- говорили лишь о той, которую обозначает слово "coet". Беседа
шла главным образом между Мышью и Давидом, хотя Мышь время от
времени поворачивалась к Бресли, как бы прося его подтвердить
или дополнить сказанное. Уродка не произнесла почти ни слова.
Дэвид уловил разницу в их положении: Мыши позволялось иметь
свое "я", Уродку же просто терпели. Как выяснилось в процессе
разговора, она тоже когда-то изучала искусство, только
занималась графикой, а не живописью. Познакомились они в Лидсе.
Но она производила впечатление человека, который не слишком
высоко ставит свои познания, -- эта компания была ей не по
плечу.
Старик, казалось, был доволен своей маленькой победой и
настроился предстать перед Дэвидом, насколько возможно, таким
же, каким тот видел его до ужина. Но если Мыши удавалось
направлять разговор в безопасное русло, то ей не удавалось
мешать Бресли пить. Сама она пила очень мало, Дэвид тоже
потерял надежду угнаться за хозяином. Из armoire извлекли
вторую бутылку, но и она к концу ужина опустела. Глаза Бресли
помутнели. Пьяным он не выглядел, бокал держал уверенно -- лишь
взгляд выдавал, что стародавний демон снова овладел им. Фразы,
которые он время от времени бросал, становились все короче --
казалось, он никого уже не слушал. Когда Мышь пожаловалась, что
они совсем не бывают в кино, беседа переключилась на фильмы,
которые Дэвид видел в последнее время в Лондоне. Но старик
оборвал разговор на полуслове.
-- Еще бутылку, Мышь.
Девушка посмотрела на него, но он отвел глаза в сторону.
-- В честь нашего гостя.
И тем не менее Мышь колебалась. Старик уперся взглядом в
пустой бокал, поднял его и поставил на стол. Не резко, не
раздраженно, но с некоторой долей нетерпения. Мышь встала и
пошла к armoire. Очевидно, настал момент, когда лучше было
уступить, чем настаивать. Бресли развалился на стуле и
уставился из-под нависшей на лоб седой челки на Дэвида, на лице
его застыла почти добродушная улыбка. Уродка, глядя в стол,
спросила:
-- Генри, можно мне пойти прилечь?
Бресли продолжал смотреть на Дэвида.
-- Зачем?
-- Книгу почитаю.
-- Ты чертова кукла.
-- Ну, пожалуйста.
-- Ладно, проваливай.
Он даже не удостоил ее взглядом. Мышь принесла третью
бутылку. Уродка с мольбой посмотрела на подругу, словно
требовалось и ее разрешение. Та едва заметно кивнула, и в тот
же миг Дэвид почувствовал, как пальцы Уродки на секунду сжали
его ногу выше колена. Она протянула руку под столом, явно желая
его подбодрить. Потом встала, пересекла комнату и пошла по
лестнице наверх. Бресли придвинул бутылку к Дэвиду. Это был не
жест вежливости, а вызов.
-- Благодарю, с меня хватит.
-- Коньяк? Кальвадос?
-- Нет, спасибо.
Старик наполнил свой бокал до краев.
-- Марихуана? -- Он кивнул в сторону лестницы. -- Это и
есть книга, которую она будет читать.
Мышь спокойно возразила:
-- Она этим больше не занимается. Ты же прекрасно знаешь.
Он сделал большой глоток.
-- А по-моему, все вы, молодые сопляки, этим занимаетесь.
-- Ко мне это не относится, -- как бы между прочим сказал
Дэвид.
-- Мешает пользоваться логарифмической линейкой, да?
-- Возможно. Но я не математик.
-- Тогда как же вы это называете?
Мышь сидела опустив глаза. Помочь Дэвиду она уже не могла
-- разве что в роли молчаливой свидетельницы. Не было смысла
притворяться, будто не ясно, что старик подразумевает под
словом "это". Дэвид встретился взглядом с Бресли.
-- Мистер Бресли, большинство из нас полагает, что термин
"абстракция" утратил смысл. Учитывая, что наше представление о
реальности сильно изменилось за последние пятьдесят лет.
Старик, казалось, задумался над тем, что услышал, но
ненадолго.
-- Я называю это изменой. Величайшей изменой в истории
искусства.
От вина его щеки и нос покраснели, глаза сделались почти
матовыми. Он по-прежнему сидел развалясь, только повернул свое
кресло так, чтобы смотреть в лицо Дэвиду. В то же время он
таким образом очутился ближе к девушке. За ужином Дэвид,
слишком увлекся беседой с нею, был слишком внимателен... это он
теперь понял, да к тому же старик, должно быть, следил за их
беседой и до ужина. И теперь решил показать себя ее хозяином.
-- Триумф евнуха. Вот так-то.
