Джон Фаулз.
Башня из черного дерева
Перевод с английского К. Чугунова
...Et par forez longues et lees
Par leus estranges et sauvages
Et passa mainz felons passages
Et maint peril et maint destroit
Tant qu'il vint au santier tot droit...
Chr'etien de Troyes,"Yvain"[1]
Дэвид приехал в Котминэ в среду во второй половине дня,
через сутки после того, как причалил в Шербуре и, нигде не
задерживаясь, повел машину в Авранш, где заночевал. Это
позволило ему оставшуюся часть пути проехать при свете дня,
полюбоваться чарующей, как сновидение, картиной шпилевидных
скал вдоль отдаленных берегов Мон-сен-Мишель, побродить по
улицам Сен-Мало и Динана; потом он свернул на юг и выбрался на
шоссе, прорезавшее живописную сельскую местность. Стояла
чудесная сентябрьская погода. Его сразу пленили мирные пейзажи
с ухоженными фруктовыми садами и полями -- задумчивыми и
уставшими от бремени урожая. Дважды он останавливался и наносил
на бумагу особенно приятные сочетания красок -- параллельные
полосы акварели разных тонов и оттенков, -- помечая своим
четким почерком масштаб. Хотя в этих его пометках и содержались
некоторые указания на внешнее сходство с натурой (одна цветная
полоска -- поле, другая -- освещенная солнцем стена, третья --
отдаленный холм), он ничего не рисовал. Лишь записывал число,
месяц, время дня и погоду, потом ехал дальше.
Он испытывал легкие угрызения совести от того, что так
приятно проводит время один, без Бет, после бурного объяснения
накануне отъезда; однако прелестная погода, новые впечатления
и, конечно, беспокойная и вместе радостная мысль о цели
путешествия, к которой он приближался, -- все создавало
приятную иллюзию холостяцкой свободы. Последние мили пути,
пролегавшие по Пемпонскому лесу -- одному из нетронутых еще
обширных массивов Бретани, были поистине чарующи: прямые,
зеленые и тенистые дороги с редкими солнечными просветами в
узких просеках, рассекавших бесконечные заросли деревьев. Его
представление о крае, где старик прожил последние годы и где
обрел наибольшую славу, сразу приняло конкретные очертания.
Сколько ни читай, каково бы ни было воображение, ничто не может
заменить то, что видишь глазами. Еще не добравшись до цели,
Дэвид уже знал, что ехал сюда не напрасно.
Скоро он свернул на совсем узенькую и пустынную лесную
дорогу -- voie communale[2] и, проехав около мили, увидел
искомую надпись: Manoir de Coetminais. Chemin prive[3]. Далее
путь преграждали белые ворота, которые ему пришлось самому
открыть и закрыть. Еще с полмили -- и снова ворота, как раз в
том месте, где поредевший лес открывал вид на залитый солнцем
запущенный сад. На перекладине ворот -- деревянная табличка с
надписью. Дэвид улыбнулся -- под французскими словами "Chien
mechant"[4] стояли английские: "Без предварительной
договоренности посетителям въезд строго запрещен". Словно в
подтверждение серьезности этой надписи на воротах изнутри висел
замок. Похоже было, что его приезда никто и не ждал. На
мгновение он растерялся: чего доброго, старый хрыч вообще забыл
о своем приглашении. Дэвид, отойдя в холодок, смотрел на
освещенные солнцем ворота. Нет, не мог он забыть -- ведь еще на
прошлой неделе Дэвид послал ему записку с напоминанием о
предстоящем приезде и выражением благодарности. Сзади раздалась
птичья трель, похожая на неумелую игру на оловянной дудке. Он
оглянулся, но птицы не увидел. Птица явно не английская,
подумал Дэвид. Но сам-то он англичанин, и не к лицу ему бояться
какой-то собаки. Надо действовать. Не может же он... Дэвид
вернулся к машине, заглушил двигатель, запер дверцы и, подойдя
снова к воротам, перелез на другую сторону.
Он шел по дорожке среди старых яблонь, усыпанных плодами
красных сидровых сортов. Кругом была тишина, ничто не говорило
о присутствии собаки. На солнечной поляне, среди моря
гигантских дубов и буков, одиноко стояла manoir. Не совсем то,
что Дэвид ожидал увидеть. Вероятно, потому, что слабо владел
французским и, если не считать Парижа, почти совсем не знал
Франции. Иначе не перевел бы это слово буквально, как
английское "замок". В действительности же это строение
напоминало скорее жилище зажиточного фермера; ничего особенно
аристократического в его фасаде не было: светлая буро-желтая
штукатурка, пересеченная крест-накрест редкими рыжеватыми
планками, и темно-коричневые ставни. К восточной стороне дома
примыкала небольшая прямоугольная пристройка, сооруженная, по
всей видимости, в более позднее время. И все-таки было в этом
доме что-то привлекательное. Старинное, без архитектурных
излишеств, приветливое здание производило внушительное
впечатление. Дело лишь в том, что Дэвид предполагал увидеть
нечто более величественное.
Двор перед домом с южной стороны был устлан гравием. У
основания стены росли герань и две старые шток-розы, на крыше
сидели белые голуби. Ставни на окнах были закрыты, дом спал, но
парадная дверь, увенчанная гербом на каменном щите (надпись на
нем стерлась от времени), оставалась полуоткрытой. Дэвид
опасливо ступил на гравий и подошел к двери. Ни дверного
кольца, ни кнопки звонка не было; к счастью, не оказалось и
страшной собаки. Он заглянул внутрь: холл с выложенным
каменными плитами полом, дубовый стол у деревянной, старинного
стиля, лестницы со стертыми и поцарапанными перилами, которая
вела наверх. В глубине холла виднелась вторая -- тоже открытая
-- дверь, а за ней -- освещенный солнцем сад. Дэвид постоял в
нерешительности, сознавая, что приехал раньше назначенного
времени, и постучал костяшками пальцев по массивной двери.
Выждав немного, решил, что стучать бесполезно, и шагнул за
порог. Справа от себя он увидел длинную, как галерея, гостиную,
разделенную старинными арками. Частично древние опорные колонны
были, видимо, снесены, но основные остались. Черные, они
выделялись на фоне белых стен с беспардонностью скелета. Во
всем этом было что-то тюдоровское и гораздо более английское,
чем можно было предположить, судя по фасаду. Очень приятный
уголок -- заставленный и в то же время просторный: старинная
резная мебель, вазы с цветами, несколько кресел и два дивана;
старые розовые и красные ковры и, конечно, картины... Ничего
удивительного -- кроме того, что можно было вот так войти и
любоваться ими: Дэвид ведь знал, что у старика, помимо
собственных работ, хранилась небольшая, но весьма ценная
коллекция творений других художников. Имена знаменитостей,
представленных здесь, уже известны из прессы: Энсор, Марке; вон
тот пейзаж в дальнем конце зала, должно быть, кисти "холодного"
Дерена; а над камином...
Но должен же он все-таки дать о себе знать. Дэвид прошел
по каменному полу мимо лестницы в дальний конец холла и
остановился у открытой двери. Перед ним простиралась обширная
лужайка с клумбами, декоративными кустами и деревьями. С севера
ее ограждала высокая стена, вдоль которой вытянулся ряд
невидимых со стороны фасада главного здания невысоких строений,
когда-то служивших фермеру конюшнями и коровниками. В центре
лужайки росла катальпа с подрезанной кроной, отчего она
приобрела сходство с гигантским зеленым грибом. Под ее сенью
расположились, точно собеседники, садовый стол и три плетеных
кресла, а дальше лежали на траве, окутанные зноем, две
обнаженные девушки. Одна из них, наполовину скрытая травой,
лежала на спине и, казалось, спала. Другая -- та, что поближе,
-- лежала на животе и, подперев подбородок руками, читала
книгу. На голове у нее была широкополая соломенная шляпа с
тульей, перевитой темно-красной лентой. Тела обеих девушек были
очень смуглы от загара; по-видимому, они не подозревали, что
всего в тридцати шагах от них стоит посторонний мужчина. Он не
понимал, как они могли не услышать его машины в лесной тишине.
Но ведь он приехал раньше времени, хотя сам предупреждал в
письме, что будет только к вечернему чаю. Да и позвонить мог:
поискал бы как следует кнопку звонка, и какой-нибудь слуга
наверняка бы услышал. Несколько коротких секунд он запечатлевал
в памяти мягкие очертания неподвижных женских фигур, зелень
катальпы и зелень травы, густой красный цвет ленты на тулье
шляпы, розовую стену вдалеке и шпалеры плодовых деревьев. Потом
он повернулся и пошел обратно к входной двери: увиденное скорее
позабавило его, чем смутило. Он снова вспомнил Бет: в какой
восторг она бы сейчас пришла, найдя подтверждение легенде о
старом фавне, предающемся порочным утехам!
У косяка, на каменном полу, он увидел то, чего не заметил
сразу: небольшой бронзовый колокол. Он поднял его, взмахнул и
сам же испугался, потому что раздался оглушительный, как на
школьном дворе, звон, сразу нарушивший солнечный мир и тишину
дома. Однако и это не возымело действия: не слышно было ни
шагов наверху, ни скрипа двери в противоположном конце холла.
Дэвид продолжал ждать у порога. Прошло с полминуты, и вдруг в
проеме двери со стороны сада появилась девушка (Дэвид не
разобрал, которая из тех двух), уже одетая. В простой белой
бумажной галабийе[5], стройная, чуть ниже среднего роста, лет
двадцати с небольшим; каштановые, с золотистым отливом волосы,
правильные черты лица; невозмутимый взгляд довольно больших
глаз и босые ноги. По всем признакам -- англичанка. Дойдя до
лестницы, шагах в двадцати от него, она остановилась.
-- Дэвид Уильямс?
Он виновато развел руками.
-- Вы меня ждали?
-- Да, -- ответила она, не двигаясь с места.
-- Извините, что проник сюда воровским способом. Там было
заперто.
Она покачала головой.
-- Надо было просто потянуть. Замок. Извините, что так
получилось. -- Однако вид у нее был совсем не виноватый. И не
растерянный. -- Генри спит.
-- Ради бога, не будите его. -- Дэвид улыбнулся. -- Я
приехал немного раньше. Думал, найду вас не сразу.
Она внимательно посмотрела на него, поняв, что он
рассчитывает на ее расположение.
-- Он такой псих, когда ему не дают поспать днем.
Дэвид усмехнулся:
-- Понимаете, я истолковал его письмо буквально: что меня
здесь приютят на ночь... но если это не так...
Она посмотрела мимо него на открытую дверь, потом снова на
его лицо; в ее равнодушном взгляде мелькнуло нечто похожее на
вопрос.
-- А ваша жена?
Он объяснил ей, что у Сэнди ветрянка, в последнюю минуту
резко поднялась температура.
-- Жена прилетит в Париж только в пятницу. Если дочке
станет лучше. Там я ее и встречу.
Снова испытующий взгляд.
-- Стало быть, показать вам комнату?
-- Если вас не затруднит...
-- Нисколько.
Едва заметным жестом она предложила ему следовать за собой
и повернулась лицом к лестнице -- такая простая, белая,
неожиданно скромная, точно служанка, совсем не похожая на ту
девушку, которую он видел всего минуту назад.
-- Чудесная комната, -- заметил он.
Она взялась за потемневшие от времени перила лестницы и,
не поворачивая головы, сказала:
-- Пятнадцатый век. Так говорят.
И все. Никаких вопросов, точно он -- всего лишь заезжий
сосед, живущий в пяти милях отсюда.
На верхней площадке она повернула направо в коридор,
посреди которого лежал камышовый мат. Подойдя ко второй двери,
она открыла ее, шагнула внутрь, держась за ручку, и посмотрела
на Дэвида глазами хозяйки гостиницы, впускающей в номер
