закрывающиеся глаза... Так начиналась Валентинина Америка...
Алик зашевелился, Валентина легко вскочила:
- Что, Алик?
- Пить.
Валентина поднесла к его рту чашку, он пригубил, закашлялся.
Валентина теребила его, постукивала по спине. Приподняла - ну совер-
шенно как та кукла, которую сделала Анька Корн:
- Сейчас, сейчас, трубочку возьмем...
Он снова набрал в рот воды и снова закашлялся. Такое бывало и раньше.
Валентина снова его потрясла, постучала по спине. Снова дала трубоч-
ку. Он опять начал кашлять, и кашлял на этот раз долго, все никак не мог
раздышаться. Тогда Валентина смочила водой кусочек салфетки и положила
ему в рот. Губы были сухие, в мелкую трещинку.
- Я помажу тебе губы? - спросила она.
- Ни в коем случае. Я ненавижу жир на губах. Дай палец.
Она положила палец ему между сухих губ - он тронул палец языком, про-
вел по нему. Это было единственное прикосновение, которое у него еще ос-
тавалось.
Похоже, это была последняя ночь их любви. Оба они об этом подумали.
Он сказал очень тихо:
- Умру прелюбодеем...
Валентина жила тогда трудно, как никогда. С работы она обычно ехала
прямо на курсы. Но в тот день пришлось заехать домой, так как позвонила
хозяйка и попросила срочно завезти ключи: что-то случилось с замком, но
Валентина не поняла, что именно. Она отдала ключ хозяйке, но и этим клю-
чом входная дверь не открывалась. Оставив хозяйку наедине со сломанным
замком, Валентина, прежде чем ехать на курсы, зашла в еврейскую закусоч-
ную за углом - к Кацу.
Цены здесь были умеренными, а сэндвичи, с копченой говядиной и индю-
шатиной, превосходными. Дюжие продавцы, которым бы ворочать бетонными
чушками, артистически слоили огромными ножами пахучее мясо и переговари-
вались на местном наречии. Народу было довольно много, у прилавка стояло
несколько человек. Тот, что стоял перед Валентиной, к ней спиной, с ры-
жим хвостом, подхваченным резиночкой, по-приятельски обратился к продав-
цу:
- Послушай, Миша, я хожу сюда десять лет. И ты, Арон, тоже, вы стали
за это время в два раза толще, а сэндвичи стали вдвое худей. Почему так,
а?
Мельтеша голыми руками, продавец подмигнул Валентине:
- Он мне делает намек, ты понимаешь, да?
Человек обернулся к Валентине - лицо его было смеющимся, в веснушках,
весело топорщились рыжие усы:
- Он считает, что это намек. А это не намек, а загадка жизни.
Продавец Миша нацепил на вилку один огурчик, потом второй и уложил их
рядом с пышным сэндвичем на картонной тарелке:
- На тебе экстра-огурчик, Алик. - И обратился к Валентине: - Он гово-
рит, что он художник, но я-то знаю, что он из ОБХСС. Они меня и здесь
достают.
Пастрами?
Валентина кивнула, нож замельтешил в руках Миши. Рыжий сел за ближай-
ший стол, там как раз освободилось еще одно место, и, взяв из рук Вален-
тины тарелку и поставив на свой столик, отодвинул ногой стул.
Валентина молча села.
- Из Москвы?
Она кивнула.
- Давно?
- Полтора месяца.
- Ага, и вид еще не обстрелянный. - Взгляд его был прямым и доброже-
лательным. - А чего делаешь?
- Бэби-ситтер, курсы.
- Молодец! - похвалил он. - Быстро сориентировалась.
Валентина разложила сэндвич на две половинки.
- Ты что! Ты что! Кто ж так ест! Американцы тебя не поймут. Это свя-
тое:
разевай рот пошире и смотри, чтоб кетчуп не капал. - Он ловко обкусил
выпирающую начинку сэндвича. - Жизнь здесь простая, законов всего нес-
колько, но их надо знать.
- Какие законы? - спросила Валентина, послушно сложив вместе две ра-
зобранные было половинки.
- Вот этот, считай, первый. А второй - улыбайся! - И он улыбнулся с
набитым ртом.
- А третий какой?
- Как тебя зовут?
- Валентина.
- Мм, - промычал он, - Валечка...
- Валентина, - поправила она. "Валечку" она ненавидела с детства.
- Валентина, вообще-то мы с тобой не очень хорошо знакомы, но так и
быть - открою. Второй закон Ньютона здесь формулируется так: улыбайся,
но жопу не подставляй...
Валентина засмеялась, кетчуп потек на ее шарф.
- А все-таки - третий.
Алик стер кетчуп:
- Сначала надо первые два выучить... Эти сэндвичи лучшие в Америке.
Best in America... Это точно. Этой харчевне почти сто лет. Сюда приходи-
ли Эдгар По, О. Генри и Джек Лондон, брали здесь сэндвичи по гривеннику.
Писателей этих, между прочим, американцы совершенно не знают. Ну, может,
Эдгара По в школе проходят. Если бы здешний хозяин читал хоть одного из
них, он непременно повесил бы портрет. Это наша американская беда: с
сэндвичами все в порядке, а культурки не хватает. Хотя почти наверняка у
первого Каца, я имею в виду не Адама, а здешнего хозяина, внук окончил
Гарвард, а правнук учился в Сорбонне и, наверное, участвовал в студен-
ческой революции шестьдесят восьмого...
Валентина постеснялась спросить, какую такую революцию он имеет в ви-
ду, но Алик, отложив сэндвич, продолжал:
- Огурцы бочковые. Больше таких нигде не найдешь. Они сами солят.
Честно говоря, я люблю, чтоб были клеклые и посопливей. Но это тоже неп-
лохо. По крайней мере без уксуса... Вообще этот город потрясающий. В нем
есть все. Он город городов. Он Вавилонская башня. Но стоит, и еще как
стоит! - Он как будто не с ней говорил, а спорил c кем-то отсутствующим.
- Но он такой грязный и мрачный, и так много черных, - мягко сказала
Валентина.
- Ты приехала из России, и Америка тебе грязная? Ничего себе! Да чер-
ные - черные лучшее украшение Нью-Йорка! Ты что, не любишь музыку? А что
такое Америка без музыки? А это черная, черная музыка! - Он возмутился и
обиделся:
- И вообще ты в этом пока ничего не понимаешь и лучше молчи.
Они закончили с едой и вышли из заведения. У дверей Алик спросил ее:
- Ты куда?
- На Вашингтон-сквер. У меня там курсы.
- Английский берешь?
- Advanced, - кивнула она.
- Я тебя провожу. Я там живу недалеко. А если подняться к Астор-Пла-
за, а потом свернуть туда, - он махнул рукой, - там есть такое гнездышко
американских панков, чудо, все в черной коже, в диком металле. С анг-
лийскими ничего общего не имеют. И музыка у них - нечто особенное. А
ближе к площади
- старый украинский район, не так уж интересно. О, там есть потрясаю-
щий ирландский паб, самый настоящий. Туда даже женщин не пускают... Хо-
тя, кажется, уже пускают, но уборной женской нет, только писсуары... Не
город, а большой уличный театр. Я уж сколько лет оторваться не могу...
Они шли по Бауэри. Он остановил ее около мрачного унылого дома, каких
в этом районе большинство.
- Смотри. Это CBGB - самое главное музыкальное место в мире. Через
сто лет музыковеды будут хранить куски известки от этих стен в золотых
коробочках.
Здесь идет рождение новой культуры - я серьезно говорю. И Knitting
Factory - то же самое. Здесь играют гении. Каждый вечер - гении.
Из обшарпанной двери выскочил черный щуплый мальчик в розово-белом
пальто.
Алик поздоровался с ним.
- Я же говорил! Это Буби, флейтист. Каждый вечер играет с Господом
Богом. Я только что купил билет на его концерт. Специально приезжал. Же-
на моя со мной не ходит, она эту музыку не любит. Хочешь, возьму тебя с
собой?
- Я могу только в воскресенье, - ответила Валентина. - Все остальные
дни я с восьми до одиннадцати.
- Круто забираешь, - усмехнулся Алик.
- Ну, так получилось. Я к девяти на работе, в шесть кончаю. В семь
курсы - через день, а через день с хозяйской внучкой сижу. В одиннадцать
освобождаюсь, в двенадцать сплю. А в три просыпаюсь - и все. У меня та-
кая американская бессонница, черт ее знает. В три часа я как неваляшка.
Пробовала позже ложиться, но все равно - в три сна нет.
- Да, концертов в такое время не бывает, но есть много мест, где
жизнь идет до утра. Не все ли равно, когда начинать, можно и в три...
К этому времени Нинка была уже настоящим алкоголиком, и нужно ей было
немного - за день она выпивала, по русскому счету, полбутылки водки,
разбавляя ее американским соком, и к часу ночи спала мертвецким сном.
Алик переносил ее из кресла в спальню, засыпал с ней рядом на несколько
часов. Он сам был из породы людей мало спящих, как Наполеон.
Роман Алика с Валентиной протекал с трех до восьми. Он начался не
сразу, а довольно постепенно. Прошло не менее двух месяцев, прежде чем
он впервые вошел в ее низкий подвал, бейсмент по-американски, который
она нанимала с легкой руки Рейчел у ее приятельницы.
В неделю раза два Алик подходил в четвертом часу к Валентининому под-
валу и, склонившись, свистел в слабо светящееся окно. Через десять минут
Валентина выскакивала - бодрая, розовая, в черной гуцульской курточке, и
они шли в одно из тех ночных мест, которые обычно неизвестны эмигрантам.
Однажды, в одну из самых холодных ночей января, когда снег выпал и
держался чуть ли не целую неделю, они попали на Рыбный рынок. Буквально
в двух шагах от Уолл-стрит закипала на несколько часов невероятная
жизнь. К причалу подходили суда действительно со всего мира, и рыбаки
втаскивали свой живой или, как в тот раз, подмерзший товар на тележках,
на спинах, в корзинах. В стенах открывались вдруг широкие двери, и
складские помещения принимали всю эту морскую роскошь.
Два рослых человека несли на плечах длинное бревно - это был сереб-
ристый, успевший покрыться тонкой пленкой льда тунец. Обычные, простые,
как дворняги, рыбешки тоже попадались, но глаз на них не смотрел, потому
что в огромном изобилии громоздились на прилавках невиданные морские чу-
довища, с ужасными буркалами, клешнями, присосками, состоящие, казалось,
из одних пастей, и необозримое количество ракушек самого фантастического
вида, внутри которых укрывался маленький кусочек жидкого мяса, и змеис-
тые существа с такими милыми мордочками, что невольно на ум приходили
русалки, и нечто промежуточное, про что невозможно было сказать, что оно
- животное или растение, и самые настоящие водоросли, лианами и пласта-
ми. И вся эта тварь при белом свете фонарей переливалась синим, красным,
зеленым и розовым, и некоторые еще шевелились, а другие уже закоченели.
В проходах стояло несколько железных бочек, в них что-то жгли, и вре-
мя от времени замерзшие люди подходили туда погреться. И люди были так
же диковинны, как и товар, который они привезли: норвежцы с русыми заин-
девевшими бородами, усатые китайцы и островитяне с лицами экзотическими
и древними.
А между ними толкались покупатели-оптовики со всего Нью-Йорка и из
Нью-Джерси, привлеченные хорошими ценами, владельцы и повара лучших рес-
торанов - за самым свежим товаром.
- Слушай, это просто как в сказке! - восхищалась Валентина, а Алик
радовался, что нашел человека, который так же от этого балдеет, как и он
сам.
- А я тебе что говорил! - И потащил ее в забегаловку выпить виски,
потому что в такой мороз нельзя было не выпить. Там, в забегаловке, с
ним, конечно же, поздоровался хозяин.
- Мой приятель. Вон, посмотри, - и он ткнул пальцем в стену, а там,
посреди гравюр с изображениями яхт и кораблей, рядом с фотографиями нез-
накомых Валентине людей, висела небольшая картина, на которой были нари-
сованы две незначительные рыбки, одна красноватая, с колючим растопырен-
ным плавником, а вторая серенькая, вроде селедочки. - За эту картинку
Роберт обещался меня поить всю жизнь бесплатно.
И действительно, лысоватый краснорожий хозяин уже тащил им два виски.
Народу здесь было множество: моряки, грузчики, торговый люд.
Место это было мужским, ни одной бабы видно не было, и мужики сосре-
доточенно выпивали, ели здешний рыбный суп, какую-то незначительную еду.
Сюда приходили не поесть, а выпить и передохнуть. А в такую погоду, ко-
нечно, и погреться. Мороз все-таки был для здешних людей непривычным, да
они и не понимали, как настоящие северяне понимают, что никакого тепла
