держал на сгибе локтя. Поздоровался с улыбкой, сморщившей его короткий
нос.
Общество по случаю субботы было многолюдным: Валентина, Джойка с се-
реньким Достоевским под мышкой, Ирина, Тишорт, Файка, Либин с подружкой,
все обычные посетители, а сверх того приехавшие из Вашингтона сестры Бе-
гинские, американский художник Руди, приятель Алика по каким-то совмест-
ным акциям, никому не известная гостья из Москвы, представившаяся так
невнятно, что ее имени никто не запомнил, Шмуль из Одессы и собака Кип-
линг, которую оставила на несколько дней старая знакомая.
Алика вытащили из спальни и посадили в кресло, обложив со всех сторон
подушками. Это было всегдашнее его место, и все медленно вращались по
квартире, немного выпивая и шумно разговаривая. На столе стояли случай-
ные приношения: таял огромный ореховый торт и плавилось мороженое. Было
больше похоже на вернисаж, чем на покои умирающего.
Отец Виктор как будто растерялся на мгновенье. Но Нина быстро подхва-
тила его под оттопыренный локоток, на котором все лежала кепочка, и уса-
дила возле стола.
- Сэр-цээ, тэ-бэ так хочется по-коя... - пел Шмуль сладким голосом,
отчасти заглушая парагвайские дудки и барабанчики, без устали наяриваю-
щие внизу, под окнами.
Файка тискала длинную вялую куклу, изображающую Алика. Эту пророчес-
кую куклу когда-то подарила ему на день рождения приятельница Анька
Крон, проживающая ныне в государстве Израиль. Алик подавал за куклу реп-
лики:
- Ой, не жмите мене так горячо! Ой, Фая, скажите мне, только честно,
как перед Богом: вы кушали чеснок?
Священник улыбнулся, взял у Файки из рук куклу, потряс ее розовую ру-
ку и сказал:
- Таки приятно с вами познакомиться.
Все засмеялись, он бросил куклу на колени к Фаине.
Нинка кивнула - Шмуль тут же замолк, Либин легко вынул Алика из крес-
ла и отнес, как ребенка, в спальню.
Приезжая москвичка дернулась: смотреть на это было тяжело. Вообще,
пока Алик лежал или сидел, все было довольно обыкновенно: больной чело-
век в кругу друзей, - но вот переход его из одного положения в другое
сразу напоминал о том, что происходит что-то ужасное. Живые, ясные глаза
и мертвое тело... А в начале весны он еще сам перебирался из спальни в
мастерскую...
Алика уложили в спальне, отец Виктор зашел туда. Нинка, немного по-
топтавшись в дверях, выскользнула из спальни и села на пол снаружи,
прислонившись спиной к двери. Вид у нее был стерегущий и отрешенный. Она
была вполпьяна, но держалась.
"Как глупо и нелепо, - думал Алик. - Симпатичный, кажется, человек,
напрасно я поддался..." Отец Виктор сел на скамеечку возле постели, сов-
сем близко к Алику.
- У меня есть некоторые профессиональные трудности, - начал он неожи-
данно. - Видите ли, большинство людей, с которыми я общаюсь, мои прихо-
жане, они совершенно уверены в том, что я способен разрешить все их
проблемы, и если я этого не делаю, то исключительно из педагогических
соображений. А это совершенно не так. - Он улыбнулся редкозубой улыбкой,
и Алик понял, что и священник понимает всю глупую неловкость положения,
и испытал некоторое облегчение...
Болезнь не мучила Алика болями. Он страдал от все усиливающейся одыш-
ки и нестерпимого чувства растворения себя. Вместе с весом тела, живым
мясом мышц, уходила реальность жизни, и потому ему так приятны были по-
луобнаженные женщины, облеплявшие его с утра до ночи. Алик давно не ви-
дел вокруг себя новых людей, и это новое лицо, с нечисто выбритой с од-
ной стороны щекой - бородка у него была маленькая, на западный манер, -
с крапчатыми буро-зелеными глазами, отпечатывалось крупно, с фотографи-
ческими подробностями.
- Нина очень хотела, чтобы я с вами поговорил, - продолжал священник.
- Она думает, что я могу крестить вас, то есть уговорить принять креще-
ние. И я не могу отказать ей в ее просьбе.
Парагвайская музыка за окном подвывала, потрескивала, испускала дух и
снова оживала. Алик поморщился.
- Да я неверующий, отец Виктор, - грустно сказал Алик.
- Что вы! Что вы! - замахал рукой священник. - Неверующих практически
не бывает. Это какой-то психологический шаблон, который вы скорее всего
из России вывезли. Уверяю вас, неверующих не бывает. Особенно среди
творческих людей. Содержание веры разное, и чем выше интеллект, тем
сложнее форма веры.
К тому же есть род интеллектуального целомудрия, которое не допускает
прямых обсуждений, грубых высказываний. Всегда под рукой вульгарнейшие
образцы религиозного примитива. А это трудно вынести...
- Это я очень хорошо понимаю, у меня своя жена в доме, - отозвался
Алик.
Поп этот был ему мил своей честной серьезностью.
"И он совсем не глуп", - удивился Алик.
Нинкины восторженные междометия по адресу святого и мудрого священни-
ка давно вызывали у него раздражение, и теперь это раздражение прошло.
- А у Нины, - отец Виктор махнул рукой в сторону двери, - да вообще у
большинства женщин все идет не через голову, а через сердце. То есть че-
рез любовь. Они изумительные существа, дивные, изумительные...
- А вы женолюб, отец Виктор, как и я, - подколол его Алик. Но тот как
будто не понял.
- Да, ужасный женолюб, мне почти все женщины нравятся, - признался
священник. - Моя жена мне постоянно говорила, что если бы не мой сан, я
был бы Дон Жуан.
"Какие же бывают простецы", - подумал Алик.
А священник развивал тему дальше:
- Они удивительные. Они всем готовы пожертвовать ради любви. И содер-
жанием их жизни часто бывает любовь к мужчине, да... Такая происходит
подмена. Но иногда, очень редко, я встречал несколько необыкновенно вы-
соких случаев:
собственническая, алчная любовь преображается и они через бытовое,
через низменное, приходят к самой Божественной Любви... Не перестаю по-
ражаться.
Вот и Нина ваша, я думаю, из той же породы. Я сюда вошел и сразу от-
метил:
сколько прекрасных женщин вокруг вас, такие хорошие лица... Не остав-
ляют вас ваши подруги... Все они мироносицы, если их поскрести...
Он был не стар, несколько за пятьдесят, но в речи по-старомодному
возвышен.
"Конечно, из первой эмиграции", - догадался Алик.
Движения священника были немного растерянными и неточными. Алику и
это понравилось.
- Жалко, что мы не познакомились раньше, - сказал Алик.
- Да-да, жарко, - невпопад отозвался священник, не съехавший еще с
женской темы, так его вдохновившей. - Это ведь, знаете, диссертацию на-
писать можно - о различии в качестве веры у мужчин и женщин...
- Какая-нибудь феминистка, наверное, уже написала... Попросите, пожа-
луйста, отец Виктор, пусть Нина принесет нам маргариту. Вы любите теки-
лу? - спросил Алик.
- Да, кажется, - неуверенно ответил священник.
Встал, приоткрыл дверь. За дверью все еще сидела Нинка с горючим воп-
росом в глазах.
- Алик просит маргариту, - сказал он Нине, и она не сразу поняла. -
Две маргариты.
Через несколько минут Нина принесла два широких бокала и вышла, с не-
доумением глядя через плечо.
- Ну что же, выпьем за женщин? - с обычным добродушным ехидством
предложил Алик. - Вам придется меня поить.
- Да-да, с удовольствием. - Отец Виктор стал неловко совать в рот
Алику соломинку.
Он в жизни много разного повидал, но такого еще с ним не было. Умира-
ющих он исповедовал, причащал, случалось, крестил, но текилой никогда не
поил.
Бокал свой отец Виктор поставил на пол и продолжал говорить:
- Мужское содержание веры - брань. Помните ночную борьбу ангела с Иа-
ковом?
Война за самого себя, подъем на следующий уровень. В этом смысле я
эволюционист. Спасение - слишком утилитарная идея, не правда ли?
Алику показалось, что священник слегка окосел. Ему не было видно, что
тот и не пригубил. Но сам Алик почувствовал теплоту в желудке, это было
приятно - ведь ощущений вообще становилось все меньше и меньше.
- Я думаю, что преподобный Серафим Саровский именно эту борьбу за ве-
ру и называл "стяжанием Духа Святого". Да... - Он замолк и грустно заду-
мался.
Он твердо знал, что нет у него того духовного призвания, какое было у
деда...
Индейская музыка, утомившись сама от себя, смолкла. Шум теперь из ок-
на шел хороший, человеческий.
"Как же я стал слаб", - думал Алик.
Чем-то пронял его этот простодушный и храбрый человек. Почему он про-
изводил впечатление храброго - об этом надо подумать... Может быть, по-
тому что не боится показаться смешным...
- Нинка уж очень просит меня креститься. Плачет. Она придает этому
большое значение. А по мне - пустая формальность.
- Ну что вы, что вы! Для меня ее мотивы очень убедительны. Но мнето
просто,
- он смущенно развел руками, как будто ему было неловко за свои при-
вилегии,
- я-то наверняка знаю, что между нами есть Третий. - И он еще глубже
смутился и заерзал на скамеечке.
Смертельная тоска напала на Алика. Не чувствовал он никакого
третьего. И вообще третий - персонаж из анекдота. И большая мука вдруг
оказалась в том, что дурища его Нинка это чувствовала и простодушный поп
чувствовал, а он, Алик, не чувствовал. И отсутствие этого самого при-
сутствия он переживал с такой остротой, с какой и присутствие пережи-
вать, кто знает, возможно ли...
- Но я готов в конце концов это для нее сделать. - И Алик закрыл гла-
за от смертельной усталости.
Отец Виктор обтер запотевшую ножку бокала о свои брюки и поставил его
на столик.
- Не знаю, право, не знаю, отказать вам не могу, вы тяжко больны. Но
здесь что-то не так. Позвольте мне подумать... Знаете, давайте помолимся
вместе.
Как можем.
Он раскрыл свой чемоданчик, вынул из него облачение, надел поверх ци-
вильной одежды подрясник, епитрахиль, медленно повязал поручи. Поцело-
вав, надел на себя тяжелый иерейский крест, благословение покойного де-
да.
Алик лежал с закрытыми глазами и не видел, как изменился отец Виктор,
переодевшись, как постройнел и постарел. А священник обернулся к ма-
ленькой Владимирской Божьей Матери, плохой печати и линялого цвета,
пришпиленной к стене, опустил свой круглый лысеющий лоб и завопил про
себя:
- Господи, помоги мне, помоги!
В такие минуты он всегда чувствовал себя маленьким мальчиком на фут-
больном поле позади приюта для русских детей под Парижем, который держа-
ли его бабушка с дедушкой во время войны и где он провел все детство. Он
как будто снова стоял на футбольном поле, внутри клетки драных веревча-
тых ворот, куда приткнули его, самого младшего, за нехваткой настоящего
вратаря, и он, весь одеревенев, ждет великого позора, заранее зная, что
не сможет удержать ни одного мяча...
8 Огромный Лева Готлиб с гуталиновой бородой почтительно вывел из
лифта худого складного человека, тоже бородатого и высокого, похожего на
Левино изображение, извлеченное из кривого зеркала: все то же, но в че-
тыре раза буже... Ирина от смеху чуть не подавилась, но мгновенно с со-
бой справилась.
Лева сразу же нашел ее в многолюдстве и попер на нее с супружеской
интонацией:
- Я же сказал, что позвоню после конца субботы, а у тебя автоответ-
чик.
Хорошо еще, что я заранее записал этот адрес...
Ирина шлепнула ладонью по лбу:
- Ё-мое! Я же забыла, что это вечером. Я решила, что завтра утром!
Лева только руками развел, но тут же вспомнил о раввине, который сто-
ял рядом
- с лицом одновременно строгим и любопытствующим. По-русски он не
знал ни слова.
Тишорт стояла у стола, держа бумажную тарелку с огромным куском тор-
та, и пристально смотрела на Готлиба. Лева ринулся на нее, как вепрь,
обхватил за голову:
- Ой, мышонок! Мышонок мой!
Он поцеловал ее в маковку - выросшую девочку, которая долго прожила в
его доме и он сажал ее на горшок, водил в садик и называл "дочкой".
"Бессовестный, до чего же бессовестный, - думала Майка, напряженно
