но изменения эти были обусловлены скорее не течением лет, а новым харак-
тером жизни. Лева располнел и стал как будто меньше ростом за счет шири-
ны спины и раздавшихся щек, да и лицо утратило бело-розовый оттенок, на-
поминавший о молодом царе Давиде, и приобрело какой-то сумрачный цвет.
Ирина же, ходившая в годы их брака в трикотажных майках с дыркой на пле-
че и в длинных индийских юбках, метущих пол, поразила его журнальной бе-
зукоризненностью, жестким изяществом бровей и носа, твердостью подбород-
ка и мягкостью губ.
"Жемчужина, настоящая жемчужина", - подумал Лева и, подумавши, сказал
это вслух.
Ирина засмеялась прежним легким смехом:
- Я рада, Левушка, что тебе нравлюсь. Ты очень изменился, но, знаешь,
неплохо, такой солидный капитальный господин.
- И пятеро детей, Ирочка, пятеро. - И он вытащил из стола маленький
альбомчик с фотографиями. - А как Маечка? - вдогонку спросил он.
- Нормально, взрослая девица.
Она внимательно рассмотрела альбом, кивнула и положила его на стол.
- Дело у меня вот какое. Старый приятель, еврей, дружок мой еще по
Москве, тяжело болен. Умирает. Он хочет поговорить с раббаем. Можешь это
устроить?
- И это вся твоя проблема? - Лева испытал огромное облегчение, потому
что все-таки подозревал, что Ирина хочет предъявить ему какие-то иму-
щественные претензии, связанные с теми пятью тысячами, потому что тогда
они были в браке... Он был человек порядочный, но обременен семьей и не-
навидел непредвиденные расходы. - Если тебе надо, я приведу хоть десять.
- Он смутился, потому что сказал глупость, но Ирина не поняла или не об-
ратила внимания.
- Но это надо срочно, очень срочно, он совсем плох, - попросила она.
Лева обещал позвонить сегодня же вечером.
Он действительно позвонил вечером и сказал, что может привести заме-
чательного раббая, израильского, читающего сейчас какой-то мудреный курс
в Нью-Йоркском университете. И уже договорился, что приведет его к
больному сразу после конца субботы.
Весьма примечательно, но никогда ничего не забывавшая Ирина начисто
забыла, что еврейская суббота кончается в субботу вечером, и объявила
Нине, что раббай придет в воскресенье утром.
Священник, отец Виктор, обещал прийти в субботу после всенощной. Нин-
ка придавала большое значение тому, что священник появится первым.
6 Фима пришел к Берману очень поздно, без звонка, такая бесцеремон-
ность была между ними принята. Их связывали давние отношения, отчасти и
родственные.
Родство было дальним, трудновычисляемым, по деду, но на самом деле
это не имело значения. Важным было другое: оба они были врачи в том
смысле, в каком люди урождаются блондинами, или певцами, или трусами, то
есть по волеизъявлению природы. Чутье к человеческому телу, слух к дви-
жению крови, особое устройство мышления.
- Системное, - определял его Берман.
Оба они чуяли, какие качества характера в сочетании с определенным
типом обмена тянут за собой гипертонию, где ожидать язвы, астмы, рака...
Прежде чем начинать медицинский осмотр, они примечали, что кожа суха,
белок мутноват, в углах рта - точечные воспаления...
Впрочем, в последние годы они мало кого осматривали, разве что знако-
мые просили.
В отличие от Фимы, Берман, переехав в Америку, сдал все экзамены за
два месяца, подтвердил свой российский диплом и поставил одновременно
местный рекорд: никому еще не удавалось так быстро справиться с полным
курсом медицинской науки. Сразу же он получил работу в одной из городс-
ких больниц.
Здесь и познакомился на практике с американской медициной, отдавая ей
по семьдесят часов в неделю, и она показалась ему столь же малоудовлет-
ворительной, что и российская, но по другим причинам. Тогда он и нашел
для себя область, в которой мог держаться подальше от американских вра-
чей. Он их мало уважал.
Область эта была новая, только обозначившаяся.
"В России такого лет двадцать не будет, а может, никогда", - с огор-
чением думал он.
Называлась эта область радиомедицина. Это было диагностическое нап-
равление, сочетающее введение в организм радиоизотопов и последующее
компьютерное обследование.
Как говорил сам Берман, последние остатки мозгов ушли у него на осво-
ение этого современнейшего компьютера, последние остатки энергии - на
добывание денег для его покупки и открытие собственной диагностической
лаборатории, и последние остатки жизни он собирался потратить на выплату
гигантских долгов, которые образовались в результате всех его усилий...
Дело его тем не менее шло хорошо, раскручивалось и набирало обороты,
а все доходы шли пока на покрытие кредитов и выплату процентов, которые
росли в этой стране быстро и незаметно, как плесень на сырой стене.
Долгов у Бермана было больше четырехсот тысяч, а у Фимы - четыреста
долларов, то есть, по американской логике, один процветал, второй же на-
ходился в самом жалком положении. Жили они в одинаково паршивых кварти-
рах, ели одну и ту же дешевую еду. Разница только в том и заключалась,
что Берман купил себе три приличных "докторских" костюма, а Фима обхо-
дился бедняцкой одеждой.
- Как живет вся Америка, так живем и мы, - усмехался Берман и фа-
мильярно шлепал Фиму по плечу.
Оба прекрасно понимали, что если уж Берману под его голову, образова-
ние или авантюрный проект дают такие кредиты, значит, всего этого он
стоит. И потому он мог бы уже сегодня переехать в хороший Ист-Сайд, если
б не был скуповат и не осторожничал.
Фима ежился. Зависть не зависть, но нечто болезненное шевелилось в
душе.
Надо отдать Берману должное: открывая лабораторию, он предложил Фиме
пойти к нему техником, однако для этого надо было закончить какие-то
специальные курсы, а Фима все еще мусолил английские учебники, делал вид
перед самим собой, что в будущем году уж точно он мобилизуется и сдаст
наконец проклятые экзамены... словом, от Фиминого предложения он отка-
зался. Принять - означало бы полную и окончательную капитуляцию.
Когда-то в России они были на равных, два молодых талантливых врача,
знающих себе цену. Здесь, благодаря к делу не идущей способности к лопо-
танию на этом собачьем языке, Берман так далеко ушел, что Фиме никогда
уже не дотянуться.
Но в данном случае, с Аликом, они по-прежнему были на равных - два
врача возле одного больного.
Теперешняя встреча представляла, собственно говоря, консилиум. Фима
был первым врачом, к которому обратился Алик, когда правая рука стала
ему изменять. Полтора года тому назад.
"Ерунда, профессиональное переутомление, может, тендовагинит", - пос-
тавил Фима первый диагноз, но быстро спохватился. Левая рука тоже начала
сдавать.
Если бы процесс не шел так стремительно, можно было бы говорить о
рассеянном склерозе. Нужно было большое хорошее обследование.
Провел первое обследование Берман. Бесплатно, конечно, еще и сам изо-
топы оплатил. Компьютер ничего не показал.
- Американская штучка, - ухмыльнулся Берман, - не хочет бесплатно ра-
ботать.
- Пока ты с виду здоров, покупай страховку, старик. Она начинает
действовать через полгода, но я тебе гарантирую, что такие вещи сами со-
бой не проходят,
- вынес свое заключение Берман.
Но денег на страховку не было, к тому же Алик никогда не думал о том,
что будет через полгода. По этой же причине, а также из отвращения к
очередям, чиновникам и казенным бумажкам, оставшегося у него с советских
времен, у него никогда не было американских пособий. Среди иммигрантов
было немало людей, которые чуть ли не соревновались в ловкости по выдав-
ливанию разного рода подачек и льгот - от продовольственных карточек до
бесплатных квартир, Алик же ухитрился прожить почти два десятилетия без-
заботной птичкой, работая легко и потаенно: у многих создавалось впечат-
ление, что живет он на шармачка, на авось. Особое раздражение он вызывал
как раз не у честных работяг, а именно у принципиальных бездельников и
отъявленных ловчил.
Словом, не было у него никогда никакой страховки, как и постоянной
работы, и рассчитывать на это не приходилось: меньше, чем когда-либо,
был он теперь способен высидеть многодневные очереди в бесконечных кори-
дорах и получить необходимые бумаги.
К счастью, американская система медицинского обслуживания, компьюте-
ризованная и продуманная, оставляла некоторые щелки, в которые можно бы-
ло всунуться.
Первые анализы были сделаны по чужим документам. Кровь молчала.
Первую госпитализацию организовали на улице: вызвали "скорую помощь"
и разыграли небольшой спектакль. Хозяин кафе напротив дома вызвал маши-
ну, сказавши, что человек упал без сознания возле его двери. Человек
этот лег на три сдвинутых стула, свесил рыжий хвост и, подмигивая прия-
телю-хозяину, минут пять ждал машины. Его забрали, провели обследование,
дали medicaid на время пребывания в больнице.
Лечили его невропатологи, ставили капельницы, вводили положенные ле-
карства.
Все было довольно уныло, и Алик из больницы сбежал. Фима устроил ему
скандал: что бы там ни было, назначения были хорошие, лечение симптома-
тическое, но другого и быть не может, когда диагноз не поставлен.
Фима настаивал, чтобы он лег снова, и единственный способ снова туда
попасть
- сделать "мастырку". Фима быстренько организовал ему небольшой свищ
на ключице, и Алик предъявил его как осложнение после неудачного лече-
ния.
Городская больница хоть и не частное учреждение, но тоже исков не лю-
била, и его опять госпитализировали...
Так все тянулось. Алик ложился, снова выходил. Не ясно было, помогает
ли лечение, - кто ж знал, что было бы без него. Но правая уже висела
плетью, левой он с трудом подносил ложку ко рту. Изменилась походка. Ус-
тавал.
Спотыкался. Потом упал первый раз. И все это происходило с ужасающей
скоростью. К весне следующего года он еле передвигался.
Вторая госпитализация была гораздо более сложным делом. Алика привез-
ли к Берману в лабораторию, Берман сам вызвал "скорую", сказал, что у
него тяжелый больной на приеме. "Скорая" потребовала письменного свиде-
тельства, что больной не умрет в дороге. Берман, который знал все здеш-
ние бюрократические уловки, письмо это уже заготовил. Он поехал с Аликом
вместе, и, на счастье, главный человек, медсестра, оказалась знакомая
Берману старая ирландка, хмурая, резкая и совершенный ангел, - она дала
направление в китайскую больницу, которая считалась лучшей из всех госу-
дарственных. Это была удача, и первую неделю Алик оживился, ему кроме
обычного лечения делали иглоукалывания, прижигания, и даже казалось, что
чувствительность рук восстанавливается...
Теперь Фима и Берман сидели на убогой кухне, среди грязных чашек и
жизнерадостных тараканов. Они уже перестали строить предположения: боко-
вой амниотрофический склероз, вирусное стволовое поражение, таинственная
онкология...
Берман был довольно красив, хотя было в нем нечто от большой
обезьяны:
вислые сильные плечи, короткая неповоротливая шея, длинные руки, даже
рот был туговато натянут на крупные зубы. Фима был весь корявый, из ры-
того лица смотрели на Бермана с ожиданием ясные светлые глаза...
- Ничего, Фима. Ничего в таких случаях не делают. Кислородная подуш-
ка.
- Удушье может очень медленно развиваться. Очень мучительно, - помор-
щился Фима.
- Сделай морфин или что там есть...
- Ладно, все ясно, - пробурчал Фима.
Он все-таки надеялся, что умный Берман знает что-то, чего он забыл.
Но такого знания вообще не было.
7 Отец Виктор пришел около девяти. В сандалиях на босу ногу, в мешко-
ватой рубахе, заправленной в короткие светлые брюки. В руках у него был
чемоданчик-дипломат и целлофановый пакет, чем-то плотно набитый. Бейс-
больную кепочку с невинными зелеными буквами N и Y он снял при входе и
