боту.
Джойка, обидевшись, ушла. Уехала среди ночи и Люда. Фима разбудил
спящего - им оказался Шмуль, а не Либин, как Фима предполагал, и это бы-
ло очень кстати, потому что Шмулю торопиться было некуда, он всю свою
американскую жизнь, лет десять, сидел на пособии. Фима растолкал его,
дал на крайний случай инструкцию и свой рабочий телефон. Теперь остава-
лось вывести Киплинга
- он стоял смирно возле двери и помахивал хвостом - и ехать на рабо-
ту.
16 Следующий после крещения день Нинка не выходила из спальни, лежала
обхватив Алика за ноги и никого туда не пускала.
- Тише, тише, он спит, - говорила она каждому, кто приоткрывал дверь.
Он был в забытьи, только изредка похрипывал. При этом все, что гово-
рили вокруг, он слышал, но как будто из страшной дали. Временами ему да-
же хотелось сказать им, что все в порядке, но шарф был повязан туго, и
распустить его он не мог.
Одновременно он был сильно поглощен новыми ощущениями. Он чувствовал
себя легким, туманным и вполне подвижным. Он двигался внутри какого-то
черно-белого фильма, только черное не было вполне черным, а белое - бе-
лым.
Скорее все состояло из оттенков серого, как если бы пленка была ста-
рой и заезженной. Ничего неприятного в этом не было.
В движении, по которому он так стосковался за последние месяцы, было
блаженство, сравнимое разве что с наркотическим. Тени, мелькавшие на
обочине размытой дороги, были смутно-знакомыми. Некоторые напоминали
древесные силуэты, другие были человекоподобны. И снова появился
школьный учитель Николай Васильевич Галоша, и Алик с удовольствием отме-
тил про себя, что это явление Николая Васильевича, математика, человека
трезвого и строгого разума, и было как раз доказательством полной ре-
альности происходящего и избавило от тонкого беспокойства: не сон ли
это, не бред ли какой-нибудь...
Николай Васильевич его явно узнал, сделал приветственный жест, и Алик
понял, что тот к нему направляется.
Нина опять стала звенеть бутылочками, но звон был скорее приятный,
музыкальный. Наливая в горсти остатки травяного настоя, она шептала
что-то невнятное, но все это ему не мешало, совершенно не мешало. Галоша
к тому времени был уже совсем рядом, и Алик увидел, что тот по-прежнему
беззвучно пошлепывает губами, как это делал в школе, и эту его привычку
Алик позабыл, но теперь с умилением вспомнил. Это тоже было очень убеди-
тельно: нет, не сон, все так оно и есть...
В середине дня пришел мастер по установке кондиционеров, индифферент-
ный мулат в золотых цепочках, с молоденьким чахлым помощником, - кто-то
из друзей оплатил вызов. Нинка впустила их в комнату, и они быстро нала-
дили кондиционер, ни разу не взглянув в сторону умирающего. Жара в ком-
нате довольно быстро сменилась пыльной прохладой. Потом пришла Валентина
- Нинка ее не впустила, и она осталась сидеть в мастерской вместе с зап-
лаканной Джойкой.
На грязном белом ковре в углу, засунув под голову свернутое одеяло,
уютно устроилась Тишорт и читала по-английски книгу, которую мечтала
прочесть в оригинале. Это была "Великая Книга Освобождения". Со вчераш-
него дня она все думала о том, какая жалость, что она не мужчина и не
может уйти в тибетский монастырь. А с утра спросила у матери, нельзя ли
ей сделать такую операцию, чтобы грудь в два раза уменьшить... Как будто
это могло ее приблизить к прекрасному уделу тибетского монаха...
Подушки были засунуты за спину Алику, он почти сидел на кровати. Нина
смачивала ему потемневшие и высохшие губы, пыталась вдуть воду через со-
ломинку, но она сразу же вытекала.
- Алик, Алик. - Она звала его, трогала, гладила. Припала губами к
подвздошной ямке, прошла языком вниз, к пупку, по той еле заметной ли-
нии, что делит человека надвое. Запах тела показался чужим, вкус кожи -
горьким.
В этой горечи она мариновала его два месяца не переставая.
Она замерла лицом в рыжих завитках коротких волос и подумала: а воло-
сы совершенно не меняются...
Наконец она перестала его тормошить и затихла, и тогда Алик сказал
вдруг очень внятно:
- Нина, я совершенно выздоровел...
Когда Фима в восьмом часу приехал с работы, в спальне он застал
престранное зрелище: голая Нинка, подложив под себя черное кимоно, сиде-
ла лицом к Алику, натирала свои чудесные руки травяной гущей и пригова-
ривала:
- Ты видишь, как она помогает, такая хорошая травка...
Она подняла на Фиму сияющие глаза и сказала торжественно и полусонно:
- Алик мне сказал, что он выздоровел...
"Умер", - догадался Фима. Он коснулся Аликовой руки - она была пуста,
барабанная музыка ушла из нее.
Фима вышел из спальни в мастерскую, налил себе полстакана дешевой
водки из большой бутыли с ручкой, выпил, прошелся несколько раз из конца
в конец мастерской. Народу было еще не так много, собирались попозже.
Никто на него не смотрел, все были заняты: Валентина с Либиным играла в
Аликовы нарды, Джойка раскладывала карты Таро, которым научила ее Нинка,
- пыталась внести ясность в свою и без того ясную одинокую жизнь. Файка
ела яичницу с майонезом. Она все ела с майонезом. Московская Люда давно
уже перемыла всю посуду и сидела теперь рядом с сыном около телевизора в
ожидании свежих новостей из Москвы.
- Алеша, выключи телевизор. Алик умер, - тихо сказал Фима. Так тихо,
что его не услышали. - Ребята, Алик умер, - повторил он так же тихо.
Хлопнул лифт, вошла Ирина.
- Алик умер, - сказал он ей, и тут наконец все услышали.
- Уже? - вырвалось у Валентины с такой тоской, как будто он обещал ей
жить вечно и нарушил планы своей несвоевременной смертью.
- О, shit! - воскликнула Тишорт и, отшвырнув книжку, бросилась к лиф-
ту, едва не сбив мать с ног.
Ирина стояла возле двери, потирая ушибленное плечо. "Может, в Россию
съездить на недельку, найду Казанцевых, Гисю... - Гися была Аликова
старшая сестра. - Она, наверное, совсем старуха, Алика старше была на
четырнадцать лет. Она меня любила..." Джойка отложила карты и заплакала.
Все стали почему-то одеваться. Валентина нырнула головой в длинную
индийскую юбку. Люда надела босоножки. Хотели пойти в спальню, но Фима
остановил:
- Погодите, Нинка еще не знает. Надо ей сказать.
- Ты скажи, - попросил Либин.
Он с Фимой уже три года не разговаривал, но тут и сам не заметил, как
попросил.
Фима приоткрыл дверь спальни: там было все то же. Лежал Алик, покры-
тый до подбородка оранжевой простыней, на полу сидела Нинка, натирая
свои узкие ступни с длинными пальцами, и приговаривала:
- Это хорошая травка, Алик, в ней ужасная сила...
Еще там был Киплинг. Он положил передние лапы на тахту, на них свою
умную и печальную морду.
"Какая глупость про собак, что они боятся покойников", - подумал Фи-
ма.
Он приподнял Нинку, поднял с полу ее промокшее кимоно и накинул ей на
плечи.
Она была послушна.
- Он умер, - в который уже раз выговорил Фима, и ему показалось, что
он уже привык к новому положению мира, в котором Алика больше нет.
Нинка посмотрела на него внимательными прозрачными глазами и улыбну-
лась.
Лицо у нее было усталое и немного хитрое.
- Алик выздоровел, знаешь...
Он вывел ее из спальни. Валентина уже тащила ей ее питье. Нинка выпи-
ла, улыбнулась светской, ни к кому не обращенной улыбкой:
- Алик выздоровел, знаете? Он сам мне сказал...
Джойка издала звук, похожий на смех, и выскочила в кухню, зажимая
рот. Снизу звонили в домофон. Нина сидела в кресле со светлым и расте-
рянным лицом и гоняла палочкой лед в стакане.
Чисто Офелия. А защита - как у хорошего боксера: ничего не хочет
знать. Все правильно, никогда он не мог ее оставить, она живет вне ре-
альности, а он всегда ее безумие собой прикрывал. "Есть, есть логика в
этом безумии".
Делать Ирине здесь больше было нечего, захотелось поскорее уйти.
Она спустилась вниз. Тишорт не ждала ее около подъезда. Дочку свою
она упустила. Ирина пересекла медленный машинный поток и зашла в кафе.
Догадливый черный бармен спросил утвердительно:
- Виски?
И тут же поставил стакан.
"А, конечно же, Аликов приятель", - сообразила Ирина и, указав
пальцем в сторону противоположного дома, сказала:
- Алик умер.
Тот мгновенно понял, о ком идет речь. Он воздел лепные руки в сереб-
ряных кольцах и браслетах, так что они звякнули, сморщил темное ямайское
лицо и сказал на языке Библии:
- Господи, почему ты забираешь у нас самое лучшее?
Потом плеснул себе из толстой бутыли, быстро выпил и сказал Ирине:
- Слушай, девочка, а как там Нина? Я хочу дать ей денег.
Ее давно уже никто не называл девочкой.
И вдруг Ирину прожгло: он как будто никуда и не уезжал! Устроил ту
Россию вокруг себя. Да и России той давно уже нет. И даже неизвестно,
была ли...
Беспечный, безответственный. Здесь так не живут. Так нигде не живут!
Откуда, черт возьми, это обаяние, даже девочку мою зацепил? Ничего тако-
го особенного ни для кого он не делал, почему это все для него расшиба-
ются в лепешку...
Нет, не понимаю. Не могу понять...
Ирина подошла к автомату в глубине кафе, сунула карточку, набрала
длинный номер. Дома у Харриса стоял автоответчик, в конторе подошла ста-
рая обезьяна секретарша, сказала, что он сейчас занят.
- Соедините срочно, - попросила Ирина и назвалась.
Харрис тотчас же снял трубку.
- Я освободилась и могу приехать на weekend.
- Позвони, когда тебя встречать. - Голос его звучал суховато, но Ири-
на все равно знала, что он обрадовался.
Красноватое сухое лицо, чистые усы, опрятная зеркальная лысина... Ди-
ван, стакан, лимон... одиннадцать минут любви, можно проверять по часам,
- и чувство полнейшей защищенности, когда устраиваешь голову на обросшей
кудлатой шерстью широкой груди... Это все очень серьезно, и это надо до-
вести до конца...
17 Прошлое было, конечно, неотменимо. Да и чего в нем было отме-
нять...
Она отработала последнее представление в Бостоне и, не заходя в гос-
тиницу, поехала в аэропорт. Купила билет и через два часа была в
Нью-Йорке. Год был семьдесят пятый. В кармане оставалось после покупки
билета четыреста тридцать долларов, которые она привезла из России в
кармане брюк. Правильно сделала - деньги на руки труппе так и не дали,
обещали выдать в последний день, на покупки, но ждать уже было невозмож-
но.
Она сидела в самолете, поглядывала на часы и понимала, что скандал
начнется завтра утром, а не сегодня вечером. Сегодня потное руководство
будет бегать по паршивой гостиничке, ломиться во все номера и допраши-
вать, когда последний раз видели Ирку. Какие будут анафемы, начальник
отдела кадров полетит с работы, это уж конечно... Отец на пенсии, навер-
няка чем-нибудь торгует, он выкрутится. А мама, умница, только обрадует-
ся, маме позвоню завтра. Скажу, что все у меня получилось отлично, нече-
го за меня беспокоиться...
В Нью-Йорке позвонила Перейре, цирковому менеджеру, который обещал
помочь.
Его не было дома. Как потом выяснилось, не было и в городе. Он просто
забыл предупредить Ирину о своем отъезде. Второй, случайный телефон, ко-
торый был у нее, - Рея, клоуна, с которым она познакомилась за три года
до того на цирковом фестивале в Праге. Он был дома. Она с трудом объяс-
нила ему, кто она такая. Вне всякого сомнения, он ее не вспомнил, но
приехать разрешил.
Ее первая ночь в Нью-Йорке прошла как в бреду. Рей жил в крохотной
квартирке в Вилледже со своим другом. Тот и открыл дверь, стройный моло-
дой человек в женском купальнике. Они оказались замечательные ребята и
здорово ей помогли.
Потом Рей признался, что совершенно ее не помнил и вообще не уверен,
что был когда-либо в Праге.
Поскольку Бутан - имя это, фамилия или прозвище сожителя Рея, Ирина
