Это был чудак-парикмахер из имперского города, в свое
время спасший меня от большой опасности.
-- Ах... ах, ах!--вздохнул он, скорчив уморительную
плаксивую рожицу,-- как попал бы я сюда, ваше преподобие, как
же я попал бы сюда, если бы меня не выбросил, не вышвырнул злой
Рок, преследующий всех гениев! Мне пришлось бежать из-за
убийства...
-- Убийства? -- перебил я его в тревоге.
-- Да, убийства! -- продолжал он. -- В порыве гнева я в
нашем городе уничтожил левую бакенбарду младшего советника
коммерции и к тому же нанес опасные раны правой.
-- Прошу вас,--снова перебил я его,-- бросьте эти шутки;
будьте же наконец рассудительны и расскажите мне все по
порядку, а не то лучше нам расстаться.
-- Ах, дорогой брат Медард, -- заговорил он вдруг самым
серьезным тоном, -- теперь ты выздоровел и гонишь меня, а когда
ты лежал больной, тебе поневоле приходилось терпеть меня, я
ведь не отходил от тебя, мы даже спали вместе на этой кровати.
-- Что все это значит? -- воскликнул я, пораженный. --
Почему вы называете меня Медардом?
-- Будьте любезны осмотреть, -- сказал он с
усмешкой,--правую полу вашей сутаны.
Я так и сделал и окаменел от изумления и страха, ибо там
было вышито имя "Медард"; вдобавок после тщательного осмотра я
по некоторым признаком определил, что на мне та самая сутана,
которую я после бегства из замка барона Ф. спрятал в дупле
дерева. Шенфельд приметил мое смущение и как-то странно
усмехнулся; приложив указательный палец к носу и поднявшись на
цыпочки, он пристально посмотрел мне в глаза; я сохранял
молчание, а он тихо и задумчиво заговорил:
-- Вы, как видно, удивляетесь, ваше преподобие, что на вас
такая прекрасная одежда, она вам как раз впору и отлично сидит,
гораздо лучше, чем тот орехового цвета костюм с неказистыми,
обтянутыми той же материей пуговками, в который вас нарядил мой
степенный, рассудительный Дамон... Но это я... я...
непризнанный, изгнанный Пьетро Белькампо, прикрыл этой сутаной
вашу наготу. Брат Медард, вид у вас был, надо сказать, аховый,
и вместо сюртука... спенсера... английского фрака вы
довольствовались своей собственной кожей; а что до приличной
прически, то о ней нечего было и мечтать, ибо, вторгаясь в
область моего искусства, вы сами ухаживали за своим Каракаллой,
пуская в ход обе свои пятерни.
-- Бросьте, бросьте эти глупые шутки, Шенфельд! -- вспылил
я.
-- Меня зовут Пьетро Белькампо, -- перебил он, приходя в
ярость, -- да, Пьетро Белькампо, ведь мы в Италии, и да будет
тебе известно, Медард, что я -- воплощенная глупость и всюду
следую за тобой, то и дело выручая твой рассудок; признаешь ты
это или нет, но только в глупости ты обретаешь спасение, ибо
твой рассудок сам по себе нечто весьма жалкое, он еле держится
на ногах, шатается во все стороны и падает, будто хилое дерево;
другое дело, когда он находится в обществе глупости, уж она-то
поставит его на ноги и укажет верный путь на родину, то есть в
сумасшедший дом, куда мы с тобой в аккурат и угодили, братец
Медард.
Я вздрогнул, вспомнив больных, которых видел в саду, хотя
бы того судорожно подпрыгивающего человека в желтом, как глина,
плаще, и уже не сомневался, что сумасброд Шенфельд открыл мне
правду.
-- Да, братец Медард, -- продолжал торжественным тоном
Шенфельд, размахивая во все стороны руками, -- да, милый мой
братец. На земле глупость -- подлинная повелительница умов. А
рассудок -- только ее ленивый наместник, и ему нет дела до
того, что творится за пределами королевства; он лишь скуки ради
велит обучать на плацу солдат, которые, когда враг вторгнется в
страну, и выпалить-то из ружья как следует не сумеют. Но
глупость, подлинная повелительница народа, отправляется в поход
с трубами и литаврами -- ура! ура!.. За ней валит восторженная,
ликующая толпа... Вассалы выходят их своих замков, где их
удерживал рассудок, и не желают более стоять, сидеть и лежать
по указке педанта гофмейстера; а тот, просматривая список,
бурчит: "Полюбуйтесь-ка, лучших учеников у меня отвела, увела,
с ума свела глупость". Это игра слов, братец Медард... но игра
слов -- это раскаленные щипцы в руках глупости, которыми она
завивает мысли...
-- Помилосердствуйте, -- перебил я сумасброда, --
прекратите, если можете, эту нелепую болтовню и скажите мне,
как вы сюда попали и что вам известно обо мне и об этой вот
моей одежде.
С этими словами я схватил его за руку и насильно усадил на
стул. Казалось, он опомнился; потупив глаза и глубоко вздохнув,
он проговорил тихим, усталым голосом:
-- Я уже второй раз спасаю вам жизнь, ведь это я помог вам
бежать из торгового города, и опять же я доставил вас сюда.
-- Но ради Бога, ради всех святых, скажите, где вы меня
нашли? -- громко воскликнул я, отпустив его руку, и он тотчас
же вскочил и крикнул, сверкая глазами:
-- Эх, брат Медард, как я ни мал, как ни слаб, но если б я
тебя не притащил сюда на своих плечах, лежать бы тебе с
переломанными костями на колесе.
Я содрогнулся и, точно пришибленный, опустился на стул, --
дверь отворилась, и в комнату поспешно вошел ухаживающий за
мной монах.
-- Как вы сюда попали? Кто вам позволил войти в эту
комнату?--набросился он на Белькампо, а у того слезы брызнули
из глаз, и он сказал умоляющим тоном:
--Ах, ваше преподобие! Я никак не мог преодолеть желание
побеседовать с другом, которого спас от смертельной опасности.
Тем временем, овладев собой, я спросил монаха:
-- Скажите, дорогой брат, действительно ли этот человек
доставил меня сюда?
Он запнулся.
-- Я уже знаю, -- продолжал я, -- где нахожусь, и полагаю,
что был в ужаснейшем состоянии; но, как видите, я совершенно
здоров, и теперь я вправе узнать все, что от меня до сих пор
скрывали из опасения меня растревожить.
-- Так оно и есть,--отвечал монах.--Человек этот доставил
вас в наше заведение месяца три или немногим более тому назад.
Он рассказал, что нашел вас в бессознательном состоянии милях в
четырех отсюда, в лесу, который отделяет ...скую землю от
нашего края, и узнал в вас Медарда, монаха-капуцина из
монастыря близ Б., проходившего по пути в Рим через город, где
он прежде жил. Вы находились в состоянии полнейшей апатии. Вы
шли с человеком, который вас вел, останавливались, когда он
останавливался, садились или ложились, когда вас усаживали или
укладывали. Кормили вас и поили с ложки. Вы издавали только
глухие нечленораздельные звуки и смотрели невидящим взглядом.
Белькампо не покидал вас, он преданно ухаживал за вами. Спустя
месяц вы впали в буйное помешательство; пришлось перевести вас
в одну из отдаленных палат. Вы походили на дикого зверя... но я
не стану описывать вам это состояние, боюсь упоминать о нем,
чтобы не причинить вам вреда. Спустя еще месяц к вам внезапно
вернулась прежняя апатия, вы находились в полном оцепенении и
вот вышли из него совсем здоровым.
Пока монах это рассказывал, Шенфельд сидел на стуле,
подперев голову рукой, точно в глубоком раздумье.
-- Да,--начал он,--я прекрасно сознаю, что бываю изрядным
сумасбродом, но на меня хорошо подействовала атмосфера
сумасшедшего дома, пагубная для людей, находящихся в здравом
рассудке. Я уже начинаю разбираться в себе самом, а это, право
же, неплохой признак. Если я вообще существую лишь потому, что
сознаю себя самого, то стоит мне отвергнуть безрассудство, в
которое облекается мое сознание, как в шутовской наряд, -- и,
чего доброго, я сойду за солидного джентльмена... Боже мой!..
Да разве гениальный парикмахер уже сам по себе не является
форменным шутом?.. Шутовство -- это щит от безумия, и смею вас
заверить, ваше преподобие, что я даже при норд-норд-весте
прекрасно отличаю церковную колокольню от фонарного столба...
-- В таком случае, -- заметил я, -- расскажите мне
спокойно и обстоятельно, как вы меня нашли и доставили сюда,
это будет превосходным доводом в вашу пользу.
-- Хорошо, я это сделаю, -- согласился Шенфельд, -- хотя у
наблюдающей за нами духовной особы и весьма озабоченная мина;
но позволь, брат Медард, обращаться к тебе непринужденно на
"ты", ведь ты -- мой подопечный.
После твоего ночного побега, чужеземный Художник наутро
непостижимым образом сгинул вместе со всем собранием картин.
Вначале эти события привлекли к себе всеобщее внимание, но
мало-помалу их начали забывать, ибо нахлынули новые
впечатления. Лишь когда стало известно про злодеяния в замке
барона Ф. и когда ...ский суд разослал приказы о поимке монаха
Медарда из капуцинского монастыря близ Б., вспомнили, что
Художник рассказывал в погребке всю эту историю, и тебя
признали за монаха Медарда. Хозяин гостиницы, где ты
останавливался, подтвердил, что я действительно содействовал
твоему бегству. Ко мне стали присматриваться и уже собирались
посадить меня в тюрьму. Недолго думая, я принял решение удрать
из этого города, где влачил жалкое существование, горбом
выколачивая гроши. Я задумал отправиться в Италию, страну
аббатов и образцовых причесок. По дороге туда я увидел тебя в
резиденции герцога ***. Поговаривали о твоей женитьбе на
Аврелии, о казни монаха Медарда. Видел я и этого монаха... Ну,
как бы с ним ни обошлись, настоящий Медард для меня -- это ты.
Как-то раз, когда ты проходил, я стоял на виду, но ты меня не
заметил, я покинул резиденцию и продолжал свой путь. Я шел
много-много дней, и вот однажды мне предстояло пройти через
мрачный лес, он угрюмо чернел передо мной в предрассветной
дымке. Но только брызнули первые лучи, как в зарослях что-то
зашумело и мимо меня скачками пронесся человек с дико
всклокоченными волосами и бородой и в изящном костюме. У него
был безумный взгляд, мгновение--и он исчез у меня из глаз. Я
двинулся дальше, но как же я перепугался, когда увидел перед
собой распростертого на земле нагого мужчину. Похоже было, что
здесь произошло убийство, а пробежавший мимо -- убийца. Я
нагнулся над обнаженным телом, узнал тебя и убедился, что ты
еле заметно дышишь. Возле тебя лежала сутана, та, что сейчас на
тебе. С большим трудом я напялил ее на тебя. Наконец ты очнулся
от глубокого обморока, но находился ты в том состоянии, о
котором тебе только что рассказал почтенный отец. Выбиваясь из
сил, я тащи тебя все дальше и только к вечеру добрался с тобой
до шинка, находившегося как раз посреди леса. Ты повалился на
траву и крепко заснул, а я пошел в шинок, достать чего-нибудь
поесть и попить. В шинке сидели ...ские драгуны, по словам
хозяйки, они гнались до самой границы за каким-то монахом и
следили, чтобы он не скрылся за рубежом; этот монах
непостижимым образом сбежал в ту минуту, когда его собирались
казнить за тяжкое преступление. Для меня было загадкой, как ты
попал из резиденции в лес, но, не сомневаясь, что ты именно тот
Медард, которого разыскивают, я решил приложить все усилия,
чтобы избавить тебя от опасности, видимо, нависшей над тобою.
Окольными путями я провел тебя через границу и пришел с тобой,
наконец, в этот дом, где нас приняли обоих, ибо я твердо
сказал, что не покину тебя. Здесь ты находился в полной
безопасности, ведь братья ни за что не выдали бы чужеземному
суду принятого ими на излечение больного. Твои пять чувств были
в полном расстройстве, пока я жил в этой комнате и выхаживал
тебя. Движения твоих конечностей тоже не отличались изяществом.
Новерр и Вестрис отнеслись бы к тебе с величайшим презрением,
ведь голова у тебя свисала на грудь, а когда тебя ставили на
