их высокой, тощей зелени... В народе ходили таинственные слухи о страш-
ном преступлении, будто бы совершенном у их корня; поговаривали также,
что ни одна из них не упадет, не причинив кому-нибудь смерти; что тут
прежде стояла третья сосна, которая в бурю повалилась и задавила девоч-
ку. Все место около старого пруда считалось нечистым; пустое и голое, но
глухое и мрачное даже в солнечный день, оно казалось еще мрачнее и глуше
от близости дряхлого дубового леса, давно вымершего и засохшего. Редкие
серые остовы громадных деревьев высились какими-то унылыми призраками
над низкой порослью кустов. Жутко было смотреть на них: казалось, злые
старики сошлись и замышляют что-то недоброе. Узкая, едва проторенная до-
рожка вилась в стороне. Без особенной нужды никто не проходил мимо Авдю-
хина пруда. Наталья с намерением выбрала такое уединенное место. До него
от дома Дарьи Михайловны было не более полуверсты.
Солнце уже давно встало, когда Рудин пришел к Авдюхину пруду; но не-
веселое было утро. Сплошные тучи молочного света покрывали все небо; ве-
тер быстро гнал их, свистя и взвизгивая. Рудин начал ходить взад и впе-
ред по плотине, покрытой цепким лопушником и почернелой крапивой. Он не
был спокоен. Эти свидания, эти новые ощущения занимали, но и волновали
его, особенно после вчерашней записки. Он видел, что развязка приближа-
лась, и втайне смущался духом, хотя никто бы этого не подумал, глядя, с
какой сосредоточенной решимостью он скрещивал руки на груди и поводил
кругом глазами. Недаром про него сказал однажды Пигасов, что его, как
китайского болванчика, постоянно перевешивала голова. Но с одной голо-
вой, как бы она сильна ни была, человеку трудно узнать даже то, что в
нем самом происходит... Рудин, умный, проницательный Рудин, не в состоя-
нии был сказать наверное, любит ли он Наталью, страдает ли он, будет ли
страдать, расставшись с нею. Зачем же, не прикидываясь даже Ловласом, -
эту справедливость отдать ему следует, - сбил он с толку бедную девушку?
Отчего ожидал ее с тайным трепетом? На это один ответ: никто так легко
не увлекается, как бесстрастные люди. Он ходил по плотине, а Наталья
спешила к нему прямо через поле, по мокрой траве.
- Барышня! барышня! вы себе ноги замочите, - говорила ей ее горничная
Маша, едва поспевая за ней.
Наталья не слушала ее и бежала без оглядки.
- Ах, как бы не подсмотрели нас! - твердила Маша. - Уж и тому ди-
виться надо, как мы из дому-то вышли. Как бы мамзель не проснулась...
Благо, недалеко... А уж они ждут-с, - прибавила она, увидев внезапно
статную фигуру Рудина, картинно стоявшего на плотине, - только напрасно
они этак на юру стоят - сошли бы в лощину.
Наталья остановилась.
- Подожди здесь, Маша, у сосен, - промолвила она и спустилась к пру-
ду.
Рудин подошел к ней и остановился в изумлении. Такого выражения он
еще не замечал на ее лице. Брови ее были сдвинуты, губы сжаты, глаза
глядели прямо и строго.
- Дмитрий Николаич, - начала она, - нам время терять некогда. Я приш-
ла на пять минут. Я должна сказать вам, что матушка все знает. Господин
Пандалевский подсмотрел нас третьего дня и рассказал ей о нашем свида-
нии. Он всегда был шпионом у матушки. Она вчера позвала меня к себе.
- Боже мой! - воскликнул Рудин, - это ужасно... Что же сказала ваша
матушка?
- Она не сердилась на меня, не бранила меня, только попеняла мне за
мое легкомыслие.
- Только?
- Да, и объявила мне, что она скорее согласится видеть меня мертвою,
чем вашей женою.
- Неужели она это сказала?
- Да; и еще прибавила, что вы сами нисколько не желаете жениться на
мне, что вы только так, от скуки, приволокнулись за мной и что она этого
от вас не ожидала; что, впрочем, она сама виновата: зачем позволила мне
так часто видеться с вами... что она надеется на мое благоразумие, что я
ее очень удивила... да уже я и не помню всего, что она говорила мне.
Наталья произнесла все это каким-то ровным, почти беззвучным голосом.
- А вы, Наталья Алексеевна, что вы ей ответили? - спросил Рудин.
- Что я ей ответила? - повторила Наталья. - Что вы теперь намерены
делать?
- Боже мой! Боже мой! - возразил Рудин, - это жестоко! Так скоро!..
такой внезапный удар!.. И ваша матушка пришла в такое негодование?
- Да... да, она слышать о вас не хочет.
- Это ужасно! Стало быть, никакой надежды нет?
- Никакой.
- За что мы так несчастливы! Гнусный этот Пандалевский!.. Вы меня
спрашиваете, Наталья Алексеевна, что я намерен делать? У меня голова
кругом идет - я ничего сообразить не могу... Я чувствую только свое нес-
частие... удивляюсь, как вы можете сохранять хладнокровие!..
- Вы думаете, мне легко? - проговорила Наталья.
Рудин начал ходить по плотине. Наталья не спускала с него глаз.
- Ваша матушка вас не расспрашивала? - промолвил он наконец.
- Она меня спросила, люблю ли я вас.
- Ну... и вы?
Наталья помолчала.
- Я не солгала.
Рудин взял ее за руку.
- Всегда, во всем благородна и великодушна! О, сердце девушки - это
чистое золото! Но неужели ваша матушка так решительно объявила свою волю
насчет невозможности нашего брака?
- Да, решительно. Я уж вам сказала, она убеждена, что вы сами не ду-
маете жениться на мне.
- Стало быть, она считает меня за обманщика! Чем я заслужил это?
И Рудин схватил себя за голову.
- Дмитрий Николаич! - промолвила Наталья, - мы тратим попусту время.
Вспомните, я в последний раз вижусь с вами. Я пришла сюда не плакать, не
жаловаться - вы видите, я не плачу, - я пришла за советом.
- Да какой совет могу я дать вам, Наталья Алексеевна?
- Какой совет? Вы мужчина; я привыкла вам верить, я до конца буду ве-
рить вам. Скажите мне, какие ваши намерения?
- Мои намерения? Ваша матушка, вероятно, откажет мне от дому.
- Может быть. Она уже вчера объявила мне, что должна будет раззнако-
миться с вами... Но вы не отвечаете на мой вопрос.
- На какой вопрос?
- Как вы думаете, что нам надобно теперь делать?
- Что нам делать? - возразил Рудин, - разумеется, покориться.
- Покориться, - медленно повторила Наталья, и губы ее побледнели.
- Покориться судьбе, - продолжал Рудин. - Что же делать! Я слишком
хорошо знаю, как это горько, тяжело, невыносимо; но посудите сами, На-
талья Алексеевна, я беден... Правда, я могу работать; но если б я был
даже богатый человек, в состоянии ли вы перенести насильственное растор-
жение с вашим семейством, гнев вашей матери?.. Нет, Наталья Алексеевна;
об этом и думать нечего. Видно, нам не суждено было жить вместе, и то
счастье, о котором я мечтал, не для меня!
Наталья вдруг закрыла лицо руками и заплакала. Рудин приблизился к
ней.
- Наталья Алексеевна! милая Наталья! - заговорил он с жаром, - не
плачьте, ради бога, не терзайте меня, утешьтесь...
Наталья подняла голову.
- Вы мне говорите, чтобы я утешилась, - начала она, и глаза ее заб-
лестели сквозь слезы, - я не о том плачу, о чем вы думаете... Мне не то
больно: мне больно то, что я в вас обманулась... Как! я прихожу к вам за
советом, и в какую минуту, и первое ваше слово: покориться... Поко-
риться! Так вот как вы применяете на деле ваши толкования о свободе, о
жертвах, которые...
Ее голос прервался.
- Но, Наталья Алексеевна, - начал смущенный Рудин, - вспомните... я
не отказываюсь от слов моих... только...
- Вы спрашивали меня, - продолжала она с новой силой, - что я ответи-
ла моей матери, когда она объявила мне, что скорее согласится на мою
смерть, чем на брак мой с вами: я ей ответила, что скорее умру, чем вый-
ду за другого замуж... А вы говорите: покориться! Стало быть, она была
права: вы точно, от нечего делать, от скуки, пошутили со мной...
- Клянусь вам, Наталья Алексеевна... уверяю вас... - твердил Рудин.
Но она его не слушала.
- Зачем же вы не остановили меня? зачем вы сами... Или вы не рассчи-
тывали на препятствия? Мне стыдно говорить об этом... но ведь все уже
кончено.
- Вам надо успокоиться, Наталья Алексеевна, - начал было Рудин, - нам
надо вдвоем подумать, какие меры...
- Вы так часто говорили о самопожертвовании, - перебила она, - но
знаете ли, если б вы сказали мне сегодня, сейчас: "Я тебя люблю, но я
жениться не могу, я не отвечаю за будущее, дай мне руку и ступай за
мной", - знаете ли, что я бы пошла за вами, знаете ли, что я на все ре-
шилась? Но, верно, от слова до дела еще далеко, и вы теперь струсили
точно так же, как струсили третьего дня за обедом перед Волынцевым!
Краска бросилась в лицо Рудину. Неожиданная восторженность Натальи
его поразила; но последние слова ее уязвили е го самолюбие.
- Вы слишком раздражены теперь, Наталья Алексеевна, - начал он, вы не
можете понять, как вы жестоко оскорбляете меня. Я надеюсь, что со време-
нем вы отдадите мне справедливость; вы поймете, чего мне стоило отка-
заться от счастия, которое, как вы говорите сами, не налагало на меня
никаких обязанностей. Ваше спокойствие дороже мне всего в мире, и я был
бы человеком самым низким, если б решился воспользоваться...
- Может быть, может быть, - перебила Наталья, - может быть, вы правы;
я не знаю, что говорю. Но я до сих пор вам верила, каждому вашему слову
верила... Вперед, пожалуйста, взвешивайте ваши слова, не произносите их
на ветер. Когда я вам сказала, что я люблю вас, я знала, что значит это
слово: я на все была готова... Теперь мне остается благодарить вас за
урок и проститься.
- Остановитесь, ради бога, Наталья Алексеевна. умоляю вас. Я не зас-
луживаю вашего презрения, клянусь вам. Войдите же и вы в мое положение.
Я отвечаю за вас и за себя. Если б я не любил вас самой преданной лю-
бовью - да боже мой! я бы тотчас сам предложил вам бежать со мною... Ра-
но или поздно, матушка ваша простит нас... и тогда... Но прежде чем ду-
мать о собственном счастье...
Он остановился. Взор Натальи, прямо на него устремленный, смущал его.
- Вы стараетесь мне доказать, что вы честный человек, Дмитрий Никола-
ич, - промолвила она, - я в этом не сомневаюсь. Вы не в состоянии
действовать из расчета; но разве в этом я желала убедиться, разве для
этого я пришла сюда...
- Я не ожидал, Наталья Алексеевна...
- А! вот когда вы проговорились! Да, вы не ожидали всего этого - вы
меня не знали. Не беспокойтесь ... вы не любите меня, а я никому не на-
вязываюсь.
- Я вас люблю!- воскликнул Рудин.
Наталья выпрямилась.
- Может быть; но как вы меня любите? Я помню все ваши слова, Дмитрий
Николаич. Помните, вы мне говорили, без полного равенства нет любви...
Вы для меня слишком высоки, вы не мне чета... Я поделом наказана. Вам
предстоят занятия, более достойные вас. Я не забуду нынешнего дня...
Прощайте...
- Наталья Алексеевна, вы уходите? Неужели мы так расстанемся?
Он протянул к ней руки. Она остановилась. Его умоляющий голос, каза-
лось, поколебал ее.
- Нет, - промолвила она наконец, - я чувствую, что-то во мне надломи-
лось... Я шла сюда, я говорила с вами точно в горячке; надо опомниться.
Этому не должно быть, вы сами сказали, этого не будет. Боже мой, когда я
шла сюда, я мысленно прощалась с моим домом, со всем моим прошедшим, - и
что же? кого я встретила здесь? малодушного человека... И почему вы зна-
ли, что я не в состоянии буду перенести разлуку с семейством? "Ваша ма-
тушка не согласна... Это ужасно!" Вот все, что я слышала от вас. Вы ли
это, вы ли это, Рудин? Нет! прощайте... Ах! если бы вы меня любили, я бы
почувствовала это теперь, в это мгновение ... Нет, нет, прощайте!..
Она быстро повернулась и побежала к Маше, которая уже давно начала
