Иван Сергеевич Тургенев
Рудин
I
Было тихое летнее утро. Солнце уже довольно высоко стояло на чистом
небе; но поля еще блестели росой, из недавно проснувшихся долин веяло
душистой свежестью, и в лесу, еще сыром и не шумном, весело распевали
ранние птички. На вершине пологого холма, сверху донизу покрытого только
что зацветшею рожью, виднелась небольшая деревенька. К этой деревеньке,
по узкой проселочной дорожке, шла молодая женщина, в белом кисейном
платье, круглой соломенной шляпе и с зонтиком в руке. Казачок издали
следовал за ней.
Она шла не торопясь и как бы наслаждаясь прогулкой. Кругом, по высо-
кой, зыбкой ржи, переливаясь то серебристо-зеленой, то красноватой
рябью, с мягким шелестом бежали длинные волны; в вышине звенели жаворон-
ки. Молодая женщина шла из собственного своего села, отстоявшего не бо-
лее версты от деревеньки, куда она направляла путь; звали ее Александрой
Павловной Липиной. Она была вдова, бездетна и довольно богата, жила
вместе с своим братом, отставным штабс-ротмистром Сергеем Павлычем Во-
лынцевым. Он не был женат и распоряжался ее имением.
Александра Павловна дошла до деревеньки, остановилась у крайней из-
бушки, весьма ветхой и низкой, и, подозвав своего казачка, велела ему
войти в нее и спросить о здоровье хозяйки. Он скоро вернулся в сопровож-
дении дряхлого мужика с белой бородой.
- Ну, что? - спросила Александра Павловна.
- Жива еще... - проговорил старик.
- Можно войти?
- Отчего же? можно.
Александра Павловна вошла в избу. В ней было тесно, и душно, и дым-
но... Кто-то закопошился и застонал на лежанке. Александра Павловна ог-
лянулась и увидела в полумраке желтую и сморщенную голову старушки, по-
вязанной клетчатым платком. Покрытая по самую грудь тяжелым армяком, она
дышала с трудом, слабо разводя худыми руками.
Александра Павловна приблизилась к старушке и прикоснулась пальцами
до ее лба... он так и пылал.
- Как ты себя чувствуешь, Матрена? - спросила она, наклонившись над
лежанкой.
- О-ох! - простонала старушка, всмотревшись в Александру Павлов-
ну.Плохо, плохо, родная! Смертный часик пришел, голубушка!
- Бог милостив, Матрена: может быть, ты поправишься. Ты приняла ле-
карство, которое я тебе прислала?
Старушка тоскливо заохала и не отвечала. Она не расслышала вопроса.
- Приняла,- проговорил старик, остановившийся у двери.
Александра Павловна обратилась к нему.
- Кроме тебя, при ней никого нет? - спросила она.
- Есть девочка - ее внучка, да все вот отлучается. Не посидит: такая
егозливая. Воды подать испить бабке - и то лень. А я сам стар: куда мне?
- Не перевезти ли ее ко мне в больницу?
- Нет! зачем в больницу! все одно помирать-то. Пожила довольно; вид-
но, уж так богу угодно. С лежанки не сходит. Где ж ей в больницу! Ее
станут поднимать, она и помрет.
- Ох,- застонала больная,- красавица-барыня, сироточку-то мою не ос-
тавь; наши господа далеко, а ты...
Старушка умолкла. Она говорила через силу.
- Не беспокойся,- промолвила Александра Павловна, - все будет сдела-
но. Вот я тебе чаю и сахару принесла. Если захочется, выпей... Ведь са-
мовар у вас есть? - прибавила она, взглянув на старика.
- Самовар-то? Самовара у нас нету, а достать можно.
- Так достань, а то я пришлю свой. Да прикажи внучке, чтобы она не
отлучалась. Скажи ей, что это стыдно.
Старик ничего не отвечал, а сверток с чаем и сахаром взял в обе руки.
- Ну, прощай, Матрена! - проговорила Александра Павловна,- я к тебе
еще приду, а ты не унывай и лекарство принимай аккуратно...
Старуха приподняла голову и потянулась к Александре Павловне.
- Дай, барыня, ручку.- пролепетала она.
Александра Павловна не дала ей руки, нагнулась и поцеловала ее в лоб.
- Смотри же,- сказала она, уходя, старику,- лекарство ей давайте неп-
ременно, как написано... И чаем ее напойте...
Старик опять ничего не отвечал и только поклонился.
Свободно вздохнула Александра Павловна, очутившись на свежем воздухе.
Она раскрыла зонтик и хотела было идти домой, как вдруг из-за угла из-
бушки выехал, на низеньких беговых дрожках, человек лет тридцати, в ста-
ром пальто из серой коломянки и такой же фуражке. Увидев Александру Пав-
ловну, он тотчас остановил лошадь и обернулся к ней лицом. Широкое, без
румянца, с небольшими бледно-серыми глазками и белесоватыми усами, оно
подходило под цвет его одежды.
- Здравствуйте,- проговорил он с ленивой усмешкой, - что это вы тут
такое делаете, позвольте узнать?
- Я навещала больную... А вы откуда, Михайло Михайлыч?
Человек, называвшийся Михайло Михайлычем, посмотрел ей в глаза и
опять усмехнулся.
- Это вы хорошо делаете,- продолжал он,- что больную навещаете;
только не лучше ли вам ее в больницу перевезти?
- Она слишком слаба: ее нельзя тронуть.
- А больницу свою вы не намерены уничтожить?
- Уничтожить? зачем?
- Да так.
- Что за странная мысль! С чего это вам в голову пришло?
- Да вы вот с Ласунской все знаетесь и, кажется, находитесь под ее
влиянием. А по ее словам, больницы, училища - это все пустяки, ненужные
выдумки. Благотворение должно быть личное, просвещение тоже: это все де-
ло души... так, кажется, она выражается. С чьего это голоса она поет,
желал бы я знать?
Александра Павловна засмеялась.
- Дарья Михайловна умная женщина, я ее очень люблю и уважаю; но и она
может ошибаться, и я не каждому ее слову верю.
- И прекрасно делаете,- возразил Михайло Михайлыч, все не слезая с
дрожек,- потому что она сама словам своим плохо верит. А я очень рад,
что встретил вас.
- А что?
- Хорош вопрос! Как будто не всегда приятно вас встретить! Сегодня вы
так же свежи и милы, как это утро.
Александра Павловна опять засмеялась.
- Чему же вы смеетесь?
- Как чему? Если б вы могли видеть, с какой вялой и холодной миной вы
произнесли ваш комплимент! Удивляюсь, как вы не зевнули на последнем
слове.
- С холодной миной... Вам все огня нужно; а огонь никуда не годится.
Вспыхнет, надымит и погаснет.
- И согреет,- подхватила Александра Павловна.
- Да... и обожжет.
- Ну, что ж, что обожжет! И это не беда. Все же лучше, чем...
- А вот я посмотрю, то ли вы заговорите, когда хоть раз хорошенько
обожжетесь,- перебил ее с досадой Михайло Михайлыч и хлопнул вожжой по
лошади.- Прощайте!
- Михайло Михайлыч, постойте! - закричала Александра Павловна,- когда
вы у нас будете?
- Завтра; поклонитесь вашему брату.
И дрожки покатились.
Александра Павловна посмотрела вслед Михайлу Михайловичу.
"Какой мешок!" - подумала она. Сгорбленный, запыленный, с фуражкой на
затылке, из-под которой беспорядочно торчали косицы желтых волос, он
действительно походил на большой мучной мешок.
Александра Павловна отправилась тихонько назад по дороге домой. Она
шла с опущенными глазами. Близкий топот лошади заставил ее остановиться
и поднять голову... Ей навстречу ехал ее брат верхом; рядом с ним шел
молодой человек небольшого роста, в легоньком сюртучке нараспашку, ле-
гоньком галстучке и легонькой серой шляпе, с тросточкой в руке. Он уже
давно улыбался Александре Павловне, хотя и видел, что она шла в раз-
думье, ничего не замечая, а как только она остановилась, подошел к ней и
радостно, почти нежно произнес:
- Здравствуйте, Александра Павловна, здравствуйте !
- А! Константин Диомидыч! здравствуйте! - ответила она.- Вы от Дарьи
Михайловны?
- Точно так-с, точно так-с,- подхватил с сияющим лицом молодой чело-
век,- от Дарьи Михайловны. Дарья Михайловна послала меня к вам-с; я
предпочел идти пешком... Утро такое чудесное, всего четыре версты расс-
тояния. Я прихожу - вас дома нет-с. Мне ваш братец говорит, что вы пошли
в Семеновку, и сами собираются в поле; я вот с ними и пошел-с, к вам
навстречу. Да-с. Как это приятно!
Молодой человек говорил по-русски чисто и правильно, но с иностранным
произношением, хотя трудно было определить, с каким именно. В чертах ли-
ца его было нечто азиатское. Длинный нос с горбиной, большие неподвижные
глаза навыкате, крупные красные губы, покатый лоб, черные как смоль во-
лосы - все в нем изобличало восточное происхождение; но молодой человек
именовался по фамилии Пандалевским и называл своею родиной Одессу, хотя
и воспитывался где-то в Белоруссии, на счет благодетельной и богатой
вдовы. Другая вдова определила его на службу. Вообще дамы средних лет
охотно покровительствовали Константину Диомидычу: он умел искать, умел
находить в них. Он и теперь жил у богатой помещицы, Дарьи Михайловны Ла-
сунской, в качестве приемыша или нахлебника. Он был весьма ласков, ус-
лужлив, чувствителен и втайне сластолюбив, обладал приятным голосом, по-
рядочно играл на фортепьяно и имел привычку, когда говорил с кем-нибудь,
так и впиваться в него глазами. Он одевался очень чистенько и платье но-
сил чрезвычайно долго, тщательно выбривал свой широкий подбородок и при-
чесывал волосок к волоску.
Александра Павловна выслушала его речь до конца и обратилась к брату.
- Сегодня мне все встречи: сейчас я разговаривала с Лежневым.
- А, с ним! Он ехал куда-нибудь?
- Да; и вообрази, на беговых дрожках, в каком-то полотняном мешке,
весь в пыли... Какой он чудак!
- Да, быть может; только он славный человек.
- Кто это? Господин Лежнев? - спросил Пандалевский, как бы удивясь.
- Да, Михайло Михайлыч Лежнев,- возразил Волынцев. - Однако прощай,
сестра, мне пора ехать в поле: у тебя гречиху сеют. Господин Пандалевс-
кий тебя проведет домой...
И Волынцев пустил лошадь рысью.
- С величайшим удовольствием! - воскликнул Константин Диомидыч и
предложил Александре Павловне руку.
Она подала ему свою, и оба отправились по дороге в ее усадьбу.
Вести под руку Александру Павловну доставляло, по-видимому, большое
удовольствие Константину Диомидычу; он выступал маленькими шагами, улы-
бался, а восточные глаза его даже покрылись влагой, что, впрочем, с ними
случалось нередко: Константину Диомидычу ничего не стоило умилиться и
пролить слезу. И кому бы не было приятно вести под руку хорошенькую жен-
щину, молодую и стройную? Об Александре Павловне вся ...ая губерния еди-
ногласно говорила, что она прелесть, и ...ая губерния не ошибалась. Один
ее прямой, чуть-чуть вздернутый носик мог свести с ума любого смертного,
не говоря уже о ее бархатных карих глазках, золотисто-русых волосах, ям-
ках на круглых щечках и других красотах. Но лучше всего в ней было выра-
жение ее миловидного лица: доверчивое, добродушное и кроткое, оно и тро-
гало и привлекало. Александра Павловна глядела и смеялась, как ребенок;
барыни находили ее простенькой... Можно ли было чего-нибудь еще желать?
- Вас Дарья Михайловна ко мне прислала, говорите вы? - спросила она
Пандалевского.
- Да-с, прислала-с,- отвечал он, выговаривая букву с, как английское
th, - оне непременно желают и велели вас убедительно просить, чтобы вы
пожаловали сегодня к ним обедать... Оне (Пандалевский, когда говорил о
третьем лице, особенно о даме, строго придерживался множественного чис-
ла) - оне ждут к себе нового гостя, с которым непременно желают вас поз-
накомить.
- Кто это?
- Некто Муффель, барон, камер-юнкер из Петербурга. Дарья Михайловна
недавно с ним познакомились у князя Гарина и с большой похвалой о нем
отзываются, как о любезном и образованном молодом человеке. Господин ба-
рон занимаются также литературой, или, лучше сказать... ах, какая пре-
лестная бабочка! извольте обратить ваше внимание... лучше сказать, поли-
тической экономией. Он написал статью о каком-то очень интересном вопро-
