которым он постоянно смеялся, человек весьма ограниченный, но получивший
правильное и прочное воспитание, восторжествовал вполне. Неудача эта
взбесила Пигасова: он бросил в огонь все свои книги и тетради и поступил
на службу. Сначала дело пошло недурно: чиновник он был хоть куда, не
очень распорядительный, зато крайне самоуверенный и бойкий; но ему захо-
телось поскорее выскочить в люди - он запутался, споткнулся и принужден
был выйти в отставку. Года три просидел он у себя в благоприобретенной
деревеньке и вдруг женился на богатой, полуобразованной помещице, кото-
рую поймал на удочку своих развязных и насмешливых манер. Но нрав Пига-
сова уже слишком раздражился и скис; он тяготился семейной жизнью... Же-
на его, пожив с ним несколько лет, уехала тайком в Москву и продала ка-
кому-то ловкому аферисту свое имение, а Пигасов только что построил в
нем усадьбу. Потрясенный до основания этим последним ударом, Пигасов за-
теял было тяжбу с женою, но ничего не выиграл... Он доживал свой век
одиноко, разъезжал по соседям, которых бранил за глаза и даже в глаза и
которые принимали его с каким-то напряженным полухохотом, хотя серьезно-
го страха он им не внушал, - и никогда книги в руки не брал. У него было
около ста душ; мужски его не бедствовали.
- А! Constantin! - проговорила Дарья Михайловна, как только Панда-
левский вошел в гостиную. - Аlexandrine будет?
- Александра Павловна велели вас благодарить и за особенное удо-
вольствие себе поставляют, - возразил Константин Диомидыч, приятно раск-
ланиваясь на все стороны и прикасаясь толстой, но белой ручкой с ногтя-
ми, остриженными треугольником, к превосходно причесанным волосам.
- И Волынцев тоже будет?
- И они-с.
- Так как же, Африкан Семеныч, - продолжала Дарья Михайловна, обра-
тясь к Пигасову, - по-вашему, все барышни неестественны?
У Пигасова губы скрутились набок, и он нервически задергал локтем.
- Я говорю, - начал он неторопливым голосом - он в самом сильном при-
падке ожесточения говорил медленно и отчетливо, - я говорю, что барышни
вообще - о присутствующих, разумеется, я умалчиваю...
- Но это не мешает вам и о них думать, - перебила Дарья Михайловна.
- Я о них умалчиваю, - повторил Пигасов. - Все барышни вообще неес-
тественны в высшей степени - неестественны в выражении чувств своих. Ис-
пугается ли, например, барышня, обрадуется ли чему или опечалится, она
непременно сперва придаст телу своему какой-нибудь эдакий изящный изгиб
(и Пигасов пребезобразно выгнул свой стан и оттопырил руки) и потом уж
крикнет: ах! или засмеется, или заплачет. Мне, однако (и тут Пигасов са-
модовольно улыбнулся), удалось-таки добиться однажды истинного, непод-
дельного выражения ощущения от одной замечательно неестественной барыш-
ни!
- Каким это образом?
Глаза Пигасова засверкали.
- Я ее хватил в бок осиновым колом сзади. Она как взвизгнет, а я ей:
браво! браво! Вот это голос природы, это был естественный крик. Вы и
вперед всегда так поступайте.
Все в комнате засмеялись.
- Что вы за пустяки говорите, Африкан Семеныч! - воскликнула Дарья
Михайловна. - Поверю ли я, что вы станете девушку толкать колом в бок!
- Ей-богу, колом, пребольшим колом, вроде тех, которые употребляются
при защите крепостей.
- Mais c'est une horreur ce que vous dites la, monsieur1, - возопила
m-lle Boncourt, грозно посматривая на расхохотавшихся детей. ----
1 Да ведь это ужас, что вы говорите, сударь ( франц.).
- Да не верьте ему, - промолвила Дарья Михайловна, - разве вы его не
знаете?
Но негодующая француженка долго не могла успокоиться и все что-то
бормотала себе под нос.
- Вы можете мне не верить, - продолжал хладнокровным голосом Пигасов,
- но я утверждаю, что я сказал сущую правду. Кому ж это знать, коли не
мне? После этого вы, пожалуй, также не поверите, что наша соседка Чепу-
зова, Елена Антоновна, сама, заметьте сама, мне рассказала, как она умо-
рила своего родного племянника?
- Вот еще выдумали!
- Позвольте, позвольте! Выслушайте и судите сами. Заметьте, я на нее
клеветать не желаю, я ее даже люблю, насколько, то есть, можно любить
женщину; у ней во всем доме нет ни одной книги, кроме календаря, и чи-
тать она не может иначе, как вслух - чувствует от этого упражнения испа-
рину и жалуется потом, что у ней глаза пупом полезли... Словом, женщина
она хорошая, и горничные у ней толстые. Зачем мне на нее клеветать?
- Ну! - заметила Дарья Михайловна, - взобрался Африкан Семеныч на
своего конька - теперь не слезет с него до вечера.
- Мой конек... А у женщин их целых три, с которых они никогда не сле-
зают - разве когда спят.
- Какие же это три конька?
- Попрек, намек и упрек.
- Знаете ли что, Африкан Семеныч, - начала Дарья Михайловна, - вы не-
даром так озлоблены на женщин. Какая-нибудь, должно быть, вас...
- Обидела, вы хотите сказать? - перебил ее Пигасов.
Дарья Михайловна немного смутилась; она вспомнила о несчастном браке
Пигасова... и только головой кивнула.
- Меня одна женщина, точно, обидела, - промолвил Пигасов, - хоть и
добрая была, очень добрая...
- Кто же это такая?
- Мать моя, - произнес Пигасов, понизив голос.
- Ваша мать? Чем же она могла вас обидеть?
- А тем, что родила...
Дарья Михайловна наморщила брови.
- Мне кажется, - заговорила она, - разговор наш принимает невеселый
оборот... Constantin, сыграйте нам новый этюд Тальберга... Авось, звуки
музыки укротят Африкана Семеныча. Орфей укрощал же диких зверей.
Константин Диомидыч сел за фортепьяно и сыграл этюд весьма удовлетво-
рительно. Сначала Наталья Алексеевна слушала со вниманием, потом опять
принялась за работу.
- Merci, c'est charmant2, - промолвила Дарья Михайловна, - люблю
Тальберга. Il est si distinque3. Что вы задумались, Африкан Семеныч?
----
2 Благодарю, это очаровательно (франц.).
3 Он так изыскан (франц.).
- Я думаю, - начал медленно Пигасов, - что есть три разряда эгоистов:
эгоисты, которые сами живут и жить дают другим; эгоисты, которые сами
живут и не дают жить другим; наконец эгоисты, которые и сами не живут и
другим не дают... Женщины большею частию принадлежат к третьему разряду.
- Как это любезно! Одному я только удивляюсь, Африкан Семеныч, какая
у вас самоуверенность в суждениях: точно вы никогда ошибиться не можете.
- Кто говорит! и я ошибаюсь; мужчина тоже может ошибаться. Но знаете
ли, какая разница между ошибкою нашего брата и ошибкою женщины? Не знае-
те? Вот какая: мужчина может, например, сказать, что дважды два - не че-
тыре, а пять или три с половиною; а женщина скажет, что дважды два -
стеариновая свечка.
- Я уже это, кажется, слышала от вас... Но позвольте спросить, какое
отношение имеет ваша мысль о трех родах эгоистов к музыке, которую вы
сейчас слышали?
- Никакого, да я и не слушал музыки.
- Ну, ты, батюшка, я вижу, неисправим, хоть брось, - возразила Дарья
Михайловна, слегка искажая грибоедовский стих. - Что же вы любите, коли
вам и музыка не нравится? литературу, что ли?
- Я литературу люблю, да только не нынешнюю.
- Почему?
- А вот почему. Я недавно переезжал через Оку на пароме с каким-то
барином. Паром пристал к крутому месту: надо было втаскивать экипажи на
руках. У барина была коляска претяжелая. Пока перевозчики надсаживались,
втаскивая коляску на берег, барин так кряхтел, стоя на пароме, что даже
жалко его становилось ... Вот, подумал я, новое применение системы раз-
деления работ! Так и нынешняя литература: другие везут, дело делают, а
она кряхтит.
Дарья Михайловна улыбнулась.
- И это называется воспроизведением современного быта, - продолжал
неугомонный Пигасов, - глубоким сочувствием к общественным вопросам и
еще как-то... Ох, уж эти мне громкие слова!
- А вот женщины, на которых вы так нападаете, - те по крайней мере не
употребляют громких слов.
Пигасов пожал плечом.
- Не употребляют, потому что не умеют.
Дарья Михайловна слегка покраснела.
- Вы начинаете дерзости говорить, Африкан Семеныч! - заметила она с
принужденной улыбкой.
Все затихло в комнате.
- Где это Золотоноша? - спросил вдруг один из мальчиков у Басистова.
- В Полтавской губернии, мой милейший, - подхватил Пигасов, - в самой
Хохландии. (Он обрадовался случаю переменить разговор.) - Вот мы толко-
вали о литературе, - продолжал он, - если б у меня были лишние деньги, я
бы сейчас сделался малороссийским поэтом.
- Это что еще? хорош поэт!- возразила Дарья Михайловна, - разве вы
знаете по-малороссийски?
- Нимало; да оно и не нужно.
- Как не нужно?
- Да так же, не нужно. Стоит только взять лист бумаги и написать на-
верху: "Дума"; потом начать так: "Гой, ты доля моя, доля!" или: "Седе
казачино Наливайко на кургане!", а там: "По-пид горою, по-пид зелено'ю,
грае, грае воропае, гоп! гоп!" или что-нибудь в этом роде. И дело в шля-
пе. Печатай и издавай. Малоросс прочтет, подопрет рукою щеку и непремен-
но заплачет, - такая чувствительная душа!
- Помилуйте! - воскликнул Басистов. - Что вы это такое говорите? Это
ни с чем не сообразно. Я жил в Малороссии, люблю ее и язык ее знаю...
"грае, грае воропае" - совершенная бессмыслица.
- Может быть, а хохол все-таки заплачет. Вы говорите: язык... Да раз-
ве существует малороссийский язык? Я попросил раз одного хохла перевести
следующую, первую попавшуюся мне фразу: "Грамматика есть искусство пра-
вильно читать и писать". Знаете, как он это перевел: "Храматыка е выс-
кусьтво правыльно чытаты ы пысаты... " Что ж, это язык, по-вашему? са-
мостоятельный язык? Да скорей, чем с этим согласиться, я готов позволить
лучшего своего друга истолочь в ступе...
Басистов хотел возражать.
- Оставьте его, - промолвила Дарья Михайловна, - ведь вы знаете, от
него, кроме парадоксов, ничего не услышишь.
Пигасов язвительно улыбнулся. Лакей вошел и доложил о приезде Алек-
сандры Павловны и ее брата.
Дарья Михайловна встала навстречу гостям.
- Здравствуйте, Аlexandrine! - заговорила она, подходя к ней, - как
вы умно сделали, что приехали... Здравствуйте, Сергей Павлыч!
Волынцев пожал Дарье Михайловне руку и подошел к Наталье Алексеевне.
- А что, этот барон, ваш новый знакомый, приедет сегодня? - спросил
Пигасов.
- Да, приедет.
- Он, говорят, великий филозо'ф: так Гегелем и брызжет.
Дарья Михайловна ничего не отвечала, усадила Александру Павловну на
кушетку и сама поместилась возле нее.
- Философия, - продолжал Пигасов, - высшая точка зрения! Вот еще
смерть моя - эти высшие точки зрения. И что можно увидать сверху? Не-
бось, коли захочешь лошадь купить, не с каланчи на нее смотреть станешь!
- Вам этот барон хотел привезти статью какую-то? - спросила Александ-
ра Павловна.
- Да, статью, - отвечала с преувеличенною небрежностью Дарья Михай-
ловна, - об отношениях торговли к промышленности в России... Но не бой-
тесь: мы ее здесь читать не станем... я вас не за тем позвала. Le baron
est aussi aimable que savant4. И так хорошо говорит по-русски! C'est un
vrai torrent... il vous entraine5. ----
4 Барон столь же любезен, как и учен (франц.).
5 Это настоящий поток... он так и увлекает вас (франц.).
- Так хорошо по-русски говорит, - проворчал Пигасов, - что заслужива-
ет французской похвалы.
- Поворчите еще, Африкан Семеныч, поворчите... Это очень идет к вашей
взъерошенной прическе... Однако что же он не едет? Знаете ли что,
messieurs et mesdames, - прибавила Дарья Михайловна, взглянув кругом, -
пойдемте в сад... До обеда еще около часу осталось, а погода славная...
