бами света и у самой земли рассыпались на большие дрожащие пучки. Вся
долина была пронизана их ослепительным светом! Снусмумрик топал лапами
от радости и восхищения. Он ждал шквала ветра и дождя, но они не прихо-
дили. Лишь раскаты грома раздавались между горными вершинами, казалось,
огромные тяжелые шары катались взад и вперед по небу, и пахло паленым.
Вот раздался последний торжествующий аккорд, и все затихло. Наступила
полная тишина, молнии больше не сверкали.
"Удивительная гроза, -- подумал Снусмумрик, -- интересно, куда удари-
ла молния?"
И в тот же миг раздался страшный рев, от которого у Снусмумрика по
спине поползли мурашки. Кричали у излучины реки. Неужели молния ударила
в Онкельскрута?
Когда Снусмумрик прибежал туда, Онкельскрут подпрыгивал на месте,
держа обеими лапами окуня.
-- Рыба! Рыба! -- орал он. -- Я поймал рыбу! Как ты думаешь, что луч-
ше: сварить его или зажарить? А есть здесь коптильня? Может ли кто-ни-
будь приготовить эту рыбу как следует?
-- Филифьонка! -- сказал Снусмумрик и засмеялся. -- Одна только Фи-
лифьонка может приготовить твою рыбу.
На стук филифьонка высунула свою дрожащую мордочку и пошевелила уси-
ками. Она впустила Снусмумрика, задвинула засов и прошептала: "Мне ка-
жется, я справилась".
Снусмумрик кивнул, он понял, что она имеет в виду не грозу.
-- Онкельскрут впервые поймал рыбу, -- сказал он. -Правда ли, что
только хемули умеют ее готовить?
-- Конечно, нет! -- воскликнула Филифьонка. -- Только филифьонки уме-
ют готовить рыбные блюда, и хемулю это известно.
-- Но навряд ли ты сумеешь сделать так, чтобы ее хватило на всех, --
с грустью возразил Снусмумрик.
-- Вот как? Ты так думаешь? -- возмутилась Филифьонка и бесцеремонно
выхватила у него из лап окуня. -- Хотела бы я видеть ту рыбку, которую
не смогла бы разделить на шесть персон! -- Она распахнула кухонную дверь
и сказала серьезным тоном: -- А теперь уходи, я не люблю, когда мне ме-
шают во время готовки.
-- Ага! -- воскликнул Онкельскрут, подглядывавший в дверную щель. --
Стало быть, она может готовить! -- и вошел в кухню.
Филифьонка опустила рыбу на пол.
-- Но ведь сегодня день отца! -- пробормотал Снусмумрик.
-- Ты уверен в этом? -- спросила Филифьонка с сомнением в голосе. Она
строго посмотрела на Онкельскрута и спросила: -- А у тебя есть дети?
-- Нет ни одного ребенка! Я не люблю родственников. У меня есть
только правнуки, но их я забыл.
Филифьонка вздохнула.
-- Почему никто из вас не может вести себя нормально? С ума сойти
можно в этом доме. Уходите оба отсюда и не мешайте мне готовить ужин.
Оставшись одна, она задвинула засов и очистила окуня, забыв обо всем
на свете, кроме рецепта, как вкуснее приготовить рыбу.
Эта короткая, но страшная гроза сильно наэлектризовала Мюмлу. От во-
лос ее сыпались искры, и каждая маленькая пушинка на ее лапках встала
дыбом и дрожала.
"Теперь я заряжена дикостью, -- думала она, -- и не стану ничего де-
лать. До чего же приятно делать то, что хочешь". Она свернулась на одея-
ле из гагачьего пуха -- как маленькая шаровая молния, как огненный клу-
бок.
Хомса Тофт стоял на чердаке и смотрел в окно; гордый, восхищенный и
немного испуганный, он смотрел, как в Долине муми-троллей сверкают мол-
нии.
"Это моя гроза, -- думал Тофт, -- я ее сделал. Я наконец научился
рассказывать так, что мой рассказ можно увидеть. Я рассказываю о послед-
нем нумулите, маленьком радиолярии, родственнике семейства Протозоя... Я
умею метать гром и молнии, я -- хомса, о котором никто ничего не знает".
Он уже достаточно наказал Муми-маму этой грозой и решил вести себя
тихо и никому, кроме себя, не рассказывать про нумулита. Ему нет дела до
электричества других -- у него была своя гроза. Хомсе хотелось, чтобы
вся долина была совсем пустой, -- тогда у него было бы больше места для
мечтаний. Чтобы придать очертания большой мечте, нужны пространство и
тишина.
Летучая мышь все еще спала на потолке, ей не было дела до грозы.
-- Хомса, иди сюда, помоги-ка мне! -- донесся из сада возглас хемуля.
Хомса вышел из чулана. Притихший, с начесанными на глаза волосами, он
спустился вниз, и никто не знал, что он держит в своих лапках грОзы, бу-
шующие в лесах, тяжелых от дождя.
-- Вот это гроза так гроза! Тебе было страшно? -- спросил хемуль.
-- Нет, -- ответил хомса.
Ровно в два часа рыба Филифьонки была готова. Она запрятала ее в
большой дымящийся коричневый пудинг. Вся кухня уютно и умиротворенно
благоухала едой и стала самым приятным и безопасным местом в мире. Ни
насекомые, ни гроза сюда попасть не могли, здесь царила Филифьонка.
Страх и головокружение отступили назад, ушли, запрятались в самый
дальний уголок ее сердца.
"Какое счастье, -- думала Филифьонка, -- я больше не смогу заниматься
уборкой, но я могу готовить еду. У меня появилась надежда!"
Она открыла дверь, вышла на веранду и взяла блестящий латунный гонг
Муми-мамы. Она держала его в лапе и смотрела, как в нем отражалась ее
ликующая мордочка, потом взяла колотушку с круглой деревянной головкой,
обитой замшей, и ударила: "Динь-дон, динь-дон, динь-дон! -- разнеслось
по всей долине. -Обед готов! Идите к столу!"
И все прибежали с криком:
-- Что такое? Что случилось?
А Филифьонка спокойно ответила:
-- Садитесь за стол.
Кухонный стол был накрыт на шесть персон, и Онкельскруту было отведе-
но самое почетное место. Филифьонка знала: он все время стоял у окна и
беспокоился, что сделают с его рыбой. А сейчас Онкельскрута впустили в
кухню.
-- Обед -- это хорошо! -- сказала Мюмла. -- А то сухарики с корицей
никак не идут к огурцам.
-- С этого дня, -- заявила Филифьонка, -- кладовая закрыта. В кухне
распоряжаюсь я. Садитесь и кушайте, пока пудинг не остыл.
-- А где моя рыба? -- спросил Онкельскрут.
-- В пудинге, -- ответила Филифьонка.
-- Но я хочу ее видеть! -- жалобно сказал он. -- Я хотел, чтобы она
была целая, я съел бы ее один!
-- Фу, как тебе не стыдно! -- возмутилась Филифьонка. -Правда, сегод-
ня день отца, но это не значит, что можно быть таким эгоистом.
Она подумала, что иногда нелегко угождать старикам и следовать всем
добрым традициям.
-- Я не стану праздновать день отца, -- заявил Онкельскрут. -- День
отца, день матери, день добрых хомс! Я не люблю родственников. Почему
нам не отпраздновать день больших рыб?
-- Но ведь пудинг очень вкусный, -- сказал хемуль с упреком. -- И
разве мы не сидим здесь как одна большая счастливая семья? Я всегда го-
ворил, что только Филифьонка умеет так вкусно готовить рыбные блюда.
-- Ха-ха-ха! -- засмеялась польщенная Филифьонка. -- Ха-ха -ха! -- И
взглянула на Снусмумрика.
Ели молча. Филифьонка суетилась между плитой и столом: подкладывала
еду на тарелки, наливала сок, добродушно ворчала, когда кто-нибудь про-
ливал сок себе на колени.
-- Почему бы нам не прокричать "ура!" в честь дня отца? -вдруг спро-
сил хемуль.
-- Ни за что, -- отрезал Онкельскрут.
-- Как хотите, -- сказал хемуль, -- я только хотел сделать всем при-
ятное. А вы забыли, что Муми-папа тоже отец? -- Он серьезно поглядел на
каждого из сидевших за столом и добавил: -- У меня есть идея: пусть каж-
дый сделает приятный сюрприз к его возвращению.
Все промолчали.
-- Снусмумрик может починить мостки у купальни, -продолжал хемуль. --
Мюмла может выстирать одежду, а Филифьонка сделает генеральную уборку...
Филифьонка даже уронила тарелку на пол.
-- Ни за что! -- закричала она. -- Я больше никогда не буду делать
уборку!
-- Почему? -- удивилась Мюмла. -- Ведь ты любишь наводить чистоту.
-- Не помню почему, -- ответила Филифьонка.
-- Совершенно верно, -- заметил Онкельскрут, -- нужно забывать обо
всем, что тебе неприятно. Ну я пойду, порыбачу, и если поймаю еще одну
рыбу, съем ее один. -- И пошел, не сняв с шеи салфетку.
-- Спасибо за обед, -- поблагодарил хомса и шаркнул лапкой.
А Снусмумрик вежливо добавил:
-- Пудинг был очень вкусный.
-- Я рада, что тебе понравился, -- сказала Филифьонка рассеяно. Она
думала о другом.
Снусмумрик зажег свою трубку и медленно направился вниз к морю. В
первый раз он почувствовал себя одиноким. Подойдя к купальне, он распах-
нул узкую рассохшуюся дверь. Пахнуло плесенью, водорослями и летним теп-
лом. Запах наводил тоску.
"Ах домА! -- подумал Снусмумрик. Он сел на крутую лесенку, ведущую к
воде. Перед ним лежало море, спокойное, серое, без единого островка. --
Может, не так уж трудно найти Муми-тролля и вернуть домой. Острова есть
на карте. Но зачем? -- думал Снусмумрик. -- Пусть себе прячутся. Может,
они хотят, чтобы их оставили в покое".
Снусмумрик больше не искал пять тактов, решив, что они придут сами,
когда захотят. Ведь есть и другие песни. "Может быть, я поиграю немного
сегодня вечером", -- подумал он. -==13==-
Стояла поздняя осень, и вечера были очень темные. Филифьонка не люби-
ла ночь. Нет ничего хуже -- смотреть в полный мрак, это все равно что
идти в неизвестность совсем одной. Поэтому она всегда быстро-быстро выс-
тавляла ведро с помоями на кухонное крыльцо и захлопывала дверь.
Но в этот вечер Филифьонка задержалась на крылечке. Она стояла, вслу-
шиваясь в темноту. Снусмумрик играл в своей палатке. Это была красивая и
странная мелодия. Филифьонка была музыкальна, хотя ни она сама, ни дру-
гие об этом не знали. Она слушала затаив дыхание, забыв про страх. Высо-
кая и худая, она отчетливо выделялась на фоне освещенной кухни и была
легкой добычей для ночных страшилищ. Однако ничего с ней не случилось.
Когда песня умолкла, Филифьонка глубоко вздохнула, поставила ведро с по-
моями и вернулась в дом. Выливал помои хомса.
Сидя в чулане, хомса Тофт рассказывал: "Зверек притаился, съежившись,
за большим горшком у грядки с табаком для Муми-папы и ждал. Он ждал,
когда станет наконец большим, когда не надо будет огорчаться и ни с кем
считаться, кроме себя самого. Конец главы". -==14==-
Само собой разумеется, что ни в маминой, ни в папиной комнатах никто
не спал. Окно маминой комнаты выходило на восток, потому что она очень
любила утро, а папина комната была обращена на запад -- он любил помеч-
тать, глядя на вечернее небо.
Однажды в сумерках хемуль прокрался в папину комнату и почтительно
остановился в дверях. Это было небольшое помещение со скошенным потолком
-- прекрасное место для уединения. Голубые стены комнаты украшали ветки
странной формы, на одной стене висел календарь с изображением разбитого
корабля, а над кроватью была помещена дощечка с надписью: "Хайг. Виски".
На комоде лежали забавные камешки, золотой слиток и множество всяких ме-
лочей, которые оставляешь, если собираешься в дорогу. Под зеркалом стоя-
ла модель маяка с остроконечной крышей, маленькой деревянной дверью и
оградой из латунных гвоздей под фонарем. Тут был даже переносной трап,
который Муми-папа сделал из медной проволоки. В каждое окошечко он вкле-
ил серебряную бумажку.
Хемуль внимательно разглядывал все это, и все попытки вспомнить Му-
ми-папу были напрасными. Тогда хемуль подошел к окну и поглядел на сад.
Ракушки, окаймлявшие мертвые клумбы, светились в сумерках, а небо на за-
паде пожелтело. Большой клен на фоне золотого неба был черный, будто из
сажи. Хемулю представлялась такая же картина в осенних сумерках, что и
Муми-папе.
И тут же хемуль понял, что ему надо делать. Он построит для папы дом
на большом клене! Он засмеялся от радости. Ну конечно же -- дом на дере-
ве! Высоко над землей, где будет привольно и романтично, между мощными
черными ветвями, подальше от всех. На крышу он поставит сигнальный фо-
нарь на случай шторма. В этом домике они с папой будут сидеть вдвоем,
слушать, как зюйд-вест колотится в стены, и беседовать обо всем на све-
