-- Добрый день, -- ответила Филифьонка холодно-вежливо, это была ее
обычная манера в обращении с мюмлами. -- Они уехали, не сказав ни слова.
Хорошо, что хоть дверь не заперли.
-- Они никогда не запирают, -- заметила Мюмла.
-- Нет, запирают, -- прошептала Филифьонка и откинулась на спинку
стула. -- Запирают. Они заперли платяной шкаф на втором этаже! Видно,
они хранят там ценности. Боятся, чтобы их не украли!
Мюмла внимательно смотрела на Филифьонку: испуганные глаза, крутые
завитки волос, каждый завиток зажат заколкой, лисья горжетка, сама себя
кусающая за хвост. Филифьонка совсем не изменилась. Вот в саду показался
хемуль, он сгребал опавшие листья. За ним кто-то маленький собирал их в
корзину.
-- Привет, -- сказал хемуль, -- так ты тоже здесь?
-- А это кто? -- удивилась Мюмла.
-- Я привезла подарок, -- услышала Мюмла за своей спиной голос Фи-
лифьонки.
-- Это хомса, -- пояснил хемуль, -- он помогает мне работать в саду.
-- Очень красивую фарфоровую вазу! Для Муми-мамы! -- резко заявила
Филифьонка.
-- Вот оно что, -- сказал Мюмла хемулю, -- так ты сгребаешь листья...
-- Я хочу угодить Муми-папе, -- поспешил сказать хемуль.
Вдруг Филифьонка воскликнула:
-- Нельзя трогать опавшую листву! Она опасна! В ней полно всякой гни-
ли!
Филифьонка побежала по саду, одеяла волочились за ней.
-- На листьях столько бактерий, -- кричала она. -Червяков! Гусениц!
Всяких ползучек! Не трогайте их!
Хемуль продолжал работать граблями. Но его упрямая и простодушная
морда сморщилась, он настойчиво повторял:
-- Я хочу сделать приятное Муми-папе.
-- Я знаю, что говорю, -- заявила Филифьонка угрожающе и подошла бли-
же. Мюмла поглядела на них. "При чем тут опавшие листья, -- подумала
она. -- Вот чудаки!" Она вошла в дом и поднялась на верхний этаж. Здесь
было очень холодно. В южной гостиной было все так же: белый комод, выц-
ветшая картина, голубое одеяло из гагачьего пуха. Рукомойник был пуст, а
на дне его лежал мертвый паук. На полу посреди комнаты стоял чемодан Фи-
лифьонки, а на кровати лежала розовая ночная сорочка.
Мюмла перенесла чемодан и сорочку в северную гостиную и закрыла
дверь. Южная гостиная предназначалась ей самой. Ее собственная старая
гребенка лежала на комоде под салфеткой из жатой ткани. Они приподняла
салфетку -- гребенка лежала на том же месте. Мюмла села у окна, распус-
тила свои красивые длинные волосы и принялась их расчесывать. Внизу за
окном продолжалась перебранка. Мюмла видела, как спорившие шевелят губа-
ми, но слов за закрытыми окнами не слышала.
Мюмла все расчесывала и расчесывала свои волосы, и они блестели все
сильнее и сильнее. Она задумчиво смотрела вниз на большой сад. Осень так
сильно изменила его, сделала заброшенным и незнакомым. Стоявшие рядами
деревья, голые, окутанные завесой дождя, походили на серые кулисы.
Беззвучная перебранка возле веранды продолжалась. Спорившие размахи-
вали лапами, бегали и казались сами такими же ненастоящими, как и де-
ревья. Кроме хомсы. Он стоял молча, уставясь в землю.
Широкая тень опустилась над долиной -- опять полил дождь. И тут на
мосту показался Снусмумрик. Ну конечно же, это он, ни у кого другого не
было такой зеленой одежды. Он остановился у кустов сирени, поглядел на
них, потом медленными шагами направился к дому. Мюмла отворила окно.
Хемуль отбросил грабли.
-- Вечно мне приходится все приводить в порядок, -- сказал он.
А Филифьонка бросила куда-то в сторону:
-- При Муми-маме все было по-другому.
Хомса стоял и смотрел на ее сапожки, он понимал, что они ей были тес-
ны. Вот дождевая туча доползла до них. Последние печальные листья сорва-
лись с веток и опустились на веранду, дождь лил все сильнее и сильнее.
-- Привет! -- воскликнул Снусмумрик.
Все поглядели друг на друга.
-- Кажется, идет дождь, -- раздраженно сказала Филифьонка. -- Никого
нет дома.
-- Как хорошо, что ты пришел! -- обрадовался хемуль.
Снусмумрик сделал неопределенный жест, помедлил и, еще глубже надви-
нув шляпу, повернулся и пошел обратно к реке. Хемуль и Филифьонка пошли
за ним. Они встали у берега и смотрели, как он разбивал палатку около
моста и как потом залез в нее.
-- Как хорошо, что ты приехал, -- повторил хемуль.
Они еще постояли на дожде, подождали...
-- Он спит, -- прошептал хемуль, -- он устал.
Мюмла видела, как хемуль и Филифьонка возвращались в дом. Она закрыла
окно и старательно собрала волосы в строгий и красивый узел.
Жить в свое удовольствие -- что может быть лучше на свете. Мюмла ни-
когда не жалела тех, кого ей доводилось встречать, и никогда не вмешива-
лась в ссоры и передряги. Она только наблюдала за ними с удивлением и не
без удовольствия.
Одеяло из гагачьего пуха было голубое. Шесть лет собирала Муми-мама
гагачий пух, и теперь одеяло лежало в южной гостиной под вязаным кружев-
ным покрывалом и ждало того, кто любит жить в свое удовольствие. Мюмла
решила положить к лапам грелку, она знала, где в этом доме лежит грелка.
Как станет смеркаться, она разложит постель и недолго поспит. А вечером,
когда поспеет ужин, в кухне будет тепло.
Можно лежать на мосту и смотреть, как течет вода. Или бегать, или
бродить по болоту в красных сапожках, или же свернуться клубочком и слу-
шать, как дождь стучит по крыше.
Быть счастливой очень легко.
Ноябрьский день медленно угасал. Мюмла залезла под одеяло, вытянулась
так сильно, что косточки захрустели, и обхватила грелку лапками. За ок-
ном шел дождь. Через час-другой она в меру проголодается и отведает ужин
Филифьонки, и может быть, ей захочется поболтать. А сейчас ей хочется
лишь окунуться в тепло. Весь мир превратился в большое теплое одеяло,
плотно укутавшее одну маленькую мюмлу, а все прочее осталось снаружи.
Мюмле никогда не снились сны, она спала, когда хотела спать, и просыпа-
лась, когда стоило проснуться. -==10==-
В палатке было темно. Снусмумрик вылез из спального мешка; пять так-
тов не подошли к нему ближе. Никаких следов музыки. Снаружи было совсем
тихо, дождь прекратился. Снусмумрик решил поджарить свинину и пошел в
сарай за дровами.
Когда он разжег огонь, хемуль и Филифьонка снова подошли к палатке.
Они стояли молча и смотрели.
-- Вы ужинали?
-- Нет еще, -- ответил хемуль. -- Мы никак не можем договориться, ко-
му из нас мыть посуду!
-- Хомсе, -- заявила Филифьонка.
-- Нет, не хомсе, -- возразил хемуль. -- Ведь он помогал мне работать
в саду. А в доме должны хлопотать Филифьонка и Мюмла, ведь они женщины.
Разве я не прав? Я варю кофе, чтобы всем было приятно. А Онкельскрут
ужасно старый, и я ему позволяю делать, что он хочет.
-- Ты, хемуль, только и знаешь что распоряжаться с важным видом! --
воскликнула Филифьонка.
Они оба уставились на Снусмумрика с опаской.
"Мыть посуду, -- думал он. -- Они ничего не знают. Мыть посуду -- это
болтать тарелку в ручье, полоскать лапы, это же просто ерунда. О чем они
говорят!"
-- Не правда ли, что хемули всегда только и знают что распоряжаются!
-- сказала Филифьонка.
Снусмумрик немного побаивался их. Он поднялся и хотел сказать что-ни-
будь вразумительное, но ничего толком не мог придумать.
-- Вовсе я не распоряжаюсь! -- закричал хемуль. -- Я хочу жить в па-
латке и быть свободным!
Он откинул дверь палатки, заполз внутрь, заполнив все пространство.
-- Видишь, что с ним творится! -- прошептала Филифьонка. Она подожда-
ла немного и ушла.
Снусмумрик сняло сковородку с огня, свинина сгорела в уголь. Он убрал
в карман трубку. Немного погодя он спросил у хемуля:
-- Ты привык спать в палатке?
-- Жизнь на природе -- самое лучшее на свете, -- мрачно ответил хе-
муль.
Уже совсем стемнело, но в доме муми-троллей светились два окна, и
свет их был такой же приветливый и надежный, как прежде.
Филифьонка лежала в северной гостиной, натянув одеяло до самого носа.
Вся голова у нее была в бигуди, и лежать на них было больно. Она считала
сучки в досках на потолке. Ей хотелось есть. Филифьонка любила стряпать.
Ей нравилось расставлять на кухонных полках ряды красивых маленьких ба-
ночек и мешочков, нравилось выдумывать, как лучше употребить остатки еды
в пудингах или крокетах, чтобы никто их не узнал. Она готовила так эко-
номно, что ни одна манная крупинка не пропадала даром.
На веранде висел большой гонг муми-троллей. Филифьонка представила
себе, как она ударяет по звучной латуни. "Дин-дон! -- раздается по всей
долине, и все мчатся с радостными возгласами: -- Еда готова! Что у нас
сегодня на обед? До чего же есть охота!"
На глазах у Филифьонки выступили слезы. Хемуль испортил ей все наст-
роение. Она бы, конечно, и посуду помыла. Только по собственной инициа-
тиве. "Филифьонка должна мыть посуду, потому что она -- женщина!" Еще
чего! Да вдобавок еще вместе с Мюмлой!
Филифьонка погасила свет -- пусть не горит зря -- и натянула одеяло
на голову. Скрипнула лестница. Снизу донесся слабый шум. Где-то закры-
лась дверь. "Откуда столько звуков в этом пустом доме?" -- удивилась Фи-
лифьонка и тут же вспомнила, что в доме полно народу. И все же он
по-прежнему казался ей пустым.
Онкельскрут лежал в гостиной на диване, уткнувшись мордочкой в краси-
вую бархатную подушку, и вдруг услыхал, что кто-то крадется в кухне.
Звякнуло стекло. Он сел в темноте и навострил уши. "Они там веселятся",
-- подумал он.
Вот снова все затихло, Онкельскрут ступил на холодный пол и стал тихо
красться к кухонной двери. В кухне было темно, только из кладовки падала
на пол полоска света. "Ага! -подумал Онкельскрут. -- Вот где они спрята-
лись". Он рванул на себя дверь. В кладовке сидела Мюмла и уплетала мари-
нованные огурцы. На полке стояли две горящие свечи.
-- Вот оно что, тебе эта мысль тоже пришла в голову? Бери огурцы. А
это -- ванильные сухарики. А вот -- пикули, но лучше их не ешь, они
слишком острые -- вредно для желудка.
Онкельскрут тут же взял банку пикулей и начал есть. Они ему не понра-
вились, и Мюмла, увидев это, сказала:
-- Пикули не для твоего желудка. Ты просто взорвешься и умрешь на
месте.
-- В отпуске не умирают, -- весело ответил Онкельскрут. -А что у них
в суповой миске?
-- Еловые иголки, -- отрезала Мюмла. -- Прежде чем залечь в спячку,
они набивают желудки еловыми иголками. -- Она приподняла крышку и, заг-
лянув в миску, сказала: -- Предок, видно, съел больше всех.
-- Какой предок? -- удивился Онкельскрут, принимаясь за огурцы.
-- Тот, что жил в печке. Ему триста лет. Сейчас он спит.
Онкельскрут ничего не ответил. Он пробовал разобраться: хорошо или
плохо, что на свете есть кто-то еще старше его. Это настолько его заин-
тересовало, что он решил разбудить предка и познакомиться с ним.
-- Послушай-ка, -- сказала Мюмла, -- сейчас будить его ни к чему. Он
просыпается не раньше апреля. Я вижу, ты уже съел полбанки огурцов.
Онкельскрут надул щеки, сморщил нос, засунул несколько огурцов и су-
хариков в карман, взял одну свечу и заковылял на своих мягких лапах об-
ратно в гостиную. Он поставил свечу на пол возле печки и открыл печную
дверцу. Там было темно. Онкельскрут приподнял свечу и снова заглянул в
печь. И опять, кроме обрывков бумаги и сажи, нападавшей из трубы, ничего
не увидел.
-- Ты здесь? -- крикнул он. -- Проснись! Я хочу на тебя поглядеть,
узнать, как ты выглядишь.
Но предок не отвечал. Он спал, набив брюхо еловыми иглами.
Онкельскрут собрал обрывки бумаги и, догадавшись, что это письмо,
стал вспоминать, куда он дел свои очки, но так и не вспомнил. Тогда он
спрятал обрывки письма в надежное место, задул свечу и снова зарылся в
подушки.
"Интересно, собираются ли они приглашать предка на праздник? -- с го-
речью подумал он. -- Мне-то сегодня было очень весело. Это был мой
