собственный день".
Хомса Тофт лежал в сарае и читал свою книгу. Горевшая возле него све-
ча отбрасывала на пол светлый кружок, и от этого ему было уютно в этом
большом чужом доме.
"Как мы указывали выше, -- читал хомса, -- представитель этого необы-
чайного вида аккумулировал свою энергию из электрических зарядов, кото-
рые регулярно накапливались в долинах и светились по ночам белым и фио-
летовым цветом. Мы можем себе представить, как последний из вымирающего
вида нумулитов постепенно приближается к поверхности воды, как он проби-
рается к бесконечному пространству болот в лесу, мокром от дождя, где
вспышки отражаются в поднимающихся из тины пузырях, и как он в конце
концов покидает свою родную стихию".
"Видно, ему было одиноко и тоскливо, -- думал Тофт. -- Он совсем не
походил на других, и в семье его не любили. Вот он и ушел от них. Инте-
ресно, где он сейчас? Доведется ли мне когданибудь увидеть его? Может,
он покажется, если я расскажу ему толком обо всем?"
"Конец главы", -- прочитал Тофт вслух и погасил свечу. -==11==-
На рассвете, когда ноябрьская ночь медленно превращалась в бесцветное
утро, с моря пришел туман. Он клубился, поднимаясь по склонам гор, спол-
зал в долину, наполняя ее до краев. Снусмумрик проснулся пораньше, с
тем, чтобы провести несколько часов наедине с самим собой. Его костер
давно погас, но ему не было холодно. Он владел простым и в то же время
редким искусством сохранять свое собственное тепло и теперь лежал, не
шевелясь, стараясь снова не впасть в сон. Туман принес в долину удиви-
тельную тишину и неподвижность.
Снусмумрик вдруг встрепенулся, сон сразу же слетел с него. Он услы-
хал, хоть еще не очень ясно, свои пять тактов.
"Хорошо, -- подумал он, -- выпью чашку черного кофе, и они будут
мои". Но как раз этого ему бы сейчас не следовало делать.
Утренний костер занялся и быстро разгорелся. Снусмумрик наполнил ко-
фейник речной водой и поставил его на огонь. Он сделал шаг назад, насту-
пив нечаянно на грабли хемуля, и растянулся на земле. Со страшным грохо-
том покатилась вниз к реке какая-то кастрюля, из палатки высунул свою
большую морду хемуль.
-- Привет!
-- Привет, привет! -- ответил Снусмумрик.
Хемуль, замерзший, сонный, приковылял к огню со спальным мешком на
голове, с твердым намерением быть приятным и любезным.
-- Ах эта жизнь на природе! -- воскликнул он.
Снусмумрик подал кофе.
-- Подумать только, -- продолжал хемуль, -- слышать таинственные зву-
ки ночи, лежа в настоящей палатке! Кстати, у меня в ухе стреляет, у тебя
нет какого-нибудь средства?
-- Нет, -- сказал Снусмумрик. -- Тебе с сахаром или без?
-- С сахаром, желательно четыре кусочка, -- ответил хемуль.
Грудь у него уже согрелась, и поясницу ломило не так сильно. Кофе был
очень горячий.
-- Знаешь, что мне в тебе нравится, -- доверительно сказал хемуль, --
то, что ты такой молчаливый. Можно подумать, что ты очень умный. Мне хо-
чется поговорить о моей лодке.
Туман начал редеть и подниматься, вот уже проступила вначале черная
земля, потом большие сапоги хемуля... Но голова его все еще оставалась в
тумане. Он чувствовал себя вроде бы как всегда, только вот с ушами было
что-то неладное. От кофе в животе у него потеплело, он стал вдруг бес-
печным и весело сказал:
-- Послушай, мы, кажется, понимаем друг друга. Лодка Муми-папы вроде
бы стоит на причале у мостков возле купальни. Точно?
И они стали вспоминать: мостки, узенькие, полузатонувшие, раскачиваю-
щиеся на темных сваях, купальню с остроконечной крышей, с красными и зе-
леными стеклами и крутой лесенкой, спускающейся к воде.
-- Мне думается, лодку вряд ли там оставили, -- сказал Снусмумрик и
оставил кружку. Он подумал: "Они, наверно, уплыли на ней, но говорить о
них с этим хемулем я не хочу".
Но хемуль наклонился к нему и сказал серьезно:
-- Надо пойти проверить. Лучше идти вдвоем, чтобы нам никто не мешал.
Они пошли, и скоро их фигурки исчезли в тумане, который поднялся и
поплыл над землей. В лесу он напоминал огромный белый потолок, опираю-
щийся на темные стволы деревьев. Это была неповторимая и торжественная
картина. Хемуль молчал и думал о своей лодке.
Лодочная пристань ничуть не изменилась, парусная лодка исчезла. Жижа
из водорослей и ила лежала выше уровня высокой воды, а маленький челнок
был вытащен на берег к самому лесу. Временами в разрывах тумана отчетли-
во виднелись море, берег и небо. По-прежнему стояла удивительная тишина.
-- Знаешь, что со мной происходит? -- воскликнул хемуль, -- что-то
совершенно... совершенно невероятное! У меня больше не болят уши.
Ему вдруг ужасно захотелось довериться, откровенно рассказать о себе,
но от смущения он не мог найти нужные слова. Снусмумрик издал неопреде-
ленный звук и пошел дальше. Вдоль всего берега, насколько хватало глаз,
тянулась темная гряда, мокрая от воды, -- под грудой водорослей и трост-
ника скопилось все, что прилив и шторм выбросили на берег. Разбитые в
щепки бревна были утыканы гвоздями и всякими покорежившимися железяками.
Море поглотило берег, подступив прямо к деревьям, и в их ветвях застряли
водоросли.
-- Штормило, -- сказал Снусмумрик.
-- Я стараюсь из всех сил, -- воскликнул хемуль за его спиной.
Снусмумрик издал, как всегда, неопределенный звук, означавший, что он
слышал сказанные ему слова и добавить ему нечего.
Они пошли по мосткам. Под ними медленно колыхалась в такт движению
воды коричневая масса. Это были водоросли, оторванные со дна волнами.
Внезапно туман растаял, и берег стал самым пустынным берегом на свете.
-- Ты понимаешь? -- спросил хемуль.
Снусмумрик сжал трубку зубами и уставился на воду.
-- Угу, -- сказал он. И, немного погодя, добавил: -- Мне думается,
борта маленькой лодки нужно собирать внахлест.
-- Да, -- согласился хемуль. -- Для маленьких лодок это гораздо луч-
ше. И их нужно смолить, а не покрывать лаком. Я смолю лодку каждую вес-
ну, прежде чем отправляюсь в плавание. Вот только с парусом я не могу
решить, какой лучше: белый или красный. Белый - это всегда хорошо, так
сказать, классический цвет. Зато если подумать, красный парус -- это
смело. Что ты на это скажешь? Может, красный это слишком вызывающе?
-- Нет, почему же, -- отвечал Снусмумрик, -- пусть будет красный.
Ему хотелось спать, хотелось лишь одного -- залезть в палатку и зак-
рыться там ото всех.
Хемуль всю дорогу рассказывал про свою лодку.
-- У меня есть одна странность, -- говорил он. -- Все, кто любит лод-
ки, для меня ну просто родные. Взять, например, Муми-папу. В один прек-
расный день он поднимает парус и уплывает. Вот так безо всяких, уплывает
и все! Совершенно свободный! Иногда, знаешь, мне кажется, что мы с ним
похожи. Правда, немножко, но все-таки похожи.
Снусмумрик издал неопределенный звук.
-- Да, в самом деле, -- спокойно продолжал хемуль, -- а ведь недаром
его лодка называется "Приключение". В этом заключен большой смысл.
Они расстались у палатки.
-- Это было прекрасное утро, -- сказал хемуль. -- Спасибо, что ты ме-
ня слушал.
Снусмумрик закрыл палатку. Оттого, что она была зеленая, каждому, кто
находился в ней, казалось, что снаружи всегда светит солнце.
Когда хемуль подошел к дому, уже наступил день и никто не знал, что
хемулю подарило это утро. Филифьонка отворила окно, чтобы проветрить
комнату.
-- Доброе утро! -- закричал хемуль. -- Я спал в палатке! Я слышал
ночные звуки!
-- Какие звуки? -- спросила Филифьонка и закрепила крючком ставни.
-- Ночные звуки, -- повторил хемуль. -- Я хочу сказать: звуки, кото-
рые раздаются по ночам.
-- Вот оно что, -- сказала Филифьонка.
Она не любила окна, они ненадежны -- ветер их то распахивает, то за-
пахивает... В северной гостиной было холоднее, чем за окном. Она села
перед зеркалом и стала снимать бигуди. Ее слегка знобило. Она думала о
том, что окна у нее всегда выходят на север, даже в ее собственном доме.
И все-то у нее идет шиворот-навыворот: волосы не высохли как следует (и
немудрено в такую-то сырость!), кудряшки повисли как проволока, а ведь
утренняя прическа -- такая важная вещь! Да еще Мюмла сюда явилась! В до-
ме пахнет сыростью и запустением и повсюду лежит пыль. Комнаты нужно
проветрить, устроить хороший сквозняк, нагреть побольше воды и сделать
генеральную уборку...
Но стоило только Филифьонке подумать про генеральную уборку, как го-
лова у нее закружилась, к горлу подступила тошнота, и на одно страшное
мгновение она повисла над пропастью. Она знала, что никогда больше не
сможет заниматься уборкой. "Как же я стану жить, если не смогу ни уби-
раться, ни готовить еду? -- подумала она. -- Ведь на свете нет больше
никакого стОящего занятия".
Она спустилась с лестницы очень осторожно. Все сидели на веранде и
пили кофе. Филифьонка оглядела их. Она взглянула на помятую шляпу Он-
кельскрута, на нечесаную голову Мюмлы, на круглый затылок хемуля, слегка
покрасневший от утреннего холода. Вот они сидят тут все вместе. И до че-
го же красивые волосы у Мюмлы! И вдруг Филифьонка почувствовала страшную
усталость и подумала: "Они меня совсем не любят".
Она вошла в гостиную и огляделась. Хемуль завел часы, постучал по ба-
рометру. Мебель стояла на своих местах, и все, что когда-либо происходи-
ло в этой гостиной, было чужое и непонятное и знать ее не хотело.
Филифьонка вдруг бросилась в кухню за дровами. Она жарко натопит
печь, согреет дом и всех, кто надумал поселиться в нем.
-- Послушай, как там тебя зовут, -- закричал Онкельскрут, стоя у па-
латки. -- Я спас предка! Моего приятеля -- предка! Она забыла, что он
живет в печке. Как только она могла! А теперь лежит на кровати и плачет.
-- Кто? -- спросил Снусмумрик.
-- Ясное дело, эта, с горжеткой! -- воскликнул Онкельскрут. -- Вот
ужас-то!
-- Она скоро успокоится, -- пробормотал Снусмумрик.
-- Онкельскрут удивился. Он был очень разочарован. Он постучал палкой
по земле и сказал про себя много нехороших слов, потом пошел к мосту.
Там сидела Мюмла и расчесывала волосы.
-- Ты видела, как я спас предка? -- строго спросил он. -Еще секунда,
и он бы сгорел.
-- Но ведь он не сгорел, -- сказала Мюмла.
-- Молодежь нынче ничего не понимает, вы какие-то бесчувственные. Вы,
похоже, и не думаете восхищаться моим поступком, -- проворчал Он-
кельскрут и вытащил из воды сачок. Он был пустой.
-- Рыба в реке водится только весной, -- сказала Мюмла.
-- Это не река, а ручей. Мой ручей, и в нем полно рыбы.
-- Послушай, Онкельскрут, -- спокойно возразила Мюмла, -это и не ре-
ка, и не ручей. Это речушка. Но раз семья муми-троллей называет ее ре-
кой, значит, это река. Что ты все споришь о том, чего нет и никогда не
было?
-- Потому что так интереснее!
А Мюмла все чесала и чесала свои волосы, и гребень шуршал, как волны
по песчаному берегу, -- легко и равнодушно.
Онкельскрут встал и сказал с большим достоинством:
-- Если даже ты видишь, что это речушка, зачем говорить мне об этом?
Что за кошмарные дети, зачем вы огорчаете меня?
Мюмла очень удивилась и перестала причесываться.
-- Ты мне нравишься, -- сказала она. -- Я вовсе не хотела тебя огор-
чить.
-- Хорошо, -- обрадовался Онкельскрут, - но тогда перестань говорить
о том, что есть на самом деле, и дай мне видеть все так, как мне прият-
но.
-- Я постараюсь, -- обещала Мюмла.
Онкельскрут был сильно взволновал. Он потопал к палатке и закричал:
-- Эй ты там в палатке! Скажи: ручей это, река или речушка? Есть там
рыба или нет? Когда ты, наконец, выйдешь оттуда и заинтересуешься хоть
чем-нибудь?
-- Сейчас, -- сердито ответил Снусмумрик. Он внимательно прислушался,
но Онкельскрут больше ничего не сказал.
"Надо идти к ним, -- подумал Снусмумрик. -- Неудобно. И зачем я
