жет, на них производит впечатление, что он уходит, не говоря ни слова, и
запирается в своей палатке. Но я ведь тоже ухожу и запираюсь, а это ни
на кого не производит впечатления. Видно потому, что я такой маленький.
-Хомса долго бродил по саду в раздумьях. -- Мне не нужны друзья, которые
приветливы, хотя им нет до тебя дела, и они просто боятся выглядеть не-
любезными. И трусливые друзья мне не нужны. Я хочу быть с тем, кто ни-
когда ничего не боится, с тем, кто бы меня любил, я хочу, чтобы у меня
была мама!"
Он не заметил, как подошел к большим воротам. Осенью они казались
мрачными, здесь можно было спрятаться и ждать. Но хомса чувствовал, что
зверька здесь больше не было. Он ушел своей дорогой. Поскрипел своими
новыми зубами и ушел. А ведь это хомса Тофт дал зверьку зубы. Когда хом-
са проходил мимо Онкельскрута, тот проснулся и крикнул:
-- У нас будет праздник! Большой праздник в мою честь!
Хомса попробовал было проскользнуть мимо, но Онкельскрут поймал его
своей клюкой.
-- Послушай-ка меня, -- сказал он. -- Я сказал хемулю, что предок --
мой лучший друг, что он не был на празднике целых сто лет и что его обя-
зательно нужно пригласить! В качестве почетного гостя! Хемуль обещал. Но
я говорю вам всем, что мне без предка праздника не надо! Тебе ясно?
-- Да, -- промямлил хомса. -- Ясно. -- Но сам думал о своем зверьке.
На веранде, освещенной слабыми солнечными лучами, сидела Мюмла и рас-
чесывала свои волосы.
-- Привет, хомсочка, -- сказала она, -- ты приготовил свой номер?
-- Я ничего не умею, -- уклончиво ответил хомса.
-- Иди-ка сюда, -- подозвала его Мюмла, -- тебя нужно причесать.
Хомса послушно приблизился, и Мюмла принялась расчесывать его спутан-
ные волосы.
-- Если бы ты причесывался хотя бы десять минут в день, волосы у тебя
были бы совсем неплохие. Они послушные, и цвет у них приятный. Так ты
утверждаешь, что ничего не умеешь? Однако разозлиться ты сумел. Только
потом залез под стол и все испортил.
Хомса стоял не двигаясь, ему нравилось, что его причесывают.
-- Мюмла, -- робко спросил он, -- куда бы ты отправилась, если бы ты
была большим злым зверем?
Мюмла тут же ответила:
-- Подальше от моря. В тот реденький лесок позади кухни. Они всегда
ходили туда, когда были не в духе.
-- Ты хочешь сказать, когда ты не в духе? -- спросил он.
-- Нет, я говорю про семью муми-троллей. Когда кто-нибудь из них
злился или был в плохом настроении, то, чтобы его оставили в покое, отп-
равлялся в этот лесок.
Хомса сделал шаг назад и закричал:
-- Это неправда! Они никогда не злились!
-- Стой спокойно! -- сказала Мюмла. -- Ты думаешь, я могу причесывать
тебя, когда ты вот так прыгаешь? А еще я скажу тебе, что иной раз и па-
па, и мама, и Муми-тролль ужасно надоедали друг другу. Ну иди же сюда.
-- Не пойду! -- воскликнул хомса. -- Мама вовсе не такая! Она всегда
добрая и хорошая! -- И выбежал, громко хлопнув дверью.
Мюмла просто дразнит его. Она ничего не знает про маму. Не знает, что
мама никогда не бывает злой.
Филифьонка повесила последнюю гирлянду -- синюю -- и оглядела свою
кухню. Это была самая закопченная, самая грязная на свете кухня, зато
художественно украшенная. Сегодня они будут ужинать на веранде раньше
обычного. Сначала она подаст горячую уху, а в семь часов -- горячие
сандвичи с сыром и яблочный сок. Вино она отыскала в папином шкафу, а
банку с сырными корочками -- на верхней полке в кладовке. На банке была
наклейка: "Для лесных мышей".
Тихонько насвистывая, Филифьонка изящными движениями разложила сал-
фетки, -- каждая салфетка была сложена в виде лебедя (Снусмумрику она,
разумеется, салфетку не положила, он ими не пользовался). На ее лоб па-
дали крутые завитки, и было заметно, что брови у нее накрашены. Ничего
не скреблось за обоями, ничто не скреблось за плинтусами, и таинственные
часы перестали тикать. Сейчас ей было не до них, ей надо было думать о
своей программе. Она устроит театр теней "Возвращение семейства му-
ми-троллей". "Это будет очень интересно и всем понравится", -- подумала
она. Она закрыла дверь в гостиную, а кухонную дверь заперла на задвижку.
Потом положила лист картона на кухонный стол и стала рисовать. Она нари-
совала лодку, в которой сидело четверо: двое взрослых, один подросток, а
третий совсем малыш. Самый маленький сидел у руля. Рисунок вышел не сов-
сем такой, какой хотелось бы Филифьонке, но переделывать она не стала.
Все равно идея была ясна. Закончив рисунок, она вырезала его и прикрепи-
ла гвоздиками к палке от метлы. Филифьонка работала быстро и уверенно и
при этом все время насвистывала, причем не песенки Снусмумрика, а свои
собственные мотивы. Между прочим, она насвистывала гораздо лучше, чем
рисовала или прибивала свои рисунки к палке.
Наступили сумерки, и она зажгла лампу. Сегодня ей не было грустно,
она была полна приятных ожиданий. Лампа бросала на стену слабый свет,
Филифьонка подняла метлу с силуэтом семьи муми-троллей, сидящих в лодке,
и на обоях появилась тень. А теперь нужно прикрепить на стену простыню
-- белый экран, на котором силуэт поплывет по морю.
-- Открой дверь! -- закричал Онкельскрут за дверью гостиной.
Филифьонка чуть приоткрыла дверь и сказал в щелочку:
-- Еще слишком рано!
-- У меня важное дело! -- прошептал Онкельскрут. -- Я пригласил его,
положил приглашение в шкаф. А это нужно поставить возле почетного места.
-- Он сунул в дверь большой мокрый букет -- цветы в сочетании с листьями
и мхом.
Филифьонка глянула на увядшие растения и сделала гримасу.
-- Чтобы никаких бактерий у меня в кухне!
-- Но ведь это кленовые листья! Я их вымыл в ручье, -возразил Он-
кельскрут.
-- Бактерии любят воду, -- отрезала Филифьонка. -- Ты принял ле-
карства?
-- Неужели ты считаешь, что в праздник нужно принимать лекарства? --
воскликнул Онкельскрут с презрением. -- Я забыл про них. А знаешь, что
случилось? Я опять потерял свои очки.
-- Поздравляю, -- сухо заметила Филифьонка. -- Предлагаю тебе послать
букет прямо в шкаф, это будет вежливее.
И она хлопнула дверью, правда, не очень громко. -==18==-
И вот фонарики зажглись, красные, желтые и зеленые, они мягко отража-
лись в черных оконных стеклах. Гости собрались в кухне, торжественно
здоровались друг с другом и усаживались за стол. Но хемуль, стоя у спин-
ки своего стула, сказал:
-- Сегодня у нас праздник в честь семьи муми-троллей. Прошу вашего
позволения открыть его стихотворением, которое я написал по этому случаю
и посвятил его Муми-папе.
Он взял листок бумаги и с большим чувством прочел:
Скажи мне, что есть счастье -- тихая река,
пожатье лапы или мирный вечер?
Выплыть из тины, ила, тростника
морскому ветру свежему навстречу?
А что есть жизнь, мечта или волна?
Большой поток иль туча грозовая?
Вновь странной нежностью душа моя полна,
но что мне делать с нею, я не знаю.
Мир многолик, и он меня гнетет.
Сжать твердо лапой руль,
когда же сей счастливый миг придет?
Хемуль, Муми-дален, декабрь
Все зааплодировали.
"Сей миг", -- повторил Онкельскрут, -- как приятно. Помню, так гово-
рили, когда я был маленький.
-- Одну минутку! -- сказал хемуль. -- Это не мне нужно аплодировать.
Давайте помолчим полминуты в знак благодарности к семье муми-троллей. Мы
едим их припасы, вернее, то, что они оставили, бродим под их деревьями,
дышим воздухом снисходительной дружбы и жизнелюбия. Минута молчания!
-- Ты сказал полминуты! -- пробормотал Онкельскрут и стал считать се-
кунды. Все встали и подняли рюмки, момент был торжественный. "Двадцать
четыре, двадцать пять, двадцать шесть, -- считал Онкельскрут, у него в
тот день немного устали ноги. -- Эти секунды должны бы быть моими
собственными, ведь праздник-то, во всяком случае, мой, а не семьи му-
ми-троллей. Им-то хорошо, у них живот не болит". Он был недоволен, что
предок опаздывал.
В то время, как гости стояли, застыв на минуту в честь семьи му-
ми-троллей, снаружи, откуда-то вроде бы с кухонной лестницы, донеслось
странное шуршание, словно кто-то крался, шаря руками по стене дома. Фи-
лифьонка бросила быстрый взгляд на дверь -- она была заперта на щеколду
-- и встретилась глазами с хомсой. Они оба подняли мордочки и молча при-
нюхались.
-- Я предлагаю тост! -- воскликнул хемуль. -- Выпьем за хорошую друж-
бу!
Гости отпили вино из рюмочек, рюмки были малюсенькие и очень красивые
-- на ножках, с полосочкой по краям. Потом все уселись.
-- А теперь, -- сказал хемуль, -- программу продолжает самый непри-
метный из нас. Последний будет выступать первым, не правда ли, это спра-
ведливо, а, хомса Тофт?
Хомса открыл книгу почти в самом конце и начал читать. Он читал до-
вольно тихо, делая паузы перед длинными словами. "Стр.227. То, что форма
существования вида, который мы пытаемся реконструировать, сохраняет ха-
рактер травоядного в чисто физиологическом плане и одновременно его от-
ношение к внешнему миру становится все более агрессивным, можно считать
явлением исключительным. Что касается обострения внимания, быстроты дви-
жений, силы и прочих охотничьих инстинктов, сопровождающих обычно разви-
тие плотоядных, то таких изменений не произошло. На зубах наблюдаются
тупые жевательные поверхности, когти чисто рудиментарные, зрение слабое.
Размеры его, однако, увеличились поразительно, что, говоря откровенно,
может причинить неприятности особи, в течение тысячелетий дремавшей в
укромных щелях и пустотах. В данном случае мы, к нашему изумлению, наб-
людаем форму развития, соединяющую в себе все признаки вегетарианца с
чертами ленивого простейшего, наделенного слабо выраженной и абсолютно
необъяснимой агрессивностью".
-- Какое там последнее слово? -- спросил Онкельскрут. Он все время
сидел, приложив лапу к уху. Со слухом у него было все в порядке, пока он
знал, что будет сказано.
-- "Агрессивностью" -- довольно громко ответила Мюмла.
-- Не кричи, я не глухой, -- машинально сказал Онкельскрут, -- а что
это такое?
-- Когда кто-нибудь очень злится, -- пояснила Филифьонка.
-- Ага, -- сказал Онкельскрут, -- тогда мне все ясно. Нам еще что-ни-
будь прочитают или, наконец, начнутся выступления? -Он начал волноваться
за предка. -- "Может, у него ноги устали, может, ему по лестнице не
спуститься? Может, он обиделся, а может, просто уснул? Во всяком случае,
что-то стряслось, -сердито думал Онкельскрут. -- Эти старики просто не-
возможные, когда им перевалило за сто. И невежливые к тому же..."
-- Мюмла! -- протрубил хемуль. -- Позвольте представить Мюмлу!
Мюмла ступала по полу застенчиво, но с большим достоинством. Ее рас-
пущенные волосы доставали до колен, видно было, что она вымыла их прек-
расно. Мюмла быстро кивнула Снусмумрику, и он заиграл. Он играл очень
медленно, Мюмла подняла руки и закружилась, делая маленькие неуверенные
шажки. Шуу-шуу-тиделиду -- выводила губная гармошка, незаметно звуки
слились в мелодию, зазвучали веселее, и Мюмла закружилась быстрее, кухня
наполнилась музыкой и движениями, а длинные рыжие волосы казались летаю-
щим солнцем. Какое это было великолепное зрелище! Никто не заметил, что
огромный и тяжелый зверь бесцельно ползал вокруг дома -- один круг, дру-
гой, третий... не зная, что ему здесь надо. Гости отбивали такт и пели:
тиделиду-тиделиду. Мюмла скинула сапожки, сбросила на пол свой платок,
бумажные гирлянды покачивались над теплой плитой, все хлопали лапами.
Вот Снусмумрик издал громкий возглас, и номер закончился.
Все закричали: "Браво! Браво!", а хемуль даже с искренним восхищением
сказал: "Огромное спасибо".
-- Не за что! -- Мюмла смеялась, гордая и довольная. -Меня всегда тя-
нуло к танцам. Я не могла без них. И вам надо было ко мне присоеди-
