шкафа, и оно тускло светилось.
Постепенно все вовлеклись в уборку, кроме Онкельскрута. Носили воду,
выколачивали ковры, натирали пол. Каждый взялся мыть по окну, а когда
все проголодались, то пошли в кладовку и съели остатки вечернего пир-
шества. Филифьонка ничего не стала есть, она ни с кем не разговаривала,
у нее не было на это времени и желания! Она то и дело насвистывала, лег-
кая и гибкая, она носилась как ветер, ей хотелось как бы наверстать упу-
щенное, восполнить то потерянное время, когда ею овладевали одиночество
и страх.
"Что это было со мной? Я сама была каким-то большим серым клубком пы-
ли... С чего бы это?" Этого она никак не могла вспомнить.
Итак, великолепный день генеральной уборки подошел к концу. К
счастью, дождя в этот день не было. Когда спустились сумерки, все уже
было расставлено по своим местам, все было чистым, блестящим, и дом
удивленно смотрел во все стороны только что вымытыми оконными стеклами.
Филифьонка сняла с головы платок и повесила на вешалку мамин передник.
-- Вот так, -- вздохнула она. -- А теперь я поеду домой и наведу у
себя порядок. Давно пора.
Они сидели на веранде все вместе, было очень холодно, но предчувствие
скорого расставания, скорых перемен удерживало их, не давало расхо-
диться.
-- Спасибо тебе за уборку, -- сказал хемуль с искренним восхищением.
-- Не за что меня благодарить, -- ответила Филифьонка. -Иначе я и не
могла поступить. И ты могла бы сделать то же самое. Я тебе говорю, Мюм-
ла.
-- Ведь вот что странно, -- продолжал хемуль, -- иногда мне кажется,
будто все, что мы говорим и делаем, все, что с нами происходит, уже было
с нами когда-то, а? Вы понимаете, что я хочу сказать? Все на свете одно-
образно.
-- А почему все должно быть разнообразным? -- спросила Мюмла. -- Хе-
муль -- всегда хемуль, и с ним случается всегда одно и то же. А с мюмла-
ми иногда случается, что они быстренько уезжают, чтобы им не пришлось
делать уборку! -- Она громко засмеялась и похлопала себя по коленкам.
-- Неужто ты никогда не переменишься? -- спросила Филифьонка с любо-
пытством.
-- Да уж надеюсь! -- ответила Мюмла.
Онкельскрут переводил взгляд с одной на другую, он очень устал от
уборки и от их пустой болтовни.
-- Здесь холодно, -- сказал он. Потом с трудом поднялся и пошел в
дом.
-- Вот-вот выпадет снег, -- заметил Снусмумрик.
На следующее утро пошел первый снег. Маленькие и твердые снежинки вы-
белили все вокруг. Сильно похолодало. Филифьонка и Мюмла простились с
остальными гостями на мосту. Онкельскрут еще не проснулся.
-- Это было очень полезное время, -- сказал хемуль. -- Я надеюсь, что
мы когда-нибудь соберемся вместе с семьей мумитроллей.
-- Да, да, -- рассеянно ответила Филифьонка. -- Во всяком случае,
скажите, что фарфоровая ваза от меня. Кстати, какой марки эта губная
гармошка?
-- "Гармония-2", -- сказал Снусмумрик.
-- Счастливого пути, -- пробормотал хомса Тофт.
А Мюмла добавила:
-- Поцелуй Онкельскрута в мордочку. Да не забудь, что он любит огурцы
и что речку называет ручьем!
Филифьонка взяла свой чемодан.
-- И следите за тем, чтобы он принимал лекарства, -строго приказала
она. -- Хочет он того или нет. Сто лет -- не шуточки. Иногда можете уст-
раивать вечеринки.
Филифьонка пошла вперед по мосту, не оглядываясь, не зная, идет ли за
ней Мюмла. Они исчезли в снежной завесе, окутанные печалью и облегчени-
ем, которые всегда сопровождают расставание.
Снег шел весь день, стало еще холоднее. Побелевшая земля, отъезд Фи-
лифьонки и Мюмлы, чисто вымытый дом наложили на этот день отпечаток не-
подвижности и задумчивости. Хемуль стоял и глядел на свое дерево, потом
отпилил дощечку, положил ее на землю. Потом просто стоял и смотрел по
сторонам. Несколько раз он входил в дом и постукивал по барометру.
Онкельскрут лежал на диване в гостиной и думал о том, как все переме-
нилось. Мюмла была права. Он вдруг обнаружил, что ручей это не ручей, а
извилистая, бурная река с заснеженными берегами. Он больше не хотел
удить рыбу. Он положил себе на голову бархатную подушку и стал вспоми-
нать о том веселом времени, когда в ручье водилось много рыбы, а ночи
были теплые и светлые и когда все время случалось что-нибудь интересное.
Приходилось бегать прямо-таки до ломоты в костях, чтобы успеть за всем
уследить, а спать и вовсе было некогда, разве что прикорнуть ненадолго,
а как весело он смеялся тогда... Онкельскрут встал, чтобы побеседовать с
предком.
-- Привет, -- сказал он, открыв дверцу шкафа. -- Снег идет. Почему
это теперь нет ничего интересного, а только так, одни пустяки? Куда по-
девался мой ручей? -- Онкельскрут замолчал, ему надоело говорить с тем,
кто никогда не отвечает на вопросы.
-- Ты слишком стар, -- сказал Онкельскрут и постучал тростью. -- А
теперь, когда пришла зима, ты еще больше состаришься. Зимой всегда ужас-
но стареешь, -- и Онкельскрут взглянул на своего друга и еще подождал.
Все двери верхнего этажа были распахнуты в пустые, начисто вымытые
комнаты, воздух был чист и свеж, уютного легкого беспорядка как не быва-
ло, ковры расположились строгими серьезными прямоугольниками, и на всем
лежал отпечаток холода и снежного зимнего света.
Онкельскрут почувствовал себя всеми забытым и закричал:
-- Что? Скажи хоть что-нибудь!
Но предок не отвечал, он стоял в своей не по росту большой пижаме и
молча таращил на Онкельскрута глаза.
-- Вылезай из своего шкафа, -- строго сказал Онкельскрут. -- Они тут
все переделали по-своему, и теперь только мы с тобой знаем, как все выг-
лядело сначала! -- И Онкельскрут довольно сильно ткнул предка тростью в
живот. Послышался звон разбитого стекла -- старое зеркало треснуло и
рассыпалось; только в одном длинном узком осколке Онкельскрут успел за-
метить озадаченное выражение лица предка, но и эта зеркальная полоска
тут же упала, и на Онкельскрута глядел теперь лишь коричневый лист кар-
тона, который не мог ему сказать вовсе ничего.
-- Вот оно что, -- пробормотал Онкельскрут и пошел не оглядываясь. Он
был очень рассержен.
Онкельскрут сидел на кухне у плиты и, глядя на огонь, размышлял. За
столом в кухне сидел хемуль, а перед ним была разложена груда чертежей.
-- Тут что-то не так со стенами, -- сказал хемуль. -- Они получаются
какие-то кривые и все время рушатся. Их просто невозможно приспособить к
веткам.
"Может, он залег в спячку?" -- думал о своем Онкельскрут.
-- Собственно говоря, -- продолжал хемуль, -- собственно говоря, не
очень-то приятно быть запертым в четырех стенах. Просто так сидеть на
дереве, пожалуй, приятнее, ночью можно озираться по сторонам и видеть,
что творится вокруг, не правда ли?
-- Наверное, важные события происходят весной, -- сказал Онкельскрут
сам себе.
-- Что ты говоришь? -- спросил хемуль. -- Правда, так будет лучше?
-- Нет, -- отвечал Онкельскрут, хотя не слышал, о чем говорит хемуль.
Наконец-то он понял, что ему надо делать. Все очень просто -- надо пе-
репрыгнуть через зиму и сделать большой шаг прямо в апрель. Нечего
расстраиваться, на это нет никаких причин! Надо лишь устроить себе уют-
ную ямку для зимней спячки и пусть себе все в мире идет своим чередом. А
когда он проснется, все будет так, как и должно быть. Онкельскрут пошел
в кладовую, поднял крышку с суповой миски, в которой лежали еловые игол-
ки, он очень повеселел, ему вдруг ужасно захотелось спать. Он прошел ми-
мо погруженного в размышления хемуля и сказал:
-- Привет! Я залегаю в спячку.
-- Привет, привет! -- рассеянно ответил хемуль. Он поднял мордочку,
поглядел в след Онкельскруту, потом снова принялся ломать голову над
сложной задачей: как смастерить дом на ветвях клена.
В этот вечер небо было совсем чистое. Хомса шел по саду и тонкий ле-
док трещал под его лапами. Долина наполнилась морозной тишиной, на ее
склонах поблескивал снег. Стеклянный шар был пуст. Теперь он стал обык-
новенным голубым стеклянным шаром. Но черное небо было полно звезд, они
искрились и сияли миллионами алмазов, это были зимние звезды, излучавшие
холод.
-- Вот и зима пришла, -- сказал хомса, входя в кухню.
Хемуль решил, что беседка без стен уютнее, будет просто один пол; он
облегченно вздохнул, свернул свои бумаги и сказал:
-- Онкельскрут погрузился в спячку.
-- Он взял с собой свои вещи? -- спросил хомса.
-- На что они ему? -- удивленно ответил хемуль.
Хомса знал, что весной после долгой спячки Онкельскрут станет гораздо
моложе, а сейчас ему нужно лишь, чтобы его оставили в покое. Но хомса
подумал и о другом: ведь Онкельскруту будет важно узнать, что кто-то ду-
мал о нем, пока он спал. Поэтому он отыскал вещи Онкельскрута и сложил
их рядом со шкафом. Потом накрыл Онкельскрута одеялом из гагачьего пуха
и хорошенько подоткнул его -- зима ведь может быть холодная. В шкафу
чувствовался аромат каких-то пряностей. В бутылочке оставалась капля
коньяка -- как раз хватит, чтобы освежиться в апреле. -==20==-
После того как Онкельскрут устроился на зимнюю спячку в шкафу, в до-
лине стало еще тише. Изредка раздавался стук молотка -- хемуль мастерил
беседку в ветвях клена -- или стук топора у поленницы. Но большей частью
здесь было тихо. Все здоровались друг с другом и прощались, но разгова-
ривать им не хотелось. Они ждали конца рассказа.
Проголодавшись, каждый шел в кладовую подкрепиться. Кофейник все вре-
мя стоял на плите и не остывал.
По правде говоря, тишина в долине была приятная, успокаивающая, и они
больше подружились теперь, когда встречались реже. Голубой шар был сов-
сем пустой и готов был наполниться чем-то новым и неизвестным. Станови-
лось все холоднее.
А однажды утром случилось нечто неожиданное: пол беседки с громким
треском обрушился вниз и большой клен стал таким же, как прежде, до то-
го, как хемуль затеял это строительство.
-- Как странно, -- сказал хемуль, -- мне опять начинает казаться, что
многое на свете повторяется (что со мною это уже было когда-то).
Они стояли под кленом, все трое, и смотрели на обломки дома.
-- Может быть, -- робко заметил Тофт, -- может быть, папе больше нра-
вится сидеть на ветке, а не в доме?
-- Правильно говоришь! -- согласился хемуль. -- Скорее всего, это в
его вкусе, не правда ли? Я, конечно, мог бы вбить в дерево гвоздь для
сигнального фонаря. Но, пожалуй, лучше просто повесить его на ветку.
И они пошли пить кофе. На этот раз они пили чинно, все вместе и даже
чашки поставили на блюдечки.
-- Подумать только, как несчастье объединяет людей, -серьезно заметил
хемуль, помешивая ложечкой. -- И что же нам теперь делать?
-- Ждать, -- сказал хомса Тофт.
-- Ну это ясно, а что же делать лично мне? -- возразил хемуль. -- Те-
бе только и остается ждать их возвращения, со мной дело обстоит совсем
иначе.
-- А почему это? -- спросил хомса.
-- Не знаю, -- ответил хемуль.
Снусмумрик налил еще кофе и сказал:
-- После двенадцати поднимется ветер.
-- Вот ты так всегда! -- возмутился хомса. -- Речь идет о том, что
мне делать и что со мною будет, меня это так пугает, а ты твердишь себе:
будет снег или ветер, а то скажешь: "Дайте еще сахара"...
-- Вот ты опять и разозлился, -- удивился хемуль. -- И что это на те-
бя находит? Хорошо, что хоть ты злишься редко.
-- Не знаю, -- пробормотал Тофт. -- Я вовсе не разозлился, просто...
-- Я подумал о парусной лодке, -- пояснил Снусмумрик. -Если после по-
лудня поднимется ветер, мы с хемулем могли бы покататься.
-- Лодка течет, -- сказал хемуль.
-- Нет, -- возразил Снусмумрик, -- я ее проконопатил. А в сарае нашел
парус. Хочешь покататься?
Хомса опустил глаза и уставился на дно чашки, он чувствовал, что хе-
муль испугался. Но хемуль сказал:
-- Это было бы просто прекрасно.
