-- Племянник! -- сказал вдруг Фредриксон. -- Ты умеешь писать
красками и рисовать?
-- Еще бы! -- воскликнул Шнырек. -- Однажды я нарисовал карточки
всем моим кузинам! Каждой по карточке, с указанием места за
праздничным столом. Хочешь, и тебе нарисуем такую замечательную
карточку? Или лучше написать какие-нибудь изречения? Извини, но что
именно тебе нужно? Это связано с твоим сюрпризом?
-- Это тайна, -- ответил Фредриксон.
Тут Шнырек так разволновался, что начал подпрыгивать; шнурок,
которым был завязан ящичек, развязался, и на поросшую мхом землю
вывалилось все его имущество: медные спиральки, резиновая подвязка,
сережки, сушеные лягушки, ножи для сыра, окурки сигарет, куча пуговиц
и среди прочего открывалка для минеральной воды.
-- У меня был такой хороший шнурок, но он потерялся! Извините! --
пропищал Шнырек.
-- Ничего, ничего, -- успокоил его Фредриксон, складывая все
обратно в ящичек.
Потом он вынул из кармана обрывок веревки, перевязал ящичек, и мы
пошли дальше. Поглядев на уши Фредриксона, я понял, что он переполнен
своей тайной и очень волнуется. Наконец мы остановились возле зарослей
орешника, и Фредриксон, повернувшись, серьезно посмотрел на нас.
-- Твой сюрприз там? -- благоговейно прошептал Шнырек.
Фредриксон кивнул. Мы пробрались сквозь заросли и очутились на
поляне. Посреди поляны стоял пароход, большой пароход! Широкий и
устойчивый, такой же надежный и крепкий, как сам Фредриксон.
Я ничего не знал о пароходе, но меня тут же охватило какое-то
доселе незнакомое мне сильное чувство, можно сказать, возникла идея
парохода; мое сердце -- сердце искателя приключений -- гулко забилось.
Я представил, как Фредриксон мечтал об этом пароходе, как он чертил
его, как шел каждое утро на поляну, чтобы его строить.
Должно быть, он занимался этим уже давно, но никому об этом не
рассказывал, даже Шнырьку, и, опечалившись, я чуть слышно спросил:
-- Как ты назвал пароход?
-- "Морской оркестр", -- ответил Фредриксон. -- Так назывался
сборник стихотворений моего покойного брата. Имя будет написано
небесно-голубой краской.
-- И это можно сделать мне, да? -- прошептал Шнырек. -- Это
правда? Клянешься хвостом? Извини, но что, если я выкрашу весь пароход
в красный цвет? Можно? Тебе это понравится?
Фредриксон кивнул:
-- Только не закрась ватерлинию.
-- У меня как раз есть большая банка красной краски! -- радостно
затараторил Шнырек. Он так волновался, что у него дрожали усы. -- И
маленькая банка небесно-голубой!.. Какая удача! Вот здорово! А сейчас
мне надо домой, приготовить вам завтрак и прибраться в банке... -- И
он тут же исчез.
Я снова посмотрел на пароход и сказал Фредриксону:
-- Какой ты молодец!
Тут Фредриксон разговорился. Он говорил очень много и все больше
о конструкции своего парохода. Потом вытащил бумагу и ручку и стал
показывать на чертеже, как будут работать колеса. Я не все понимал, но
видел: Фредриксон чем-то огорчен. Кажется, у него что-то не ладилось с
рулем.
Я очень ему сочувствовал, но полностью разделить его переживаний
не мог -- ах, вопреки всему есть несколько областей, где мой талант не
проявился так, как бы хотелось. И одна из этих областей --
машиноведение. Меня больше заинтересовал маленький домик с
остроконечной крышей, который поднимался в самом центре парохода.
-- Ты живешь в этом домике? -- спросил я. -- Он похож на беседку
для муми-троллей.
-- Это навигационная каюта, -- чуть недовольно заметил Фредриксон.
И я погрузился в свои мысли. Домик был слишком обыкновенный. На
мой вкус, окна можно сделать куда интересней. А на капитанском мостике
были бы уместны легкие поручни с фигурками обитателей моря. А крышу
надо бы украсить деревянной луковицей, которую, пожалуй, можно и
позолотить...
Я отворил дверь каюты. Кто-то лежал на полу и спал, прикрывшись
шляпой.
-- Это кто -- ваш знакомый? -- удивленно спросил я у Фредриксона.
Заглянув через мое плечо, Фредриксон сказал:
-- Юксаре.
Я стал его рассматривать. Мягкий, странного, пожалуй,
светло-каштанового цвета, Юксаре выглядел каким-то неопрятным. Шляпа
на нем была очень старая, цветы, некогда украшавшие ее, давно завяли.
Казалось, что Юксаре давно не умывался и вообще не любил это делать.
Тут примчался Шнырек и заорал:
-- Кушать подано!
Юксаре проснулся от крика, потянулся, словно кот, и, зевнув,
сказал:
-- Хупп-хэфф!
-- Позволь, а ты что делаешь на пароходе Фредриксона? -- грозно
спросил Шнырек. -- Разве ты не видел, что там написано: "Вход
воспрещен"?
-- Конечно, видел, -- невозмутимо отвечал Юксаре. -- Вот
поэтому-то я здесь.
В этом был весь Юксаре. Любая запрещающая что-то табличка,
запертая дверь, даже просто стенка тут же выводили его из обычного
сонливого состояния. Стоило ему увидеть в парке сторожа, как усы его
начинали дрожать, и тогда от него можно было ожидать самого
неожиданного. А в промежутках он спал, или ел, или мечтал. Сейчас
Юксаре главным образом был настроен поесть. Мы направились к банке
Шнырька, где на видавшей виды шахматной доске красовался остывший
омлет.
-- Утром я приготовил очень хороший пудинг, -- стал объяснять
Шнырек. -- Но, к сожалению, он исчез. А это так называемый ленивый
омлет!
Омлет был подан на крышках от консервных банок, и пока мы его
ели, Шнырек выжидающе смотрел на нас. Фредриксон жевал долго и
старательно, и вид у него был довольно странный. Наконец он сказал:
-- Племянник, мне попалось что-то твердое!
-- Твердое? -- удивился Шнырек. -- Должно быть, это из моей
коллекции... Выплюнь! Выплюнь скорей!
Фредриксон выплюнул, и мы увидели на его "тарелочке" два черных
зубчатых предмета.
-- Извини, пожалуйста! -- воскликнул его племянник. -- Это
всего-навсего мои шестеренки! Хорошо, что ты их не проглотил!
Но Фредриксон не отвечал. Сморщив лоб, он долго смотрел вдаль. И
тогда Шнырек заплакал.
-- Постарайся, пожалуйста, его извинить, -- сказал Юксаре. --
Видишь, он ужас как расстроился.
-- Извинить? -- воскликнул Фредриксон. -- За что же?!
Он тут же вытащил бумагу и перо и стал показывать нам, куда надо
поместить шестеренки, чтобы заставить крутиться винт с лопастями и
пароходные колеса. (Надеюсь, вы понимаете, что начертил Фредриксон.)
_____________
|_____________|
_______________________|_______________
| | |_
| __ | |_
() | | \ | |_
+--|/\/\/-------\/\/\| >_|_ _>
() | |__//___\ _|
| | _|
|_______________________|_______________|
______|______
|_____________|
-- Подумать только! -- закричал Шнырек. -- Мои шестеренки
пригодились для изобретения Фредриксона! Непостижимо!
Мы закончили обед в хорошем настроении. Воодушевленный этим
происшествием, племянник Фредриксона надел свой самый большой передник
и тут же принялся красить "Морской оркестр" в красный цвет. Шнырек так
старался, что и пароход, и земля, и изрядная часть орешника стали
красными. А такого перемазанного в красный цвет зверька, как Шнырек,
мне в жизни видеть не приходилось. Название парохода он нарисовал
небесно-голубой краской.
Когда все было готово, Фредриксон пришел взглянуть на работу
племянника.
-- Ну как, красиво? -- взволнованно спрашивал Шнырек. -- Я очень
старался. Я вложил всю душу, всего себя в эту работу.
-- Оно и видно, -- буркнул Фредриксон, поглядев на перепачканного
с головы до ног племянника. Он посмотрел также на кривую ватерлинию и
хмыкнул: -- Хм! - Затем, взглянув на название парохода, снова хмыкнул:
-- Хм! Хм!
-- Я неправильно написал? -- забеспокоился Шнырек. -- Скажи
что-нибудь, а то я снова заплачу! Извини! "Морской оркестр" -- такие
трудные слова!
-- "М-р-з-с-к-о-й а-р-к-е-с-т-р", -- прочитал вслух Фредриксон и,
еще немного подумав, сказал: -- Успокойся. Сойдет.
Шнырек вздохнул с облегчением и остатками краски выкрасил
кофейную банку.
А вечером Фредриксон пошел проверять сеть в ручье. Представьте
себе наше удивление, когда мы обнаружили в сети маленькии нактоуз, а в
нем -- анероид!..
Тут Муми-папа закрыл тетрадь и выжидающе взглянул на своих
слушателей.
-- Ну как, нравится? -- спросил он.
-- По-моему, это будет необыкновенно интересная книга, --
серьезно сказал Муми-тролль.
Он лежал на спине в сиреневой беседке и смотрел на пчел; было
тепло, стояло полное безветрие.
-- Но кое-что ты, наверное, выдумал, -- заметил Снифф.
-- Неправда! -- возмутился Муми-папа. -- В те времена и в самом
деле случались такие вещи! Каждое мое слово -- правда! Возможно,
только кое-что чуточку преувеличено...
-- Любопытно узнать, -- начал Снифф. -- Любопытно узнать, куда же
подевалась папина коллекция.
-- Какая коллекция? -- не понял Муми-папа.
-- Коллекция пуговиц моего отца, -- пояснил Снифф. - Ведь Шнырек
-- мой отец, так?
-- Да, твой, -- подтвердил Муми-папа.
-- Тогда где же находится его драгоценная коллекция? Я ведь
должен был получить ее в наследство, -- подчеркнул Снифф.
-- Хупп-хэфф, как говорил мой отец, -- сказал Снусмумрик. --
Кстати, почему ты так мало пишешь о Юксаре? Где он сейчас?
-- Об отцах никогда ничего толком не знаешь, -- сделав какой-то
неопределенный жест, объяснил Муми-папа. -- Они приходят и уходят...
Во всяком случае я сохранил ваших отцов для потомства, написав о них.
Снифф фыркнул.
-- Юксаре тоже терпеть не мог сторожей в парке, -- задумчиво
произнес Снусмумрик. -- Одно это...
Они лежали на траве, вытянув лапы и подставив солнцу свои
мордочки. Вокруг было чудесно, и всех клонило ко сну.
Ящик со стеклянной крышкой для компаса, расположенный на палубе
корабля.
-- Папа, -- сказал Муми-тролль. -- Неужели в то время так
неестественно разговаривали? "Представьте себе наше удивление",
"свидетельствует о богатстве моей фантазии". И все такое.
-- Это вовсе не неестественно, -- рассердился папа. -- По-твоему,
когда сочиняешь, можно говорить небрежно?
-- Иногда ты и в жизни говоришь неестественно, -- возразил сын.
-- А Шнырек у тебя разговаривает обычно.
-- Фу! -- сказал папа. -- Это просто местное наречие. А вообще
есть большая разница между тем, как ты рассказываешь о каких-то вещах,
и тем, как ты о них думаешь... И кроме того, все это больше зависит от
того, что чувствуешь... По-моему... -- папа замолчал и начал
озабоченно перелистывать мемуары. -- По-вашему, я употребил чересчур
трудные слова?
-- Ничего, -- утешал его Муми-тролль. -- Хотя это было так давно,
все равно можно почти всегда угадать, что ты имеешь в виду. А про
дальше ты уже написал?
-- Нет еще, -- ответят папа. -- Но потом будет жутко интересно.
Скоро я дойду до дронта Эдварда и Морры. Где ручка, которой я пишу
мемуары?
-- Вот, -- сказал Снусмумрик. -- И напиши побольше об Юксаре,
слышишь! Ничего не упускай!
Муми-папа кивнул, положил тетрадь на траву и стал писать дальше.
Именно тогда я впервые пристрастился к резьбе по дереву. Это
особое дарование было, должно быть, врожденным и таилось, если можно
